Военно-медицинская акаМЕДия

Внутри оказалось ещё хуже, чем это представлялось снаружи. Стены давили, коленки упирались в ушные раковины, и рукам ничего не оставалось, как смиренно сложиться венком вокруг головы. В тот момент Константин осознал, как тяжело живётся трём категориям граждан: йогам в древнем Тибете, младенцам в утробе матери и прочим товарищам, вынужденным находиться в подобной незатейливой позе.

Александр Иванович расхаживал по кубрикам с явным нескрываемым удовольствием. «Вот что значит второй курс, — думал он. — И порядок тебе, и под кроватями никто не прячется, и в рундуках всё цивильненько. Это тебе не разгильдяи с четвёртого», — радовался зам образцовой нераспущенности Газоновского курса.

За подобными мыслями он и открыл дверь кубрика № 49, в котором затаился уже не годный к службе, но всё ещё находящийся на ней подчинённый. Подчинённый же даже и не заметил, как вошёл Будилко. Да это и не мудрено. Во-первых, пока замначфак шарился по курсу, у Костика совсем всё затекло. Совершенно всё. Даже язык. Во-вторых, с крыш начали производить массовый сброс сосулек и наледи, из-за чего грохот стоял как на боевых учениях. А в-третьих. да уже и не важно, что в-третьих, поскольку Косте Ш. с лихвой хватало и во-первых. В общем, к моменту захода перзама Списанный уже и дышал через рот и даже пустил греховную мыслишку, что отпечаток железной сетки на лбу — это не так уж и страшно.

Будилко оказался отрешён от Костиковых проблем. Он величаво прошагал по комнате и остановился у рундуков. Скорее формально, нежели с умыслом Александр Иванович открыл один из представших пред ним отсеков для одежды. Из четырёх в ряд стоящих рундуков он открыл именно тот, в котором сидел полуголый Костя Ш., и…

Замначфак, которого и динозаврами-то не испугаешь, в ужасе отпрыгнул от рундука, издав наидичайший крик ужаса, на что в ответ тоже получил не менее подобный крик. Внутри рундука аналогично не ожидали подобной встречи.

Дневальный, сопровождающий начальство, от проявления эмоций отказался.

Объясняться всё же пришлось…

Лекция 21 ПРО ЭКЗАМЕНЫ

Опытные рабочие, не издевайтесь над молодыми.

Молодого рабочего обучим и подымем.

В. Маяковский, 1929 г.

Вот так подполковник Будилко чуть не заработал свеженький инфаркт миокарда. Злые языки говорят, что перзам после того случая больше рундуки у курсантов не проверял и вообще как-то реже стал ходить по курсам, меньше контролировать подчинённых и совсем замкнулся в себе. Замыкание выражалось в плохом сне и кратном увеличении объёма принимаемых градусосодержащих жидкостей.

Костик же вскоре убыл домой и впоследствии доучивался в гражданском медицинском институте. И, нужно сказать, довольно успешно доучивался. Ах, такого бойца потеряли! В нашей же Акамедии с уходом последнего мало что изменилось. Жизнь продолжала кипеть и бить ключом. И всё, разумеется, по голове. Особенно страшными оказались «ключи», появляющиеся во время очередной экзаменационной сессии. У нашего курса, к слову, вновь выползли несколько вновь подоспевших экзаменов. Вот как раз на одном из подобных испытаний чуть и не завалился Витёк Карабинов (по традиции индейцев, что свято хранят и чтут курсанты, его называли просто Витька-Ствол), хотя и изучил предмет достаточно кропотливо. А сдавал Витёк ни больше ни меньше, как медицинскую микробиологию.

Дабы понять, насколько опасен для рядового академика данный предмет, мы не будем вспоминать то опальное занятие двенадцатого взвода, а обратимся в недалёкое прошлое, когда на кафедру микробиологии пришёл гений списывания Виталик Инфузорин-Бактериофагов.

Сразу требуется озвучить, что Виталик действительно являл собой талант. Или даже Талантище. Или нет, даже Талантюшище. Именно так, Талантюшище! Несмотря на самые сложные условия существования, данный юноша умудрялся списывать на каждом божьем экзамене. Ты его хоть под самым носом препода посади, а всё равно на любой билет в самых разных закромах своих шпаргалок он легко тебе найдёт нужные ответы. Не миновала сия практика и экзамен по микробиологии. Несмотря на то что Виталя сидел на первой парте, он про бактерий написал абсолютно всё, использовав целый лист А-четыре с двух сторон.

Дождавшись своей очереди, академик Инфузорин-Бактериофагов уселся к преподавателю и от корки до корки задекламировал весь материал, что ранее добросовестно успел перенести на белоснежную бумагу. Доцент, терпеливо выслушав ответ до конца, вздохнул и трясущимися губами произнёс:

— Ну и хорошо же вы списали, товарищ курсант.

— Да я не списывал. Я, я это. — активно начал оправдываться Виталик, но тут же оказался жестоко перебит дотошным экзаменатором:

— Да полно вам. Я уже без малого двадцать пять лет просиживаю на кафедре и то с точностью до нанометра размер микротрубочек у данного рода бактерий не помню! — Положил его на лопатки препод. — Имеет смысл в дополнительных вопросах или придёте на пересдачу?

И товарищ тот пошёл на пересдачу. И вновь списал, но уже без нанометров.

Витёк Карабинов существовал в настоящем времени и данной истории про уникального коллегу-шпаргальщика не слышал. Да и вообще, положа руку на сердце, к шпорам и списыванию мой обсуждаемый однокурсник имел сугубо враждебное отношение. С первого по шестой года обучения все экзамены и зачёты Витя сдавал самым законным способом — учением.

Разумеется, многие читатели могут подумать, что курсант Карабинов родился чересчур умным, аки Пифагор. Однако автор не до конца согласится и несколько скорригирует данную мысль, сказав про своего коллегу более точно: Виктор оказался крайне усидчив и всего добивался многократной монотонной зубрёжкой.

Таким образом, на основании вышеизложенного нельзя исключить, что аналогичная история с зубрёжкой не могла миновать и подготовку к микробиологии. Несмотря на небольшой (по сравнению с анатомией и гистологией) объём материала, Виктор изучил его настолько досконально, что наизусть мог любому гражданину нашего Царства легко поведать о том, что не смог бы сделать и доцент с двадцатипятилетним стажем. Да-да, ты не ошибся, дорогой читатель: мой товарищ действительно знал, у кого какие трубочки, вплоть до нанометров.

В ту предэкзаменационную ночь Виктор добивал финальные тридцать страниц драгоценного учебника с микробами. Кружка чёрного кофе на столе давно остыла и уже, кажется, никак не обижалась, что ею почти совсем не попользовались. В уснувшей комнате лишь медленно шелестели страницы учебника. Мягкий свет от ночной лампы щекотал Виктору лицо, руки и почти добирался до соседних кроватей. На последних, в совершенно неподражаемых позах, что есть силы хрючили коллеги, уставшие в неподъёмных работах по написанию вспомогательного материала.

Витёк находился от шпаргалок так же далеко, как Юпитер находится от Солнца. Или нет. Скажу точнее: как наше правительство от народа. Это подалее будет. Однако академик думал не об этом. Он трудился. Финишная прямая была осязаема и уже виднелась невдалеке. Двадцать страниц. Затем пятнадцать. Десять. Не прошло и сорока минут, как и с ними оказалось покончено. Одновременно с тремя ударами кремлёвских курантов, прозвучавшими в радиоприёмнике, голова Витьки-Ствола встретилась с долгожданной ватной подушкой.