Воды слонам!

Я спрыгиваю на насыпь и бегу вперед, к платформам. Уолтер стоит лицом к паровозу.

Я трогаю его за плечо:

– Уолтер, пора.

Он с мольбой во взгляде поворачивается ко мне:

– Где она? Ты ее не видел?

– Нет. Пойдем, Уолтер. Пора в вагон.

– Куда же я пойду? – отвечает он, побледнев. – Разве можно ее тут бросить?

Паровоз пыхтит, пуская дым.

Я оглядываюсь. За нами гонятся горожане с ружьями, бейсбольными битами и палками. Смотрю на поезд, чтобы примериться к его скорости, и принимаюсь считать, в глубине души надеясь, что поступаю правильно: раз, два, три, четыре…

Ухватив Уолтера, словно куль с мукой, я закидываю его в поезд. Он обрушивается на пол с грохотом и криком. Я бегу наперегонки с поездом и хватаюсь за железный поручень рядом с дверью. Поезд протаскивает меня еще три долгих шага – и я, воспользовавшись его скоростью, запрыгиваю внутрь.

Впечатавшись лицом прямо в дощатый пол и поняв, что уцелел, я оглядываюсь в поисках Уолтера – наверняка придется драться.

Но он сидит в уголке и плачет.

Уолтер безутешен. Он не двигается с места, даже когда я отодвигаю сундуки и вытаскиваю Верблюда. Управившись с его бритьем, чего мне еще ни разу не приходилось делать без Уолтера, я перетаскиваю старика к лошадиным стойлам.

– Ну, перестань, Уолтер! – говорит Верблюд. Я держу его под мышки над емкостью, которую Уолтер называет «горшочком для меда». – Ты сделал все, что мог. – Он оглядывается на меня. – Эй, спусти-ка меня пониже, а? А то что-то покачивает.

Я ставлю ноги пошире и пытаюсь опустить Верблюда, не сгибая спины. Обычно этой частью его туалета занимается Уолтер, он как раз нужного роста.

– Уолтер, мне бы не помешала твоя помощь, – морщусь я, когда в спине у меня простреливает.

– Заткнись! – рявкает он.

Верблюд вновь на меня оглядывается, на сей раз удивленно подняв брови.

– Все в порядке, – говорю я.

– Ничего не в порядке! – орет из угла Уолтер. – Ничего не в порядке! У меня, кроме нее, никого не было! Понимаете? – крик переходит в стон. – Никого не было.

Верблюд подает мне знак рукой, что закончил. Я отступаю на несколько шагов и кладу его на бок.

– Не может быть, – говорит Верблюд, пока я его подтираю. – У молодого парня вроде тебя должен быть хоть кто-нибудь.

– Ты-то откуда знаешь?

– Но ведь мать у тебя где-то есть? – настаивает Верблюд.

– Есть-то она есть, да даром не нужна.

– Не смей так говорить! – одергивает его Верблюд.

– Это еще почему? Она меня сюда продала, когда мне стукнуло четырнадцать, – он вызывающе глядит прямо на нас. – И нечего на меня так жалостливо смотреть! – рычит он. – Кому она нужна, старая карга.

– Что значит продала? – не унимается Верблюд.

– Ну, я не очень-то гожусь для работы на ферме, верно? И оставьте меня в «покое, в конце-то концов! – выходит из себя Уолтер и поворачивается к нам спиной.

Я застегиваю Верблюду штаны, беру его под мышки и тащу обратно в козлиный загончик. Ноги у него волочатся по земле, пятки цепляются за пол.

– Бог ты мой! – вздыхает он, когда я укладываю его на раскладушку. – Это ж с ума сойти можно.

– Поесть не хотите? – пытаюсь я перевести разговор.

– Пока нет. А от глоточка виски не отказался бы. – Он печально качает головой. – Вот уж не думал, что женщина может быть такой бессердечной.

– Думаешь, я не слышу? – огрызается Уолтер. – Мы здесь не потрепаться собрались, чтоб ты знал! И вообще, когда ты в последний раз видел своего сына?

Верблюд бледнеет.

– Ну, что? Небось не помнишь, да? – продолжает из своего угла Уолтер. – И где после этого разница между тобой и моей мамашей?

– Есть разница! И еще какая! – кричит Верблюд. – И вообще, откуда ты про меня знаешь, черт тебя дери?

– Как-то раз вы говорили о сыне, когда напились, – тихо говорю я.

Верблюд окидывает меня пристальным взглядом. Потом лицо его искажается. Он подносит непослушную руку ко лбу.

– Вот те на, – говорит он. – Вот те на. А я и не знал, что ты знал. Что ж ты мне не сказал?

– Я думал, вы помните, – отвечаю я. – Но он особо ничего не рассказывал. Просто сказал, что вы сбежали.

– Просто сказал? – Верблюд резко поворачивается ко мне. – Просто сказал? Что это значит, черт возьми? Вы что, разговаривали?

Я опускаюсь на пол и утыкаюсь подбородком в колени. Похоже, ночка будет долгая.

– Что значит просто сказал? – кричит Верблюд. – Я кого спрашиваю?!

Я вздыхаю.

– Да, мы разговаривали.

– А когда?

– Не так давно.

Он ошеломленно на меня глядит:

– Но зачем?

– Он будет ждать нас в Провиденсе. Заберет вас домой.

– Э, нет! – Верблюд отчаянно трясет головой. – Ни за что!

– Но Верблюд…

– Какого черта вы лезете не в свои дела? Не имеете права!

– У нас не было выбора! – ору я, но тут же себя одергиваю. Зажмурившись и взяв себя в руки, повторяю: – У нас не было выбора. Нужно было что-то делать.

– Я не могу вернуться! Вы же не знаете, что случилось. Я им больше не нужен.

Губа у него трясется, он закрывает рот и отворачивается. Миг спустя плечи его начинают подрагивать.

– Ах ты, черт! – говорю я и, повысив голос, кричу в открытую дверь: – Вот спасибо, Уолтер! Ты сегодня очень помог! Ах, как я тебе признателен!

– Отвали! – отвечает он.

Я гашу керосиновую лампу и укладываюсь на свою попону. Но, едва коснувшись ее колючей поверхности, снова сажусь.

– Уолтер! – кричу я. – Эй, Уолтер! Если ты не собираешься ложиться, я займу постель!

Ответа нет.

– Слышишь? Я сказал, что займу постель.

Обождав минуту-другую, я переползаю на ту сторону комнатушки.

Когда мужчина изо всех сил старается не расплакаться, он издает в точности такие звуки, как доносятся попеременно из углов, где устроились на ночь Уолтер и Верблюд. Так что мне всю ночь напролет приходится прятать голову под подушкой, чтобы их не слышать.

Меня будит голос Марлены:

– Тук-тук. Можно?

Я распахиваю глаза. Поезд остановился, а я непонятно как умудрился проспать все на свете. Но я потрясен еще и потому, что мне снова снилась Марлена – и сперва я подумал, что все еще сплю.