Во все Имперские. Том 4. Петербург

— Занятно. А про этого «S» что расскажешь?

— Еще меньше, чем про Словенова, уж простите, господин, — извинился Галькин, — Ну, могу сказать, что этот «S» явно тоже маг. И его не от чего не лечат. Его просто держат в овощном состоянии, лошадиными дозами нейролептиков. Но никакие врачи его не осматривают. Мы просто даем ему еду и выносим его дерьмо.

Он в общем-то даже не разговаривает. Он за все время, что я тут работал, ни одного слова не произнес. Рожа у него белая, совсем безумная. Одежда совсем истлела, но её никто не меняет.

А сидит он в дубовой клетке, обмазанной эстрактом каркаде. Вот этим эксрактом я его клетку каждую неделю заново мажу…

— Каркаде? — удивленно спросил блондин, — Это же напиток, чай. Какого хрена им мажут клетки психов? Зачем?

— Ну, миллиардеры может и пьют его как напиток, — хохотнул Галькин, — А вообще, каркаде, или проще говоря суданская роза — это редчайшее растение, которое сохранилось только в Африке и которое способно отражать любую магию. А дубовая клетка, в которой держат этого «S», служит ретранслятором и усиливает эффект суданской розы.

Таким образом, этот «S» не может колдовать за пределы своей клетки. Хотя он и внутри клетки не особо колдовал. По крайней мере, я этого ни разу не видел, даже не знаю, какого цвета у него аура, он же её ни разу не активировал при мне…

— Так а зачем клетка, зачем суданская роза? — задал очередные вопросы блондин, — Ты же сказал, что там на каждой камере… то есть, кхе-кхе… на каждой палате висит по амулету, подавляющему магию. И пространство палаты действие этого амулета перекрывает. Зачем еще и каркаде с клеткой? Что этот маг такого умеет, что его так боятся?

— Без понятия, — развел руками Галькин, — Но что-то явно умеет. Точнее говоря, умел. Вот этот «S», в отличие от вашего Словенова, уже тридцать лет у нас сидит. Так что я думаю, что он за это время уже даже собственное имя забыл, а как колдовать — тем более не вспомнит. Но нам приказано держать его в клетке и мазать её суданской розой — мы и мажем. Приказы Императора на обсуждаются, вопросы по их поводу тоже задавать не принято. Слушайте, а можно я вейп запарю?

— Парь. Мне плевать, — милостиво разрешил блондин, — А этот твой «S», судя по всему, для нас совсем бесполезен.

Галькин с наслаждением затянулся, выпустил облако абрикосового пара и кивнул.

— И выходит, что освободить Словенова, пока он во втором отделении мы никак не сможем… — продолжал рассуждать вслух блондин, его взгляд стал совсем отсутствующим, этот аристо явно был из тех, кто настолько погружается в размышления, что просто перестает замечать окружающих, — А из второго отделения Словенова не выпустят, даже если он будет при смерти… Паршиво, леший меня побери, паршиво…

— Я правда хочу вам помочь, господин, — на всякий случай заметил Галькин, делая очередную затяжку паром, — Но вот только не знаю как.

— Ладно, — проговорил аристо, глянув на Галькина, — Ты говоришь, что работаешь тут уже пять лет, так ведь? А Словенов «лечится», если это можно так назвать, у вас три года. А загадочный «S» — тридцать лет. А палаты у вас на отделении две. Возникает закономерный вопрос — а кто занимал палату Словенова до него?

— При мне никто, — ответил Галькин, — Она пустая стояла, лет двадцать. А до этого там сидел какой-то бастард Людоедовых. Один из последних. Людоедовых же вроде всех пришили, за заговор против Императора.

Блондин присвистнул:

— Прикольно. Я тоже сегодня сегодня завалил одного Людоедова. Утопил его в Неве, точнее говоря. И готов поспорить, что именно убитый мною Людоедов и был самым последним. Так что честь быть ликвидатором последнего Людоедова в мире принадлежит мне, и хрен я кому её отдам. Вот этот ваш Людоедов из дурки явно раньше моего сдох. Собственно, как он вообще попал к вам на второе отделение?

— Это дела старые, так что могу только слухи пересказать, — ответил Галькин, выпуская облако пара, — Ну в общем, когда Людоедовых начали громить — одного ихнего бастарда поймала Охранка. Но этот бастард оказался совершенно безумным, даже для Людоедова, хотя психическим здоровьем этот клан никогда не отличался. В результате бастарда и признали сумасшедшим официально, после чего из Петропавловки привезли сюда к нам.

Сначала его содержали на третьем отделении для социально опасных больных. Но он там санитарке грудь откусил. А потом еще и ночью пролез в больничный морг и устроил там себе обед. Обглодал пару трупов, проще говоря.

Рассказывают, что он сердца и желудки искал, Людоедовы же пожирают сердца и желудки мертвых магов. Вот только у нас в морге ни сердец, ни желудков уже не было, их же сразу после смерти мага Имперские гаруспики увозят.

Короче говоря, этот Людоедов всех достал. Так что руководство больницы испросило Государева изволения и сунула его с разрешения Императора сюда, во второе отделение.

«S» у нас на отделении вроде в это время уже сидел, ну а вторая палата как раз досталась Людоедову.

Вот только Людоедов пробыл у нас недолго. Вскоре Охранка допросила парочку его схваченных родичей и выяснила, что вот этот бастард из нашей дурки должен был лично заколоть Великого Князя Михаила во время нападения на царскую семью. И сожрать его желудок, получив таким образом способности Багатур-Булановых.

Такие вот были у Людоедовых планы, такую атаку они готовили. Хотели перебить всех Багатур-Булановых после того, как Император поддержал Меченосцевых в их конфликте с Людоедовыми. План, конечно, был безумным, как и сами Людоедовы.

Ну а после того, как Охранка получила информацию, что бастард должен был лично ухлопать Михаила — у бастарда дальше был только один путь. Михаил же тогда был еще совсем юным и законным наследником престола, а не изменником, бежавшим в Париж.

Так что бастарда Людоедова у нас забрали, отвезли его к Петропавловке и там вздернули на виселице. Вот так вот…

На несколько секунд повисло молчание, нарушаемое только звуками музыки из авто Галькина. Аудиосистема теперь исполняла печальную песенку из древнего аниме «Евангелион».

Галькин парил свой вейп, блондин-магократ снова погрузился в размышления. Судя по лицу, размышлял этот парень настолько мучительно, что чуть ли не челюстями скрипел.

— Проще говоря, единственный способ выйти из второго отделения — это поехать на казнь, — наконец произнес Пушкин, — Звучит дерьмово.

— Нет, — неожиданно заявил блондин, — Не дерьмово. Это звучит, как план, Пушкин.