"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Зябко пожав плечами, нырнул он в парное тепло пещеры. Бойцы спали вповалку на соломе, ногами к догоравшему костру. Апти сидел, закутавшись в бурку, у стены. Розовый свет слабо дрожал у него на лице.
— Порядок! — шепотом сказал Дубов часовому у входа. — Есть снежок, будет и охота.
Часовой не ответил, переступил с ноги на ногу. Дубов вздохнул. Как не понять рязанского парня, в глаза хоть спички вставляй от недосыпа. К тому же охота хороша, когда сам охотник по зверю. А в их деле сегодня так, а завтра тебя самого из скрадка на мушку ловят.
В углу на пухлом ворохе соломы,
— Чего киснешь? Топай сюда.
Проводник не двинулся с места.
— Боец Акуев, приказываю приступить к занятиям, — сердито велел Дубов.
Апти подошел, нагнулся к командиру, сказал обиженно:
— Пошел чертовая матерь. Я твой отряд проводник служу, для занятия к тибе не нанимался.
— Тебя какая муха укусила? — озадаченно спросил Дубов.
— Зачем брешешь? Слона, кашалота, другой такой хабар. Думаешь, Апти сапсем глупый, горах живет, ничаво не понимаит?
— Во-от оно в чем дело? — изумился Дубов. — А я гадаю, чего мой боевой товарищ вроде как мешком из-за угла стукнутый и на какой козе к нему подъехать? Давай разберемся. Что тебя не устраивает?
— Один рыба, чтобы целый аул кушал, — нету! — упрямо сказал Апти. — Такой большой зверь, как сакля, — тоже нет! Разве Аллах пьяный был, когда такой животный делал? У вайнахов сапсем мало еды. Почему для мой народ Аллах такой скотина не сделал?
— Учиться тебе надо, Апти, — озабоченно подытожил командир. — Экий ты, брат, горами зашоренный. И рыба-кит, и слон есть на свете. Природа их не только для нас с тобой сотворила, для всех, на земле живущих, чтобы душа в радости пребывала при виде их. Ты обо всем этом сам прочитаешь, коли грамоту с тобой осилим. Великое дело, Апти, грамоту человеку одолеть. Книга всему научит, она, брат, тебя на высоту лебединую поднимет, и сможешь ты оттуда любое диво на земле разглядеть, самый мудреный вопрос разгадать. У нас ребятишки давным-давно про все эти диковины знают.
Взял Дубов в руки букварь, раскрыл его.
— Ну-ка, проводник мой разлюбезный, опознай, как эта буква именуется? Как ее имя?
— Яво имя «ме», — хмуро сказал Апти.
— А-атлично! — похвалил командир. — А теперь мы эту «ме» в дело запустим. Ежели к ней пристегаем буковку «а», что получим?
— «Ма» получим, — с маху подмял под себя знакомый слог Апти.
— А ежели к одной «ма» другую такую же приставим? Что народится?
— «Мама» народится, — снисходительно определил Апти.
— А что эта «мама» теперь делает? Ну-ка, вычитай отсюда.
— «Ма-ма… мы-ла… ра-му», — напористо одолел Апти. Отдышался, осерчал: — Яво вчера раму тоже мыла, на эт дело чалавеку один час хватит, а ты бедный дженщина два дня заставляешь ишачить. Давай, Федька, другой слова читать, сидим на эта «мама-рама», ей-бох, как индюшка на яйцах.
Дубов захохотал. Спохватившись, прикрыл рот рукой. Придвинулся к рации, включил ее. Вполголоса забубнил:
— «Терен», я «Малина»… Как слышишь?
Радист Криволапова не ответил. Оставив рацию включенной, Дубов потушил заметно
севший фонарь, сказал Апти:— Топать нам сегодня до упора, а потом еще столько же. Покемарим, что ли, перед подъемом с десяток минут? Ложись. — Обняв Апти за плечи, повел ощупью вдоль стены к соломе. По пути урчал довольно: — Головастый ты мужик, Акуев, за неделю полбукваря одолеем. Ничего, фашиста прогоним, цены тебе в ауле не будет, грамотному, вспомнишь еще командира.
Они улеглись рядом, накрылись буркой, затихли. Потом Дубова как подбросило. Сел он. Широко распахнул глаза в плотную тьму, спросил неизвестно у кого:
— Эт-то что за фокусы — на связь не выходить?
Апти, успевший задремать, кашлянул, сказал сипло:
— Рано. Спит Криволапа.
— Ты лежи, лежи, — похлопал по бурке Дубов.
Поднялся, нашарил стену, пошел вдоль нее к рации. Проваливаясь в бездонную теплую яму сна, слышал еще Апти, как шуршала под ногами командира солома, как бубнил он вполголоса позывные, вызывая отряд Криволапова:
— «Терен», «Терен»… Я «Малина»… Ответь «Малине».
Проводник очнулся от голоса Дубова. Командир сидел на коленях около рации. Луч фонаря бил ему снизу в лицо, и оно показалось Апти безглазым — под нависшими бровями чернели две слепые впадины. Командир отчетливо и грозно сказал:
— Сволочь! — потом, немного погодя, повторил то же самое незнакомым клокочущим голосом: — Ах, сво-о-олочь!
Где-то страшно далеко возникли хлопки. Они толкались в уши Апти нежно и мягко, будто в соседней комнате мама Фариза жарила на сковородке кукурузу и зерна трескались, обнажая пахучую белую сердцевину.
«Откуда здесь кукуруза?» — никак не мог понять Апти, и пальцы его, ставшие непомерно громадными, как стволы столетних чинар, явственно ощутили горячую многогранность лопнувшего зерна. Потом Апти подбросил крик. Дубов все так же стоял на коленях. Фонарь светил по-прежнему снизу в лицо, повернутое к Апти. Рот у Дубова был открыт, в красном зеве гортани трепетал язык.
— Подъе-е-о-ом!
В наступившей секундной тишине Апти услышал все те же хлопки. Теперь они раздавались гораздо громче, и он вдруг понял — стреляют.
Бойцы поднимались, кашляли, резко хрустела солома, шуршали плащ-палатки. У входа в пещеру по ступеням расползалась серая слизь хмурого дня.
Апти нащупал карабин у стены, встал. Отчетливо вспомнился стон Дубова: «Сво-лочь!»
Дубов подошел к проводнику, спросил:
— Ты Саида хорошо знал?
— Саид много в горы ходил, всяки-разные тропы знал, как я.
— Я спрашиваю про его нутро.
— Какой такой нутро? Почему спрашиваешь?
— Потому спрашиваю, что предателем твой дружок оказался! — Отошел, хлестко дал команду: — Становись!
Осветил фонарем бойцов, стоящих в два ряда, оповестил, проталкивая горькую весть сквозь горло:
— Отряд Криволапова навели на немецкую засаду. Радист его сообщил. Бой под Хистир-Юртом, в распадке, версты две отсюда. Поработать ножками придется, соколы-сапсаны.
Вылезли из схорона, построились. Дубов выбрался последним, изнывая тревогой, неистовой виной за случившееся, оглядел серую пелену снега, мохнатые, в ватной опушке кусты, махнул рукой: