"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Он нажал спусковой крючок.

Первый выстрел войны на их пограничном участке, уже обозначенном на штабных картах линией фронта.

Тот первый убитый им немец оказался разведчиком. Остальных троих из его группы схватили. Но тот его выстрел-хлопок, не слышный и с двух десятков шагов, как бы послужил сигналом: с противоположного берега, из-за Немана, ударила тяжелая артиллерия, заохали минометы, противник в резиновых надувных лодках начал форсирование.

К ночи полк получил приказ на отход. Сергей собрал свой поредевший взвод — никого из бойцов еще не знал по имени и фамилии, только в лицо. Проверил матчасть. Разбитые минометы пришлось бросить.

Когда втянулись в походную колонну, вражеская артиллерия снова начала ожесточенный обстрел. Они как раз шли через лес. Рвались фугасы. Рушились деревья. Сергей увидел всплеск багрового огня, треск, почувствовал удар по каске. Больше он ничего не видел и не помнил.

Очнулся. Солнце — до рези в глазах. Вытоптанная серая площадка. По дальнему краю — ряды колючей проволоки и вышки. Злобный лай.

Над ним — небритый мужчина. В руках его узкие и грязные лоскуты. Приподнял, положил голову Сергея себе на колено, начал перевязывать, резко, больно отдирая со лба присохшие клочья.

— Где мы?

— В лагере. Немецком. В плену.

Он рванулся.

— Лежите. Вы ранены.

Почти месяц он подыхал в этом лагере. Просто — открытое поле, в три ряда огороженное по краю. Пальцами прорывали ямки, жались спиной к спине, чтобы хоть немного согреться в дождь и промозглые ночи. Раз в день за ограждение въезжал грузовик, из кузова сбрасывали сырую брюкву. Яма — братская могила у дальней ограды становилась все шире.

Сергей уже мог вставать на ноги, делать неуверенные шаги. Но от потерянной крови, от голода и, наверное, от контузии нестерпимо болела, кругом шла голова.

— Ты что, очумел? Отцепи кубари, — шепнул кто-то. — Они командиров пускают в расход.

— Катись ты знаешь куда?..

Однажды за воротами лагеря остановились камуфлированные легковушки. Группа офицеров начала обходить поле. Один из них — высокий, голенастый, вышагивавший как цапля — время от времени тыкал стеком:

— Ты! Ты!..

Ткнул, будто приколол к листу, и Сергея. Лейтенант увидел плоские глаза, руку, затянутую в перчатку.

Группа прошла. Охранники, следовавшие за нею, подхватили его и поволокли к воротам, к машине, крытой брезентом.

Эшелон. Вонючая теплушка. Оконце, забранное в колючую проволоку.

На какие-то сутки пути, когда открылась дверь, Сергей увидел снова ряды колючей проволоки, приземистые строения по типу казарм, а за ними — гряды пологих гор.

— Концентрационный лагерь для советских офицеров — «офлаг 13-Д», номер шестьдесят девять!

Отныне у него ни фамилии, ни имени — номер. Распорядок — как в тюрьме.

Вывели на прогулку. Лицо шедшего по кругу навстречу показалось знакомым: щуплый, светлые прямые волосы, брови-стрелки и оттопыренные уши. И он здесь?..

Когда снова поравнялись, спросил:

— ТККУ? [261]

Услышал — как отзыв:

— ТКПУ?.. [262] Вот где встретились, такие танцы...

3

— Ты-то как здесь, кавалерист?

— А ты, пехтура?..

Сергей рассказал свою историю.

Алексей — свою: как развернулись в первый бой в конном строю, пулеметы на тачанках с правого фланга, а немцы двинули против кавалерии танки. Как умирал комиссар и как хотел пить, а у них вода была только в кожухах пулеметов, и они не могли ему дать пить. Как вспыхивали порохом соломенные крыши. Как полз по ржаному полю в разведку. Как со слезами бросали спешенные безлошадные казаки свои бурки. Белосток. Шяуляй. Минск... «Мы окружены. Бери, лейтенант, тридцать человек, держись до последнего. Остальные пойдут на прорыв». В том бою его и ранило. Через десять дней после начала войны. Первый лагерь — в Бяла-Подляске. Тоже огороженный проволокой квадрат. С востока много суток слышали канонаду. Думали, наши возвращаются. Потом от «свеженького» раненого узнали: то бился до последнего гарнизон Бреста.

