Военные приключения. Выпуск 7
Шрифт:
Ни чума, ни дымка не виделось вокруг, и непохоже было, чтобы люди жили в этих местах, но Мунко знал, куда идти. Неведомая сила управляла им, влекла к закатному горизонту, откуда исходил таинственный и странный зов.
День шел Мунко. А потом увидел озеро. Дикие гуси плавали в нем. И Мунко вошел в воду и стал гусем. И братья сказали ему: «Иди к вершине, обильной пищей, иди на место твое, где опадают перья весенних гусей, где осенние гуси надевают свои перья. Иди в город твой, висящий на конце жилы…»
И еще день шел Мунко. Река на пути. И стал он рыбой. И мать–нельма сказала ему: «Иди к берегу твоей извилистой протоки, иди на место твое, где дети наши и любовь наша. Иди в твой город, висящий на конце крапивной нити…»
Третий день идет Мунко. Олени встретились ему. И старый самец, в глазах которого отражалось небо, сказал: «Иди к пастбищу твоему. На место твое иди, где летний заяц и нежная женщина. Иди в твой город, висящий на ветках семи берез…»
На четвертый день вышел
«Старый, однако, — подумал Мунко, — совсем белый».
— Вот ты пришел! — сказал старик.
И Мунко увидел его мертвое костяное лицо. И понял, что пришел на Монготта, реку Мертвых, где живет бог Нум — отец всех ненцев.
— Я миндумана [41] , — ответил Мунко.
— О сав! — сказал старик. — Глаза Нума видели твой путь. В чум пойдем. Лаханако [42] будет. Язык оленя будет.
Черные постели [43] лежали в чуме. Старик усадил Мунко напротив входа — на место почетного гостя. Поставил два блюда — с языками и кровью. Уселся сам.
41
Я миндумана (ненецк.) — по земле жизни я пришел.
42
Лаханако — разговор.
43
Постели — оленьи шкуры.
— Ешь, однако.
Мунко взял язык, обмакнул в кровь, стал жевать терпкое и солоноватое от крови мясо.
«Вера такая [44] , — думал он. — Ненцы всегда ели мясо с кровью. Нельзя в тундре без крови, кости мягкими станут…»
Старик с одобрением глядел па него.
— Ты хорошо воевал, — сказал старик. — Нум видел твои дела. Ты сын своего отца.
— Слабого оленя догоняет сармик [45] . В моем роду не было слабых.
44
Вера такая — обычай такой.
45
Сармик — волк.
— О сав! — откликнулся старик. — Не было! Все улетели к верхним людям [46] . Ты последний. Худо, однако. Закончится род.
— Семя мое в детях живет.
— Сколько пешек [47] замерзает в буран? Дети твои малы. А буранов в жизни много.
— Вырастут дети. Ванойти хорошая мать.
— О сав! — сказал старик.
Они доели языки и допили кровь. Старик поднялся:
— Пойдем, однако.
Они вышли из чума.
— В тебе больше сил, хахая нями [48] , — сказал старик, — взойди на высокое место, покричи оленей. Три раза покричи, больше не надо.
46
Улететь к верхним людям — умереть.
47
Пешка — новорожденный олень.
48
Хахая нями — мой младший брат.
Поднялся Мунко на холм, смотрит — нигде пи одного оленя нет. Однако закричал три раза. Взглянул — из–за реки бегут три черных оленя. В воду бросились, поплыли. На берег вылезли.
Стал старик запрягать оленей. Левого вперед выдвинул, пелекового [49] запряг, третьего в середину поставил. Постель положил в нарту.
— Три года меня не будет, а ты на четвертый год выходи ко мне навстречу.
Только эти слова и сказал старик. И прах поднялся над тундрой, и свист многих крыльев наполнил ее: звери бежали прочь и птицы летели в другую сторону. Они так сильно махали крыльями, что погас огонь в чуме. А кто не успевал убежать и улететь — падали под копыта черных оленей.
49
Пелековый — правый.
Три года как три дня прошло. Живет Мунко в чуме, сам не знает, живой он или мертвый.
Вечером загремела нарта.
«Должно
быть, старик», — думает Мунко. Только подумал — анас [50] показался. Нум как сыч сидит, совсем костяным сделался.— Как съездил? — спросил его Мунко.
— К брату ездил. К Падури [51] . Хороших бегунов [52] дал брат. Садись, поедем на место твое.
Попрыск [53] ехали. В полдень увидели одного дикого оленя.
50
Анас — нартовый поезд, аргиш.
51
Падури — бог, покровитель оленей.
52
Бегун — быстрый олень.
53
Попрыск — пробег оленя от остановки до остановки.
Старик сказал:
— Изготовь твой лук, хахая нями.
— Где ж возьму его? — спросил Мунко.
— Разве не видишь, — сказал старик, — в нарте твой лук.
Изготовил лук Мунко. Выстрелил. Дикий олень упал. Подъехали они к тому дикому оленю — стрела шею его пополам разрубила.
Старик опять сказал:
— Изрядная сила у тебя, мой брат.
Съели они печень оленя. Остальное в нарты положили, дальше поехали. Еще попрыск гнали. Пристали олени, хромать начали. Старик бросал им кровь [54] из копыт.
54
Бросать кровь — пускать кровь.
К берегу приехали. Желтый лед лежал на воде. Снова удивился Мунко: сколько лет жил в тундре, не видел льда летом. Спросил у старика.
— Это мой мост. По этому мосту я хожу к людям; и это не лед, а железо.
За мостом снова трава пошла, знакомые места стали встречаться. Старые чумовища [55] увидел Мунко, а еще дальше — сломанные опрокинутые нарты, торчащие к небу тюры [56] и оленьи мертвые головы. Догадался, что старик привез его к родовому хальмеру [57] . Отец похоронен тут. И отец отца. И все мужчины рода.
55
Чумовища — места, где стояли чумы.
56
Тюр — шест, с помощью которого управляют оленями, хорей.
57
Хальмер — кладбище.
— Слезай, — сказал старик. — На земле предков умрешь. Нум будет твоим самбаной [58] .
Старик поднял бубен. Солнце и луна были нарисованы на нем и ребра оленя.
Трижды прокричала гагара [59] .
— Не спеши, — сказал старик. — Нум еще не сделал бубен летним [60] .
Опять закричала гагара.
Старик ударил в бубен колотушкой. Гром прокатился по тундре, и стало слышно и видно до самого края. На полуночи белый медведь грыз нерпу, волк преследовал оленя на восходе, и в других концах слышались вопли и стоны.
58
Самбана — лицо, ведающее похоронами и проводами души умершего в загробный мир.
59
Гагара играла большую роль в верованиях ненцев. Ей приписывалось содействие Нуму при сотворении мира. Кроме того, она «несла в небо» молитву шамана.
60
Сделать бубен летним — разогреть его, улучшив тем самым звучание.
— Белый олень! — крикнул старик. — Из дома, покрытого черным зверем, приди сюда!.. Удержи свой гнев!.. С чистого неба на холмистую землю спустись!.. На белого оленя сядем верхом, белую олениху поведем в паре!.. В город твой спустись!.. Заговори!.. Явись, могучий!..
Смотрит Мунко — черной тундра стала, будто ночь наступает. Видит — нож достал старик.
— В место твое иди!
И погрузил нож в грудь Мунко. Из–под лопаток вышел нож, разрезав сердце. И небо упало на Мунко.
…Падал и падал дождь. Сладкие испарения, заглушая запах сгоревшего тола, поднимались от земли, и вместе с ними над поникшими травами витал успокоившийся дух Мунко.