Во власти ночи

— Их останавливал патруль, — сказал Сэмми Найду.

— Всего раз? Я полагал, что их остановят по меньшей мере дважды.

— Не в этом дело, док. Мистер Нкози говорит, что Вестхьюзену известно о деньгах, а у патрульных возникло достаточно подозрений, чтобы заняться этим делом.

— И они займутся, я уверен, — сказал Нкози. — Когда свет фонаря ударил Вестхьюзену в лицо, он испугался, и патрульный это заметил. Утром Вестхьюзен обещал зарегистрировать меня.

Нкози видел, как оба — и Сэмми Найду, и доктор Нанкху — вдруг насторожились.

— А разве он не передал вам пропуск?

— Нет.

— Но я же отдал его Вестхьюзену, док.

— Успокойся, Сэмми, я в этом не сомневаюсь. Скажите, друг, почему вы думаете, что он знает о деньгах?

Нкози рассказал, как встретился с Вестхьюзеном, как тот сказал, что подполье крайне нуждается в том, что он привез, а потом прямо заявил, что денег не возьмет, потому что друзья Нкози жестоко расправляются со своими противниками.

— Ясно, — сказал Нанкху. — И вы, конечно, не отрицали, что везете деньги…

— Когда он сказал «Mayibuye», я решил, что он свой.

— Естественно. Мы знали, что это самое уязвимое звено во всей операции.

Только белый — или похожий на белого — мог избежать обыска.

— Придется отказаться от этого маршрута, — сказал Найду.

Будто не слыша слов Найду, доктор тихо продолжал:

— Как вы думаете, мой друг, скажет что-нибудь Вестхьюзен, если на него окажут давление?

— Если как следует насядут, пожалуй, скажет!

— Вон он поехал, — сказал Найду.

Сверху им было видно, как передние фары автомобиля Вестхьюзена метнулись на шоссе.

— Ну, теперь можно ехать. Весьма сожалею, мой друг, но вас ждет еще одно маленькое неудобство. Вам нельзя сидеть рядом с нами в машине. Я и Найду — кули, а кули, как известно, плодятся, словно мухи; если нас остановят, мы скажем, что доктор-кули ездил принимать очередного появившегося на свет малыша. Всякий раз, когда мы отправляемся в подобную поездку, то наперед знаем, что в эту ночь родится человек, который со временем внесет свой вклад в борьбу. Вами же они могут заинтересоваться и тогда начнут проверять, что мы везем в машине. Поэтому вам придется свернуться калачиком в багажнике. Мы позаботились о том, чтобы вам было там как можно удобнее. Взгляните.

Доктор протянул руку, чтобы помочь Нкози вылезти из машины, и обнаружил, что тот едва держится на ногах. Нащупав у него пульс, доктор сказал:

— Надо срочно ехать, Сэмми, наш друг того гляди свалится.

— Я чувствую себя нормально, — сказал Нкози.

— Прекрасно, мой друг. Пойдемте.

Поддерживая Нкози с обеих сторон, Нанкху и Найду подвели его к багажнику огромной американской машины и помогли там устроиться; в багажнике были подушки и одеяла, чтобы амортизировать толчки. Туда же сунули мешок с деньгами и захлопнули крышку. И тотчас же у Нкози к горлу подступила тошнота, ему показалось, будто он может задохнуться. Он испугался, закричал и принялся барабанить по крышке. Нанкху тотчас же открыл багажник и заговорил тихим, ласковым голосом:

— Успокойтесь, друг, успокойтесь… успокойтесь. Вы перенапряглись, а теперь успокойтесь. Еще немного терпения, и ваша великая миссия будет завершена. Успокойтесь.

От тихого, ласкового голоса, монотонно повторявшего одну и ту же фразу, Нкози окончательно успокоился.

— Простите, — пробормотал он, — все в порядке.

А доктор все говорил и говорил тягучим, монотонным голосом, пока Нкози не перестал сознавать смысл слов. Потом доктор положил ладонь ему на лоб и подождал минуту или две.

— Сейчас, друг мой, я закрою багажник. Если вам будет неудобно, постучите тихонечко по крышке. Мы услышим, сразу же остановим машину и откроем вас. Громко стучать не следует, чтобы не привлекать внимания. Договорились?

Крышка багажника снова опустилась, но на сей раз медленно и тихо. Опять началось удушье, но он знал, что достаточно постучать, чтобы крышка багажника открылась, и это его успокаивало. Так ли это не самом деле? Ему было лень даже думать. Сначала машина двигалась тихо, осторожно, чтобы не очень трясло, потом пошла быстро и плавно.

Нкози почувствовал, что сердце у него отчаянно колотится. В голове засела тупая, непроходящая боль. Она распространилась на плечи и растеклась по всему телу. Стало трудно дышать; заговори он сейчас, его голос был бы глухим, слабым и невыразительным. Ему все еще чудился тихий, ласковый голос доктора, заглушавший боль, вселявший чувство спокойной уверенности. Но какой-то частичкой сознания он противился соблазну расслабить волю. Потом зубы начали выбивать дробь, и он снова очутился в лодке, кружившейся на одном месте посреди темных вод бескрайнего моря, и никак не мог найти сушу. Он захныкал, вздрагивая всем телом, словно до смерти перепуганный ребенок, которого закрыли в темной пустой комнате, а зубы по-прежнему выбивали дробь…

В таком состоянии и нашли его доктор Нанкху и Сэмми Найду, когда уже без всякой предосторожности открыли багажник в гараже. Взяв Нкози на руки, они внесли его в дом, поднялись вверх по лестнице и, протиснувшись сквозь проем, замаскированный под стенной шкаф, вышли к лесенке, ведущей к мансарде. Здесь, в маленькой комнате, доктор быстро и ловко сделал Нкози укол, потом с помощью Найду раздел его и уложил в постель. Пока доктор отсчитывал пульс, дрожь постепенно стихала, и Нкози перестал стонать.

Найду перевел взгляд с Нкози на доктора.

— Вы думаете, у него был, как говорят врачи, коллапс?

— Вряд ли, Сэмми. Скорее, обычный обморок: результат нервного перенапряжения, чрезмерного волнения и усталости, кроме того, ему пришлось слишком долго быть наедине с собой.

— А если бы нам пришлось ехать дальше, док, он мог бы и умереть?

— Нет, Сэмми. Если бы понадобилось, он мог бы продержаться еще два, четыре, шесть и даже двенадцать часов.

— Каким же образом?

— Он расслабил волю, потому что попал к своим, подсознательно почувствовал, что можно ослабить напряжение, а он так нуждался в этом!

— Раз вы говорите, док, должно быть, так оно и есть. — Однако объяснение доктора не удовлетворило Сэмми Найду. — Он слишком слаб для такого дела. Вы обратили внимание на его ноги и руки?

Нанкху от души рассмеялся. Он был высок, светлокож, элегантен. Густая копна волнистых, черных, как смоль, волос венчала красивое, насмешливое лицо. Легкая седина придавала ему еще больше очарования. Словом, у него был вид, подобающий красивому индусу, выходцу из богатой аристократической семьи, получившему самое лучшее образование, какое только может дать Европа.