"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Вера взяла их, расправила на ладони и заплакала.

— Он… приходил…

— Надо осмотреть лестницу, подъезд и вокруг…

Демин шагнул на темную лестничную площадку, оставив дверь открытой. Вера стояла у стены, сердце ее ныло от тревожного предчувствия. И она вздрогнула, услышав взволнованные голоса на лестнице и громкий голос этого вроде бы такого невозмутимого полковника.

— Машину скорее! Быстро в госпиталь!

Сбежав по лестнице, она увидела на полу возле ларя белое в свете фонарика лицо прапорщика Соловьева, пестрое от темных пятен застывшей крови. И засуетилась, расстегивая шинель, отталкивая руки Демина, пытавшегося помочь ей. Припала к холодной груди, но ничего не услышала, кроме своего дыхания. И заплакала навзрыд, жалобно, по-бабьи.

— Пустите-ка, — Демин наклонился, послушал. — Живой. Давайте вынесем на воздух.

И удивился, как легко эта маленькая и вроде бы совсем слабая девушка подняла тяжелое тело.

Вера первая влезла в машину, приняла Соловьева и замерла, положив его голову себе на колени.

— Оставайтесь дома.

— Нет, нет! — Она замотала головой так решительно, что Демин не стал повторять предложение. Отошел, почувствовав вдруг, как что-то болезненно-печальное обожгло сердце.

Он подождал, пока машина выехала из-под арки, и повернулся к Головкину:

— Надо найти пропуск.

— Нету, товарищ полковник. Все обыскал.

— Если нету, вы понимаете?

Головкин не успел ничего ответить. Под аркой послышался шум машины, и во двор лихо въехала милицейская «Волга». Из нее вышел милиционер и двое в штатском.

— Вот это встреча! — воскликнул один из них, и Демин узнал голос своего давнего знакомого подполковника Сорокина. — Мы за Братиком, а тут почти что брат родной…

— Слушай, — перебил его Демин, — дай твою машину, срочно нужно. Головкин тебе все расскажет.

Пока мчались по набережной, полковник все ловил взглядом промежутки между домами, пытался разобраться в мелькании портовых огней. На открытых местах машина, шла юзом: водяная пыль, перехлестывая через парапет, леденела на асфальте.

С трудом открыв дверь КПП, он неловко перехватил ручку и не удержался, выпустил. Дверь больно ударила в спину.

— Где «Тритон»? — спросил Демин у выбежавшего навстречу дежурного.

— Ушел. Все в порядке.

— В порядке? Трое не явились к отходу.

— Так точно. Все оформлено, как полагается.

— …И у одного из них выкрали документы.

— Все три паспорта у нас, товарищ полковник.

— А если был четвертый? — Он решительно шагнул в дежурную комнату, остановился у макета порта. — Где теперь «Тритон»?

— Прошел вот эти посты, — показал дежурный.

До конца косы оставалось меньше мили. А там — буй, поворот и море на все четыре стороны, нейтральные воды.

— Звоните в Инфлот. Срочное радио на судно. Приказ — лечь в дрейф.

Он снял другую трубку, связался с командиром морской пограничной части.

— Выход? — переспросили его. — В норд-ост?

— Да, в норд-ост!

Потянулись томительные минуты ожидания. Демину показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем на столе затрещал телефон. Звонили из Инфлота.

— Радио на «Тритон» дали? Остановили судно? — торопливо спросил он.

— Не успели, — ответил спокойный голос.

— Что значит — не успели?

Сердце упало. Догонять и останавливать иностранное судно в нейтральных водах — совсем не одно и то же, что возле берега, где распоряжения властей — закон.

— То и значит. Сам остановился. На мели сидит.

— На мели?

В трубке коротко засмеялись.

— На косу их выбросило. Помощи просят.

Он облегченно опустился на стул, снял фуражку, положил ее прямо на модельки судов, прижатых к полоскам причалов, и, подняв голову, увидел настороженно застывшего в дверях замполита.

