Воевода заморских земель
Шрифт:
– Любый мой, любый… – приговаривала, срывая с себя одежду, не замечая, как текут по щекам слезы…
Потом уже, разомлевший от теплоты Гриша, поглаживая жену по округлившемуся животу, мечтательно смотрел в потолок и тоже плакал. Если родится дочка – он знал, как назвать… Поймет ли только Ульянка? Простит ли? Может, лучше скрыть все? Забыть, выкинуть из головы черноглазую Шошчицаль? Нет! Нет! Нет!
– Тише, тише, Гриша! – улыбаясь, успокоила мужа Ульянка. – Не кричи, что ты.
Григорий молча прижался к жене всем телом.
– Мы давно вас,
– То-то я гляжу, давненько его в Мехико не было, – не удержался Олег Иваныч. – Так это вы, значит? Молодцы, крупную рыбу поймали!
– Все Николай. – Геронтий потрепал по плечу несколько смутившегося от похвалы индейца. – Тускат этот, кстати, не прост, ох, не прост.
– Кто бы спорил, – усмехнулся Олег Иваныч.
– Он не только из-за богатства на нас работает, – дополнил Николай Акатль. – И не из-за страха. Чего-то хочет. Знает что-то про то, что в Теночтитлане делается.
– Ну, и мы теперь кое-что знаем!
Олег Иваныч не выдержал, вышел на палубу. Судно заметно качало. С шипением разбивались о форштевень волны, зеленовато-синие, опасные, злые. Несмотря на всю злость их, на мощь и шипенье, новгородская каравелла «Святая София» стремительно неслась вперед, в гавань Ново-Михайловского посада.
Стоя на носу, у бушприта, Олег Иваныч высматривал в толпе встречающих Софью и не видел ее. Случилось что? Слегла? Заболела? Или – разлюбила? Ну – последнее предположение Олег Иваныч отмел сразу, как нереальное. Выскочил на пристань, наспех поздоровался с Господой, со старостами и бросился к дому, перепрыгивая лужи. Вбежал по лестнице – грязный:
– Где супружница?
Слуги только охнули:
– Там она, в горнице, с Павлом.
С Павлом?! С каким еще, к чертям, Павлом?
Толкнул с порога дверь…
Софья сидела на лавке, вполоборота и… не замечая ничего вокруг, кормила грудью младенца. Младенец – кругленький розовощекий бутуз – старательно чмокал губами и смотрел на мать чудными большими глазами, серыми, как новгородская сталь.
Софья вдруг оглянулась, охнула. Встав с лавки, улыбаясь, протянула младенца мужу…
– Прости, что не встретила. – Чуть позже, обнимая супруга, тихо прошептала она ему на ухо: – Кормилицу залихорадило, пришлось самой кормить. А Павел… – Она посмотрела на колыбель с сыном. – Ждать не будет. Мал еще.
Назавтра созвали Совет Господ. Решали – когда ждать ацтеков. Подробно обсуждали, сколько пушек следует выставить в крепости на границах отоми и пупереча, сколько зелья смолоть на пороховых мельницах, может, даже, пустить несколько каравелл вверх по большой реке… Олег Иваныч слушал-слушал, потом махнул рукой – уверен был, не нападут ацтеки. С ночи еще уверенность та возникла, когда, ненадолго оставив Софью и сына, принял по важному делу Гришу и Николая Акатля. Речь шла о Кривдяе, давно являвшимся платным агентом ацтеков.
– Он же и краденое скупал у ночных татей, – пояснил Николай. –
Было когда-то на посаде ночью не пройти, помните?– Да уж помним, – с усмешкой кивнул Олег Иваныч. – Самого чуть не убили.
– Тоже Кривдяева работа. Не сам, конечно. Через людишек прикормленных… – Николай достал из-за пояса специально захваченные с собой листочки. – Людишки те: московит Матоня, беглый с Вайгача-острова, куда был помещен судом Господина Великого Новгорода за многаждые беды, и обманством проникший на коч «Семгин Глаз», где и вредил дальше.
– Ну, про вредность Матонину мы, Коля, побольше твоего знаем, – не выдержал Гриша. – Слава Богу, не будет уж больше вредить. Еще кого вызнал?
Николай кивнул:
– Напарник Матони – новгородец Олелька по прозванию Гнус.
– А вот этого, похоже, мы упустили. Приметы имеются?
– Есть. Вот: голова круглая, волос кудрявый, морда красная.
– Ладно, попадется еще… Теперь насчет Кривдяя подумаем.
– А что о нем думать? – Николай пожал плечами. – Хватать – да в поруб!
– А вот это пока рано! Слушайте, как поступим…
Уже через неделю после этого разговора вышел из Ново-Михайловска – теперь он так назывался, город! – небольшой караван масталанцев, направляясь якобы в земли отоми. На самом же деле целью каравана был Теночтитлан-Мехико. Имелись среди купцов и доверенные лица жреца Таштетля. Перед самой отправкой заглянули они в корчму Кривдяя, а уж потом с караваном отправились. А вскоре узнал император Ашаякатль, что окрестные племена – тотонаки, сапотеки, миштеки – затеяли ударить по Теночтилану и только ждут, враги, подходящего момента, как только уйдет ацтекское войско в дальний поход. Нехорошая это была новость. Самое плохое то, что не поодиночке вражины удар нанести решили – все вместе. С юга – сапотеки с миштеками, с востока – тотонаки, отоми с севера и с запада – пупереча. И когда, спрашивается, спеться успели, сволочи? Разведка только что донесла, а куда раньше глядела?
– А позвать сюда Таштетля!
Может, настала пора жрецу стать гораздо ближе Уицилапочтли, подарив ему свое сердце? Что? Ах, и Асотль так же считает? Ну, тогда – тем более… Тисок против? Зато Асотль – за. А он все-таки главный жрец, не Тисок. Так что поступим, как велит сам Уицилапочтли в лице своего лучшего представителя. А Тисок… Он тоже что-то слишком много на себя берет. Пусть-ка отправится к тотонакам с небольшим отрядом, мятеж подавит. Нет, много воинов ему давать не надо! Враги тогда сразу же нападут, как только узнают, что Теночтитлан без войска остался. Так что пусть Тисок так, с малыми силами справляется.
– Ты можешь не верить мне, белый касик, но я на стороне Тламака! – Тускат, идеальный шпион с серым неприметным лицом – увидишь и не вспомнишь – порывисто вскочил с лавки. – На стороне тлатоани Тламака. Спросишь – почему? Тому есть много причин. И то, что вы взяли меня в плен – не самая главная. Может, я сам к вам шел? Сдаться, чтобы уцелеть в интригах.
– Как я могу верить тебе, Тускат? – Олег Иваныч воздел руки к небу. – Ведь твоя профессия: вынюхивать, разведывать, убивать.