"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Видал.
— Вот так и маемся. Чуть проморгал — готова авария. Ликвидируй потом дедовским способом. Аварийного инструмента нет. — Назар попробовал сдвинуть непослушные жиденькие брови, что означало — сердится. — Попадись мне та сволочь, из-за которой здесь повторно канителимся, живьем бы бабкой в скважину забил! Ей-богу!
— Ты можешь... — согласился Володя. У него поднялось настроение. — Как погляжу, ты сейчас все можешь. — А сам соображал, каким образом спросить Назара, где он был ночью второго декабря. Володя искоса рассматривал курносый профиль приятеля и чувствовал, что сам не верит своим
— А бригада у меня — во! Всем бригадам бригада! Народ что надо. С таким народом не то что искать боксит, сам земной шарик пополам расколоть можно. Очень даже запросто!
— Ты скажешь!
— Что, не веришь?! Да кого угодно спроси — бригада мировецкая! С такой бригадой хоть в огонь, хоть в воду!
— Ладно. Верю, — продолжал улыбаться Володя. — Работаете и вправду здорово. А отдыхаете-то как? Как время свободное проводите? Где?
Но Осинцев уже не слушал. Взмахивая короткими руками, он скатился с верстака и, выскочив из распахнутой двери тепляка, отчитывал только что подъехавшего коновозчика.
— Ты что делаешь, раззява! Тебя кто учил так бочки швырять? И где ты швыряешь? Ты что, места не знаешь, к порядку не приучен?
Долговязый конопатый коновозчик, неловко скинувший бочку с нефтью, топтался перед коротышкой мастером и виновато бубнил:
— Поскользнулся, Назар Ильич... Хотел как лучше, а она, дура, возьми да треснись плашмя...
— Плашмя... Тебя бы самого плашмя... — ворчал Осинцев, оглядывая бочку. — Черт однопалый... Бочки в партии на вес золота. Да и нефть... А если бы разбил? Ведь беречь надо!
— Слушаюсь, Назар Ильич...
«Однопалый?» Володя сразу перестал улыбаться и тоже вышел из тепляка. Пока Осинцев с коновозчиком откатывали привезенную бочку и грузили на дровни порожнюю, он внимательно разглядывал однопалого. Ничего особенного Володя в нем не обнаружил. Обыкновенный деревенский мужик, какого можно встретить в любом русском селе. Конопатый нос картошкой, небольшие серые глаза на длинногубом, морщинистом лице...
«Неужели это он?» — с удивлением подумал Володя, и ему отчего-то стало не по себе. Было неправдоподобно видеть тайного жестокого врага в обыкновенном мужике с заурядной крестьянской внешностью. Но сомневаться не приходилось. Коновозчик работал без рукавиц. На левой изуродованной кисти его не хватало четырех пальцев и половины ладони. От этого уцелевший мизинец был страшен, длинен и походил на красную рачью клешню.
— Куда подвода пойдет? — спросил Володя Осинцева.
Тот в свою очередь обратился к коновозчику:
— Ты куда сейчас, Булгаков?
— Известно куда, на базу. Опростанную бочку залью, к Ушакову поеду.
— Тогда я с тобой до села доеду, — сказал Володя Булгакову. — Мне в контору надо.
По дороге в Заречье, примостившись на дровнях рядом с порожней бочкой, Володя с интересом разглядывал коновозчика. Никакого опасения он ему не внушал. Булгаков заметил это разглядывание, нахмурился.
— Чего глазеешь?
— Да не узнаю никак. Вроде не зареченский ты.
А может, запамятовал. Ты уж не сердись. В последние годы домой только гостем приезжал. Не каждого узнаешь — кто вырос, кто состарился...— Тихона Пантелеича сын, говорят? — скупо поинтересовался Булгаков.
— Ну да. По ранению. На шесть месяцев.
— М-да... — неопределенно хмыкнул Булгаков, помолчал, потом неохотно сказал: — Не тутошний я. Войной прибило.
— Что, тоже по ранению?
Булгаков только хмуро кивнул и зачем-то сунул искалеченную руку в карман грязного полушубка.
«Самострел!» — вдруг категорически решил Володя. Ему неожиданно вспомнилось, как осенью вырвавшиеся из окружения артиллеристы расстреляли пожилого солдата-сектанта, умышленно прострелившего себе руку, чтобы не везти боеприпасы на передовую.
— Ну и как, нравятся тебе наши места?
— Места ничего. Жить можно... — вздохнул Булгаков.
— «Ничего». Шикарные у нас места! — постарался поправдивее обидеться Володя. — Красота-то какая! Леса, горы... река. Живи — не хочу! Как ты к нам попал-то? Россия ведь большая.
— Да знакомый один зазвал. Вместе в госпитале лежали. На станции стрелочником работает... Вот и прижился здесь.
— Правильно сделал. Народ у нас подходящий. Зря не обидит, не обманет...
Булгаков промолчал.
— А где ранило-то? Миной, осколком?
Коновозчик вдруг на что-то озлился. Сердито дернул вожжи, выругался:
— А-а... Не все равно где! Руки не вернешь, сучье вымя... Что, мне легче от этого? Под Псковом. Псковской я!
— Н-да... Война везде найдет, — посочувствовал Володя.
Булгаков ничего не ответил. Всю оставшуюся дорогу он хранил угрюмое молчание, ожесточенно понукая прихрамывавшую лошадь.
У крыльца конторы Володя неожиданно столкнулся с Задориной. Оба смутились, неловко поздоровались и остановились, не зная, что друг другу сказать. Володя искоса рассматривал нежный профиль девушки и беспомощно напрягал память, подбирая разом забытые нужные слова. Он так и не нашел их.
— Вы уже работаете? — спросила Надя.
— Да, Надежда Сергеевна, работаю.
Она укоризненно посмотрела на него.
— Работаю, Надя, — осмелел Володя, радуясь ее взгляду. — А вы опять к нам?
— К вам... — Надя чуть нахмурилась.
— А как же наш уговор?
— Какой уговор?
— Насчет танцев... Я ведь жду.
— Этот вопрос надо обдумать, — улыбнулась Надя. — Стоит ли?
— Стоит! Надо ведь когда-то и отдыхать. Не все же о войне и работе думать!
Надя помолчала, глядя куда-то мимо Володи, потом призналась:
— Здесь неудобно. Я приезжаю сюда по делу. Только по делу... — Было в ее словах нечто недоговоренное, что заставило Володю заволноваться.
— Как это понять?
— В прямом смысле. — Надя посмотрела в синие Володины глаза и опять порозовела. — Дом у меня в Медведёвке. А здесь работа. Рабочее место. Понимаете?
— Понимаю. А если я приеду в Медведёвку?
Надя промолчала.
— А если я приеду в Медведёвку? — укрепляясь в своей решимости, повторил Володя.
— Приезжайте... — просто сказала Надя.
— Когда же?
— Я не знаю...
— Тогда я приеду в субботу! Бывают у вас танцы в субботу? Или что-нибудь подобное...