Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Во-вторых, и это самое главное, осажденные видели в предложениях Лисянского только обман, только коварство. Они не верили, что русские не собираются их истребить, — они ведь сами истребили гарнизон русской крепости! И убедить их в своем миролюбии Лисянский был не в силах. Они не сомневались, что он уговаривает их выйти из крепости только для того, чтобы удобнее было напасть на них и убить с женами и детьми.

Надо сказать, что Лисянский, обещая ситкинцам, что, выйдя из крепости, они будут в полной безопасности, иногда сам сомневался в возможности выполнить свое обещание. Дело в том, что пришедшие с Барановым индейцы тоже были убеждены, что Лисянский лукавит, и не сомневались, что ситкинцы будут отданы им на уничтожение. Они ликовали заранее, потому что ненавидели тайона Котлеана, много раз пытавшегося поработить все побережье, и радовались, что племя его будет истреблено. Неподалеку от крепости они нашли тайник — нечто вроде огромного погреба, — в котором ситкинцы хранили вяленую рыбу. Рыбы этой было так много, что ею нагрузили сто пятьдесят байдар. Ситкинцы, увидев со стен своей крепости, что запасы их обнаружены и расхищаются, подняли полный отчаяния вой. Напрасно Лисянский уговаривал союзных тайонов вернуть в тайник хотя бы часть рыбы — индейцы и кадьякцы считали эту рыбу своей законной добычей и сразу же поделили ее между собой. И Лисянского все больше тревожила мысль, что удержать их от нападения на осажденных, после того как те выйдут из крепости, будет трудно.

А время шло, и осажденным все яснее становилось, что покинуть крепость им придется. В крепости уже нечего было есть. 6 октября послы племени, прибыв на «Неву», окончательно приняли условия Лисянского. Договорились так: ночью все племя в один голос трижды прокричит: «У! У! У!» — в подтверждение того, что условия Лисянского приняты всеми. Затем они раскроют ворота, выходящие к морю, сядут в свои лодки и покинут крепость.

Лисянский особенно настаивал на том, чтобы осажденные вышли из крепости через ворота, обращенные к морю. Это дало бы ему возможность защитить их с помощью пушек «Невы», если бы на них попытались напасть.

Ночью на «Неве» действительно услышали трижды прогремевший рев:

— У! У! У!

Условия были приняты всеми. Команда «Невы» ответила на это троекратным «ура», настолько громким, что его, безусловно, слышали в крепости. Теперь оставалось ждать, когда раскроются ворота.

Лисянский вовсе не собирался торопить осажденных. Он понимал, что такому множеству семейств не так-то просто сразу собраться. Но время шло, встало солнце и высоко поднялось над лесом, а обращенные к морю ворота все не раскрывались.

Обычно из крепости доносился гул многих голосов и лай собак. Теперь все смолкло. Эта тишина удивила Лисянского. А когда он увидел, что над крепостью кружатся большие стаи ворон, он встревожился.

Лейтенант Арбузов, заглянувший в крепость через щель в воротах, сообщил Лисянскому, что в крепости никого нет. Это было похоже на чудо: все трое ворот оставались запертыми изнутри.

Лисянский съехал на берег, ворота взломали, вошли в крепость. Под одной из крепостных стен был обнаружен подкоп.

Тогда все стало ясно. Ситкинцы так и не поверили обещаниям Лисянского. Они не могли себе представить, что русские не собираются им мстить. Они прорыли проход под стеной и в ночной тьме тайно ушли из своей крепости в лес.

7 октября Лисянский записал у себя в дневнике: «Сойдя на берег, я увидел самое варварское зрелище, которое могло бы даже и жесточайшее сердце привести в содрогание. Полагая, что по голосу младенцев и собак мы можем отыскать их в лесу, ситкинцы предали их всех смерти».

Так окончилась эта война с индейцами в заливе Ситка, которых американцы сначала подучили напасть на русских, а потом бросили на произвол судьбы, подвергнув опасности полного уничтожения.

Рана Баранова заживала, и он снова принял на себя командование своим войском. Он добился того, чтобы ситкинцев действительно никто не преследовал. Для этого он прежде всего увел своих союзников в Новоархангельскую крепость. Часть из них он занял строительными работами, а другую часть — охотой на моржей и тюленей, которая была очень успешна.

«Неве» нужно было возвращаться на Кадьяк, чтобы принять в свои трюмы груз мехов со складов Российско-американской компании. А так как корабль нуждался в ремонте, решено было там и перезимовать.

Баранов, оставшийся на зиму в Новоархангельской, приехал к Лисянскому попрощаться.

— Будущим летом перед отплытием в Китай непременно заходите сюда, в Ситкинский залив, — сказал он, — и вы увидите, как дружно мы будем жить с ситкинцами.

Зимовка на Кадьяке

10 ноября «Нева» покинула Ситку, а уже 15-го вошла в гавань Святого Павла на острове Кадьяк. Приближалась зима, шел снег, и команда «Невы», готовясь к зимовке, прежде всего расснастила свой корабль и как следует укрепила его. Затем моряки переселились на берег в избы русских промышленников. «Читатель легко может себе вообразить радость, — пишет Лисянский, — которую наши матросы выказали при этом, так как после столь продолжительного плавания, а особенно после ситкинского похода, даже и пустая земля должна была показаться им гораздо приятнее, нежели самый лучший корабль».

Зимовка команды «Невы» прошла спокойно. Зима на Кадьяке оказалась многоснежной, но не очень холодной. Часто бывали оттепели, и температура ни разу не падала ниже 17°мороза.

Потом пришла весна, снег растаял, горы покрылись зеленью, и нужно было готовиться к дальнейшему плаванию. Трюмы «Невы» приняли в себя громадные запасы мехов. С погрузкой справились довольно скоро, но оказалось, что на «Неву» нужно поставить новый бушприт взамен старого. Эта работа задержала моряков дольше, чем они рассчитывали, и «Нева» вышла из гавани Святого Павла только 13 июня 1805 года.

Она направлялась прежде всего на Ситку, чтобы захватить заготовленные Барановым за зиму меха, а оттуда — в Китай для встречи с «Надеждой».

Опять в заливе Ситка

22 июня «Нева» снова вошла в Ситкинский залив и бросила якорь неподалеку от Новоархангельской крепости.

Баранов немедленно явился к Лисянскому, и они обнялись. Летом прошлого года они успели оценить и полюбить друг друга. Рана Баранова за зиму зажила, он был здоров и деятелен, как всегда. Сейчас он был занят строительством Новоархангельской крепости, которую собирался превратить в настоящий город. Он тотчас же повез Лисянского на берег, спеша показать ему все, что уже успел построить.

«К величайшему моему удовольствию, я увидел удивительные плоды неустанного трудолюбия Баранова, — пишет Лисянский. — Во время нашего краткого отсутствия он успел построить восемь зданий, которые по своему виду и величине могут считаться красивыми даже и в Европе. Кроме того, он развел пятнадцать огородов вблизи селения. Теперь у него находятся четыре коровы, две телки, три быка, овца с бараном, три козы и довольно большое количество свиней и кур. Такое имущество в этой стране драгоценнее всяких сокровищ».