261

ТККУ — Тамбовское Краснознаменное кавалерийское училище.

262

ТКПУ — Тамбовское Краснознаменное пехотное училище.

В лагере ни синие петлицы, ни лейтенантские кубари не снял. Вот они, как и у Сергея, — каплями загустевшей крови на вороте.

Алексей провел в «офлаге» уже неделю. Пригляделся, кое в чем разобрался.

— Особый лагерь. Хитрый. Обращение на «вы», хотя не так посмотришь — бросят в карцер. Кормежка — сам почувствовал — лишь бы ноги не протянул. Но кой-кому — и от пуза. Так что держи ухо востро.

— Кому же это — от пуза?

— Вербуют здесь в предатели. Себе на службу и в национальные формирования: украинцев — отдельно, прибалтийцев — отдельно, кавказцев — отдельно...

Сергей насторожился:

— У тебя вроде отец — карел?

— Теперь все мы должны быть русские. Советские.

— Понятно, ТККУ... Что думаешь делать?

— Залижу раны, накачаю силенок — и тягу. Далековато, правда: Южная Бавария. Ну да земля круглая.

— Заметано, кавалерия. Научу тебя ползти по-пластунски.

4

«Офлаг 13-Д» — особый концлагерь. В других — изнуряют в каменоломнях, чтобы потом сбросить обескровленный скелет в яму с хлорной известью. Или гноят заживо. Убивают голодом. Просто убивают. В «офлаге 13-Д» тоже заставляют бить киркой в каменоломне, тоже мучают голодом. Случается, и убивают. Но редко. У эсэсовцев из комендатуры лагеря иная задача. Методично, разными способами — индивидуальный подход к каждому — пробуют, как сломить. Не физически — духовно. Утром, на поверке, вчерашний советский командир, а теперь переводчик при комендатуре и предатель вместе с гитлеровцами обходит ряды, выплевывает:

— Коммунист!.. Политрук!.. Жид!..

Тех, на кого показал, хватают и волокут к валу на краю лагеря, за казармами. Последние крики. Автоматная очередь... Откуда выведал, сука? Может, выдумал: надо же проявить рвение.

Но добились: каждый военнопленный замкнулся в себе, лишнего слова не проронит. Кто не выдерживал, ремень на шею — и на решетке окна в клозете... В души должен, по замыслу фашистов, вползти страх. Каждый день — лекции. Посещение — по желанию. Те, кто пойдут на лекцию, освобождаются от каменоломни. Запись в церковный хор. Добровольная. Кто записался — в день спевок может не брать в руки кирку. Накануне ноябрьского праздника выдали по полбуханки хлеба на арестанта. А надзиратели по баракам: «Это вам в честь падения Москвы!» У-у, гады! Врете!..

Но кое-кто начал посасывать сигареты. Без сожаления оставлять на столе миску с бурдой. Отводить бегающие глаза...

А на утренней поверке перед строем снова идет иуда-переводчик, наугад тычет пальцем:

— Комиссар! Политрук!..

И через несколько минут истощенные до нечеловеческого вида «дневальные» волокут к яме на краю лагеря тележку с трупами.

— Пора, Алешка. Невмоготу!

— Как выбраться?..

Действительно — как? Всюду колючая проволока и проволока под током, сигнализация, прожекторы, собаки.

Мелькнула надежда, когда узнали, что охранники комплектуют команду на железную дорогу, на разгрузку вагонов с углем. Выбирают молодых и еще крепких арестантов. Двадцатилетние лейтенанты в этом офицерском лагере — едва ли не самые молодые.

— Попробуем? — испытующе посмотрел на товарища Алексей.

Сергей молча кивнул.

Охранников на всю команду — четверо. Эх, если бы и остальные заключенные!.. Кто они? Рискованно обмолвиться и словом.

Начали ссыпать с платформ уголь. Грохот. Пыль столбом.