"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Впервые я почувствовал, что глубоко заглянул в характер японского народа, будто проникнув через толстую стену, взломать которую удалось немногим иностранцам независимо от срока их пребывания в Японии. Передо мной этой стены теперь не было. Чтобы разрушить ее, потребовалось землетрясение.

Глава 7 ЯПОНСКИЙ ХАРАКТЕР

Кого бы я ни спрашивал в Японии о характерных чертах, привычках и обычаях народа и как бы ни пытался найти внутренние процессы мышления, которые их мотивируют, я всегда получал весьма туманные, смутные и неопределенные объяснения. В поисках вразумительного ответа я обращался к друзьям как к японцам, так и иностранцам, перелистывал книги, древние и современные. Но всякий раз на свой вопрос я находил один и тот же обобщенный ответ. Мне было понятно, как и многим другим, что японский характер или личность, какое бы научное название ни дать этому странному, загадочному и своеобразному явлению, подобно электричеству, никогда не поддается точному научному определению. Даже Лафкадио Харн [423] , широко известный как один из выдающихся авторитетов по Японии, и Бейзил Холл Чемберлен [424] , несомненно, самый лучший знаток Японии, всегда попадали в затруднение, когда хотели дать объяснение японскому характеру.

423

Лафкадио Харн (1850—1904) — английский писатель и филолог. Долго жил в Японии, где преподавал английский язык. Принял японское подданство и женился на японке. Написал ряд книг о Японии и японском языке. — Прим. ред.

424

Бейзил Холл Чемберлен (1850—1935) — английский филолог, профессор японской филологии в Токийском университете. Автор ряда книг о Японии и японском языке. — Прим. ред.

Сами японцы, кажется, очарованы своим национальным характером; но они также неспособны объяснить японскую личность в простых и логических выражениях. «Нам, японцам, — писал Масанори Осима, — самим очень трудно понять особенности нашего характера, как говорит наша старая пословица: «У маяка темнее, чем вдали от него».

Интерес японцев к себе побудил Д. С. Холтома, еще одного авторитета по Японии, написать: «По всей вероятности, в настоящее время на нашей планете нет нации более чувствительной к самой себе, к своим психологическим и установившимся характерным особенностям, своим проблемам и занятиям, чем японская». Все японские литературные произведения изобилуют пространными исследованиями об обладании своеобразными расовыми качествами и характерными чертами. Холтом добавляет: «Перечислять эти качества, считать их снова и снова, анализировать и описывать, а затем провозглашать основу беспримерного достижения стало у японцев навязчивой идеей». Это Холтом назвал японским этноцентризмом [425] .

425

Этноцентризм — реакционная, антинародная «теория», согласно которой своя нация рассматривается как центр мировой культуры. — Прим. ред.

Если вы спросите среднего японского интеллигента о том, как японский народ приобрел свою «уникальную личность», он обычно скажет, что она унаследована от божественных предков. Я готов согласиться с Сервантесом, что в настоящее время японцы таковы, какими их некогда сотворил бог, и часто во много раз хуже. Но японцы обычно обижаются, когда слышат это. Для них божественное наследование личности — священная догма, которую не мог поколебать никакой ученый-антрополог. Эти старые представления продолжают существовать даже в наше время, особенно в сельских районах, где, между прочим, живет большинство японцев. Я нисколько не сомневаюсь в том, что поощрение древних верований и предрассудков путем настойчивого распространения теории божественного происхождения японцев и их характера является сильным инструментом в руках японских подпольных организаций.

В начале двадцатых годов я приступил к изучению японского характера; сперва, насколько это было возможно, путем чтения с последующим анализом утверждений тех, кого я считал неоспоримыми авторитетами, а затем путем личных наблюдений. Я был подобен собирателю бабочек, который с маленьким сачком в руках гоняется за образцами, необходимыми для полной коллекции. В своих исследованиях я имел блестящих гидов среди старожилов-иностранцев, из коих некоторые являлись первыми американцами, постучавшими в закрытые двери Японии. Но более полезная, хотя, естественно, и пристрастная информация, предоставлялась в мое распоряжение также и японскими обозревателями; они, побуждаемые довольно показной заинтересованностью Запада в японском характере, решили сами заняться этой проблемой, но лишь с той целью, чтобы защищаться от противоположных их взглядам выводов европейцев и американцев.

Я обнаружил, что первые японские и западные научные исследования в 1890—1891 годах проводились почти одновременно одним японским директором школы по фамилии Нодзэ и европейским писателем Вальтером Денингом, который позже стал широко известен как биограф Тоётоми Хидэёси [426] . Перечень характерных особенностей японцев, составленный Нодзэ, естественно, устраивал японцев; исследование Денинга было более объективным, оно и теперь не потеряло своей научной ценности. Нодзэ нашел восемь чисто национальных элементов, преобладающих в японском характере, и назвал их так: чрезвычайная антипатия к бесчестию, большое уважение к незапятнанной чести, почитание старших, покорность перед родителями, честность и откровенность, воздержанность и тенденция к полемике.

426

Тоётоми Хидэёси (1536—1598) — видный полководец и государственный деятель феодальной Японии. — Прим. ред.

Денинг в свою очередь перечислил четыре черты, составляющие основу японского характера, а именно: раннее развитие, ведущее к властности и самомнению; непрактичность; легкомыслие и непостоянство. Другой западный исследователь, капитан 1 ранга Франк Бринкли, отставной английский морской офицер, добавил следующее к выводу Денинга: бережливость, послушание, альтруизм, способность разбираться в мелочах, невозмутимость и исключительная выносливость.

