Во времена Перуна

– Я слышал, - сказал Олаф, - что Торстен - Собачий хвост в этом году поплыл не на восток, а на запад.

Приуныл Ролав: значит, его родичи попали в неведомые далёкие земли, и теперь никогда уж он их не увидит...

Олег сказал:

– Ты, Олаф, где будешь, узнавай, нет ли, мол, у кого раба - славянина по имени Акун, родом из деревни Освеи.

У него примета: шрам на лице от медвежьих когтей. Найдёшь, выкупи. Заплачу тебе сполна.

Олаф обещал исполнить просьбу.

ДЕЛА СЛОВЕНСКИЕ

Рюрик пришёл в Ладогу из Поморья лет десять назад.

Он обложил данью окрестные земли словен и чуди, и все платили ему.

Но в прошлом году неожиданно наступил конец владычеству варягов. Словенские и чудские князья и старейшины, объединив свои силы, отказались платить дань варягам.

Теперь варяги вынуждены были ограничиваться данью, собираемой в ближних от Ладоги деревнях, и пошлиной с купцов, которые, плывя из Варяжского моря на восток, на Волгу, или на юг, в Царьград, не могли миновать Ладогу.

Когда изгоняли варягов, первыми против них поднялись ильменские словене. Тогда словенский князь Гостомысл и старейшина самого большого словенского рода Вадим шли вместе, в полном согласии.

Но после изгнания варягов начались споры. Вадим всюду говорил, что если бы не он, то не одолели бы варягов, и что теперь не ему быть под рукой у Гостомысла, а Гостомыслу у него.

Три конца в словенском Городе на Ильмене: Словенский, Неревской и Плотницкий. В каждом конце свой кон - место, где собираются жители решать дела. На кону устанавливают законы, на кону выбирают правителя - князя. На кону всякий волен предлагать, что хочет, и поэтому всегда там крик, шум, спор, одни в одну сторону тянут, другие в другую.

Однако спор спором, воля волей, а если уж примет кон решение, тут ослушаться не смей, что кон решил - свято.

Но нынче, хотя решили, что старшим князем быть Гостомыслу, избранному князем на Словенском кону, а Вадиму с Плотницкого конца и Актевую с Неревского ходить у него под рукой, по всему Городу не утихает смута.

Князья спорят, а смердам и ремесленникам беда. То Вадимова дружина бьёт холопов Гостомысла, то Гостомысловы холопы вымещают обиду на гончарах Плотницкого конца.

И так всё запуталось, что городские концы только и занимались тем, что отплачивали друг другу уж и неведомо за что.

Вражда губила Город.

Гостомысл надеялся одолеть Вадима, но выходило, что чаще одерживал верх Вадим.

Одним ясным майским утром к Гостомыслу явились смерды из его подгородного села.

– Князь, заступись!

– Что случилось?

– Выехали мы в поле пахать, вдруг, откуда ни возьмись, Вадимовы люди наскакали. Поле потоптали, сохи поломали, лошадей увели, нас побили.

Гостомысл, чувствуя, как в нём поднимается гнев, спросил:

– Правду говорите? Может, сами начали свару?

– Что ты, князь! Мы же пахать выехали...

– Ну, этого я ему не спущу!
– сказал Гостомысл и крикнул, чтобы позвали воеводу княжеской дружины Буеслава и Вадима.
– Слышал?
– встретил Гостомысл воеводу вопросом.

– Слышал.

– Доколе же нам терпеть такие бесчинства?

– У Вадима дружина не меньше твоей, князь, а может, и больше, - хмуро ответил Буеслав, - поэтому он и бесчинствует.

Гостомысл и сам знал это.

– Я за Вадимом послал, - сказал он.

– Пустое дело, - махнул рукой воевода, - его не уговоришь.

Вадим подъехал ко двору Гостомысла с пятью дружинниками. Они остановились у ворот. Вадим, высокий, широкоплечий, лет тридцати, соскочил с коня и взошёл на крыльцо.

– Здравствуй, князь, - приветствовал он Гостомысла, показывая в улыбке белые, крепкие зубы.
– Зачем звал?

– Жалуются на твоих людей, Вадим. Вот сегодня они смердов с поля прогнали, лошадей увели.

– Чего ж твои смерды отдали лошадей?
– засмеялся Вадим.
– Когда у моих отнимают, они не отдают. Подтверди, Буеслав.

Воевода отвернулся. Было такое дело: на прошлой неделе смерды Вадима побили княжеских дружинников. Но смердов толпа была, а дружинников - всего двое.

– Вадим, - проговорил Гостомысл, - уймись, не то вызову тебя на кон и представлю обвинения.

– Не грози, не боюсь. Это тебе, князь, меня бояться надо.

Гостомысл потемнел лицом.

– Ну ладно, Вадим, ты ещё раскаешься в своих словах.

Вадим рассмеялся.

ПОСОЛ

Мало ли народа приходит, приезжает и приплывает ежедневно в Ладогу, поэтому стража у ворот не обратила никакого внимания на бедно одетого смерда без всякой ноши, шедшего низко опустив голову и приволакивая правую ногу.

Какой-то купец, ехавший за ним, прикрикнул:

– Эй, убогий, прочь с дороги, задавлю!

Нищий, обернувшись, сверкнул глазами и схватился было рукой за левое бедро, на котором носят меч, но в то же мгновение опять поник и соступил с дороги в грязь, пропуская купца.

Войдя в город, нищий направился не на торг, куда обычно шли нищие, рассчитывавшие на милостыню, а прямо к княжескому двору.

– Куда лезешь?
– остановил его челядинец в воротах.

– Передай князю Рюрику вот это, - сказал нищий, доставая из-под лохмотьев блестящую круглую бляху с изображением змеи, - и скажи, что тот, кому принадлежит эта вещь, хочет говорить с ним.

Челядинец с удивлением посмотрел на нищего, взял бляху и, оборачиваясь, пошёл к княжескому дому.

Очень быстро он вернулся в сопровождении Свадича.

Дружинник остановился против нищего, внимательно разглядывая его, и вдруг воскликнул:

– Буеслав, ты?

– Я, - ответил нищий.
– Что, Свадич, трудно узнать меня в этой одежде?

– На улице встретил бы, не признал, - согласился дружинник.
– Ну, идём к князю.

– Прикажи челядинцу молчать, - сказал Буеслав, - что я здесь и кто я такой.

Дружинник повернулся к челядинцу:

– Хоть слово кому скажешь, языка лишишься. Понял?

Челядинец склонился:

– Буду нем как рыба.

Войдя в княжескую горницу, Буеслав поклонился и сказал:

– Здравствуй, князь.

Рюрик, как и дружинник, внимательно оглядел нищего, усмехнулся и ответил:

– Здравствуй, боярин.

– Як тебе пришёл послом от Гостомысла.

– Говори.

– Мои слова только для твоих ушей.

Рюрик кивнул дружинникам, и те вышли из горницы.