Водораздел

— Могло быть и хуже, — переговаривались между собой встревоженные пассажиры.

Мурманская железная дорога была в эксплуатации всего несколько лет и при таянии снегов каждый год размывало насыпь. Так распутица напомнила о себе даже в поезде. В Кемь прибыли с опозданием на целые сутки.

Хуоти со своими спутниками пешком дошел по раскисшей дороге от Кеми до Подужемья. В Подужемье председатель сельского Совета велел снарядить для них лошадь и довезти до следующей деревни. Но мужики заупрямились. «Дороги-то сейчас какие… Лошадей жалко, — сказали они. — Да и навоз еще не вывезен на поля».

Подужемцам в течение зимы пришлось возить немало всяких командированных. Порой приходилось бросать все дела и отправляться в путь. Они уже устали от всего этого.

Вряд ли кто-нибудь согласился бы везти учителей, если бы не три чекиста, которые тоже ехали на границу. У чекистов были такие документы, что они подействовали даже на несговорчивых подужемцев. Вместе с чекистами уехали спутники Хуоти. А Хуоти уехать не удалось.

— Лошадь и так едва тянет, — буркнул возница, который должен был везти Хуоти, и, не пустив его в сани, дернул за вожжи.

Хуоти в горьких раздумьях смотрел, как лошадь выехала на лед реки и лениво потащила сани в сторону Паанаярви.

Только на следующий день один из подужемских мужиков, ехавший в лес за сеном, взял Хуоти с собой и довез до Войярви. В Войярви мужики оказались еще более упрямыми, чем в Подужемье. Конечно, и дороги за это время раскисли еще больше, но дело было, судя по всему, не только в этом.

— Учитель? — засомневался один из крестьян, когда Хуоти сказал, кто он и куда едет. — А сам от горшка два вершка.

— Но он уж не такой и маленький: если на цыпочки встанет — может и ячмень жать, — засмеялся другой.

— Тот не мужик, кто свистеть не умеет, — добавил третий и спросил: — А ты свистеть умеешь?

— Да полно вам, — раздался сердитый голос с печи.

Кусая от обиды губы, Хуоти вытащил из кармана направление на работу и показал его.

— Да, он действительно учитель, — подтвердил один из крестьян, сумевший прочитать направление. Но и оно не помогло. Ручьи в лесу разлились, болота были залиты водой, и никому не хотелось выезжать в распутицу. Все утро мужики спорили, чей черед ехать. Только к вечеру один из спорщиков запряг лошадь и подъехал к избе председателя сельсовета.

— Ну поехали! — сказал он недовольным голосом Хуоти.

Хуоти снес в сани пакеты с книгами и сел рядом с ними.

Возница сердито молчал, наверное, проклиная про себя Хуоти: «Подумаешь, велик господин, чтобы везти его в такую погоду».

Сани стали проваливаться сразу, как только выехали из деревни. Чем дальше, тем хуже становилась дорога. Проехав версты три, возница остановил лошадь на краю болота.

— Дальше я не поеду. Не хочу топить лошадь, — сказал он категорически.

Такого Хуоти не ожидал. Буквально со слезами на глазах он умолял возницу, но ничто не помогло. Пришлось выгрузить из саней пакеты с книгами. Хуоти перетащил их в сторону от дороги и спрятал под огромной сосной. Он решил приехать за ними потом. С собой он взял только то, что был в силах унести. Пока Хуоти прятал книги, возница успел развернуться и отъехать. Вернувшись на дорогу, Хуоти увидел только его спину.

Хуоти пошел вброд через залитое водой болото. Его не покидало ощущение, что в Войярви творится что-то неладное. Словно что-то готовится. Иначе вряд ли мужики встретили бы его так недоброжелательно. Может быть, и у них дома такая же обстановка. Но он должен добраться до дома…

Местами ледяная жижа доходила до колен, а возле ручья ее было чуть ли не по пояс. Но Хуоти упрямо шел вперед, неся на спине тяжелый кошель, в котором не было ни крошки хлеба, а были только «Азбуки» и «Арифметики» Микко Химии. А до ближайшей деревни — не менее десяти верст пути…

Беспокойство, появившееся в Войярви, в Вуоккиниеми переросло в настоящую тревогу. В Вуоккиниеми в одном из работников волостного Совета Хуоти узнал человека, который прошлым летом вместе с другими людьми из Ухтинского временного правительства бежал через Пирттиярви за границу. А теперь этот человек работает в Совете?!

VIII

Наконец, пошли знакомые места. До Пирттиярви уже совсем близко. Скоро будет развилка, у которой стоит одинокая ель. Вот и она, эта знакомая ель. Стоит как и раньше, одна-одинешенька. Ни у кого не поднимется рука срубить ее. Крест под деревом тоже на месте, только еще больше покосился. А вот и береза, у которой они расстались с Наталией.

У березы Хуоти остановился. Он устал. На душе было как-то неспокойно. На мосту перед деревней Хуоти опять остановился. Около моста река уже вскрылась, но вода в ней была такая мутная, что дна, на котором в летнюю пору можно разглядеть каждый камешек, сейчас не было видно. Хуоти постоял, поглядел на речку, такую знакомую и родную с самого детства, и вдруг, к своему удивлению, заметил, что речка эта совсем и не река, а просто ручей. Да и родная деревня, открывшаяся перед ним с пригорка, показалась намного меньше, чем она была раньше. Прежде казалось, что все остальные деревни лежат где-то в стороне, а теперь захолустной и маленькой показалась своя деревня.

— Сыночек!

Мать бросилась обнимать Хуоти.

— Не плачь, мама.

— А я не плачу, — засмеялась мать, утирая передником слезы со щек.

— Одни книги, — разочарованно протянул Микки, успевший проверить, что брат принес в кошеле.

Мать послала Микки сказать отцу, что вернулся Хуоти, и мальчик стрелой помчался на стройку новой избы. Поавила тотчас поспешил домой.

— Приехал, — сказал он, пристраивая топор между лавкой и стеной. — Ну, тервех.

Вместе с отцом пришел незнакомый молодой парень в военной форме, тоже с топором.

— Здравствуй, — сказал парень по-русски.

Это был пограничник, по фамилии Ошепко. Он помогал Поавиле строить избу.

— Ну, получился из тебя учитель? — спросил отец, сев рядом с Хуоти на скамью.

— Дали такую бумажку, — улыбнулся Хуоти. — В Латваярви буду работать.

— Почему в Латваярви? — спросила мать. — В своей деревне полно ребятишек.

— Латваярви от нас не за горами, — успокоил ее отец.

— А-вой-вой! — заохала мать. — Баню истопить забыли. Совсем из головы вылетело. Микки, пойдешь со мной, будешь воду таскать.

И они ушли.

— Хёкка-Хуотари передал от тебя привет, — сказал отец.

— Как он?

— Да, кажется, в своем уме. Только тихий стал. Харьюла тоже передавал привет. На днях приехал. Начальником таможни послали. Как только реки и озера вскроются, из-за границы будут возить муку. Говорят, Советское правительство дало Карельской Коммуне пятьсот тысяч золотом для закупки хлеба. Харьюла мне говорил.

Об этом Хуоти ничего не знал. Пятьсот тысяч золотом! Ну, значит, жизнь наладится!