В первые три года своего пребывания в Японии я убедился, что и Нодзэ и Денинг были правы в своих оценках. Дополнения Бринкли также оправдываются. Однако до 1943 года я нигде не обнаружил полного описания японского характера. В 1943 году (в разгар войны) доктор Холтом смог нарисовать непредубежденную и правдивую картину японского характера. Объективность многих современных писателей часто затемнялась их способностью предвидеть цель, к которой Япония скорее как нация, чем японцы как индивидуумы, двигалась неудержимо. В этих книгах был дан лишь частичный анализ японского характера. Выступая против японского этноцентризма, они обычно делали упор только на негативные характерные черты и часто, как это делал доктор О’Конрой и другие, полностью исключали позитивные стороны японского характера.

Доктор Холтом сумел подняться над эмоциональными предубеждениями, которые почти неизбежны во время войны, и дал следующую картину японского характера: «Общий перечень этих основных национальных психологических качеств, — писал он, — на которые делается упор в исследованиях сегодняшнего дня, включает уникальную лояльность и патриотизм; специальное дарование к ассимиляции — японцы могут воспринять самую лучшую иностранную культуру, оставаясь в то же время японцами; необыкновенная сила организации; непревзойденная способность к экспансии; благоговение перед предками; любовь к естественной красоте, артистическое и утонченное мастерство (особенно ручное); искренность и чистосердечность; оптимизм; уникальное уважение к душевной и физической чистоте; пристойность и аккуратность, и, наконец, мягкий и терпеливый нрав».

Тот, кто читал работу доктора Холтома «Современная Япония и синтоистский национализм», где дан анализ религиозных мотивов японской агрессии, должен восхищаться объективностью автора, которую он смог сохранить, несмотря на японские провокации в области политики, так убедительно им описанные.

Хотя японцы предпочитали представить свой характер уникальным и несравненным, все же нашлось несколько агностиков, которые осмелились плыть против течения и дать более объективную картину коллективной личности нации. Если Карлайл прав, что самый крупный недостаток — это не осознавать ни одного, то описания японскими писателями, особенно Нитобэ, некоторых недостатков японского характера является хорошим предвестником будущей реабилитации народа Японии. Один японец однажды сказал: «Скоро придет такое время, когда я скорее соглашусь отправиться в ад, чем остаться жить в японском обществе». И в 1930 году Нитобэ заявил: «Около двадцати лет тому назад мой озорной разум побуждал меня написать книгу под названием «Веселое государство», под чем я понимал страну, где правительство и народ много говорят и мало делают, где искусство управления — нелепый фарс и ложь. Видно, о немногом я тогда мечтал. Теперь, через каких-нибудь двадцать лет, мне не пришлось бы далеко ходить за превосходными примерами и иллюстрациями для такой книги».

Я, занимаясь в Токио исследовательской работой, узнал, что Нитобэ в действительности создал такую книгу. Он написал ее в начале этого века, когда в японских работах, посвященных национальному характеру, пропагандировались не только добродетели, но изредка и национальные слабости. Такой книгой была книга доктора Нитобэ «Образ жизни», опубликованная в 1903 году. Она заняла подобающее ей место и все еще остается единственной работой японского автора, полностью посвященной недостаткам японского характера.

Нитобэ поставил национальное самомнение на первое место среди прочих недостатков. Второе место он отвел принудительному этикету и формальной вежливости, затем указал на природную враждебность к незнакомцам и, наконец, на неспособность к честной и дружественной конкуренции. Все эти черты были для меня очевидны, когда я наблюдал японский характер в действии как в повседневной жизни, так и во время ужасного землетрясения 1923 года. Землетрясение дало мне ответ по самому спорному аспекту японского характера и раскрыло фон общеизвестной японской невозмутимости. На эту тему были написаны целые тома, и сам я принял большинство положений, рассматривавших японцев по их природе как стоическую и флегматичную расу. Чемберлен, например, считал, что их невозмутимость укоренилась настолько прочно, что он обнаружил ее скорее среди физических, чем психических, характерных особенностей расы. Но Денинг на основе исторических примеров привлек внимание к тому факту, что почти мертвенное спокойствие и хладнокровие нельзя отнести к природным свойствам характера японцев. В результате долгих наблюдений он пришел к выводу, что это качество развивалось в течение многих веков путем суровой тренировки и воспитания. «Это качество зависит больше от характера этикета, — писал он, — чем от действительного недостатка эмоционального чувства».

Но подобно тому как обычай со временем становится признанным законом, я чувствую, что и этикет развивается в особенность человеческого характера.

Бринкли, хотя он и имел склонность переоценивать важность невозмутимости в характере японцев, соглашался, что этот стоицизм развивался под влиянием образования за счет чувства, скрытого за стоицизмом. «Обычно чувства скрыть нельзя, — писал он, — без их соответствующего притупления».

В Японии часто можно встретить хорошего знакомого, который только что в результате несчастного случая потерял любимого человека и улыбается, разговаривая с вами. Нитобэ в связи с этим спрашивает: «Не является ли эта улыбка японца подходящим предметом для тщательного изучения? Скрытое значение улыбки по-разному понимается различными людьми». Некоторые сразу же приходят в удивление от подобных эмоций. Первый окончательный ответ на вопрос, являются ли японцы эмоциональной нацией, я нашел в книге, написанной немецким врачом доктором Эрвином Бальцем, который был приглашен в Японию в конце девятнадцатого века помочь модернизировать японскую медицинскую систему. В Японии он заслужил большую популярность и женился на дочери уважаемого аристократа. Его дневник является одним из самых лучших путеводителей по Японии времен императора Мэйдзи. Однако ответ на упомянутый вопрос был найден не в дневнике, а в маленькой брошюре Эрвина Бальца, в которой автор рассматривает общеизвестную японскую невозмутимость перед лицом смерти, в конечном итоге он назвал это презрением к смерти.