— Хорошо, что вы тут. Грека к косе прибило. Сейчас туда пойдут спасатели. Займись, комиссар.

И устало поднялся, тяжело переступая, прошел мимо часового у дверей КПП, остановился на высоком крыльце. На горной хребтине висела и таяла прозрачная в рассвете облачная борода. Мороз сковывал взрытую землю под тополями. Ветер выл в проводах, сухо стучал толстыми оледенелыми ветками. Но был он уже не такой осатанело-порывистый, как вчера вечером. Это могло означать только одно: норд-ост умирал, как по расписанию, «отработав» свое минимальное время — трое суток. А без норд-оста любой мороз — не трагедия. Набережные, причалы, корабли в порту не превратятся в айсберги.

За его спиной громко хлопнула дверь.

— Товарищ полковник! Из порта звонили. Не явившиеся к отходу находятся в проходной.

— Двое?

— Нет, трое. Пьяные.

— Ага, стало быть, был-таки четвертый, — удовлетворенно сказал Демин. И вдруг подумал с тревогой: «А если был пятый?» И успокоился: «Все равно судно не уйдет».

Он еще оглянулся, внимательно поглядел в темную даль. На голых пирсах что-то гремело и топало, словно там без перерыва работали все краны, лебедки, компрессоры. Качались и вздрагивали далекие и близкие огни над портом, над утонувшим в темноте морем, И трудно было разобрать, которые из них на том судне, что бьется теперь об отмель, все глубже всасываясь в цепкий песок. В этом мерцающем созвездии огней Демин разглядел несколько подвижных, скользящих, как спутники в небе. Это шли спасатели.

И СЕГОДНЯ СТРЕЛЯЮТ

Телепатия — дело темное. Оптимисты говорят: передача мыслей на расстоянии вполне возможна. Скептики уверяют, что никакой телепатии нет и быть не может. Я относился к скептикам, пока не познакомился с нашим старшиной. Стоило подумать о нем, как он тут же вспоминал обо мне. Правда, чаще случалось, что он вспоминал обо мне, когда я о нем вовсе не думал. Но, возможно, это как раз то исключение, которое подтверждает правило.

Как бы там ни было, в тот день, сидя в нашей беседке, я думал именно о старшине. Я размышлял о том, откуда берутся суровые прапорщики. Такие, чьи портреты печатает на обложках журнал «Пограничник». Они выглядят старше своих лет, и обмундирование на них всегда с иголочки, и взгляд выражает что-то такое, чего не дано знать солдатам срочной службы.

Если разобраться, то старшина нашей заставы — прапорщик Сутеев — ничем особенным не выделялся. Росту небольшого, и лицо самое обыкновенное — без усов, без волевого раздвоенного подбородка, без хищной горбинки носа. Человек как человек, молчаливый, даже стеснительный. И всего четыре года назад отслужил свою срочную. Но я никак не мог представить его в строю. Все-то он был особняком, и никого, похожего на него, рядом не представлялось.

Беседка стояла в самом тихом месте двора — за спортплощадкой, за невысокой стеной кустарника, — в ней можно было подолгу сидеть, не привлекая внимания всевидящего старшины или всегда озабоченного дежурного по заставе. Здесь отсиживались все в свои нечастые выходные дни, когда не надо было идти в наряд, покуривали, мечтали, глядя на горы, на море.

И у меня в тот день был выходной. Но я почему-то думал о старшине. И додумался. Не прошло десяти минут, как увидел в дверях дежурного по заставе.

— Алексеев! — крикнул он, не удосужившись даже спуститься с крыльца. — К прапорщику!

Н-да, вот так все и началось.

— Возьмите две доски, молоток, гвозди, — подробно проинструктировал меня старшина, — возьмите рядового Курылева и отправляйтесь на седьмой участок на вышку, замените две нижних ступени у лестницы.

— У меня выходной, — осмелился напомнить я.