Воин из Киригуа

Хун-Ахау вынул из мешка большой кусок нефрита, подал с поклоном Кавоху. Глаза батаба блеснули. Он быстро схватил камень, взвесил его на руке и сказал значительно:

— Теперь я вижу, что вы хорошие люди! Что же вам надо от меня?

Как бы в рассеянности Кавох положил около себя камень, а через секунду задвинул его за спину.

Хун-Ахау понял, что дело сделано. Поверил ли батаб в рассказанную им историю или нет, однако было видно, что расставаться с драгоценным подарком он не собирается. И юноша уже более уверенным голосом попросил правителя селения разрешить им остаться в Чаламте и быть земледельцами.

Батаб задумался.

— Хорошо, — затем сказал он, — пусть будет так. В нашем селении есть одинокий старик Чинаб, потерявший сына. Если он согласится вас усыновить, то все устроится к лучшему. — Кавох повернулся к сыновьям На-Цина, еще стоявшим около неожиданных гостей: — Пусть кто-нибудь из вас сбегает в поля, разыщет Чинаба и приведет его сюда. Быстро!

Чуэн, младший из братьев, рванулся как испуганный олень. Батаб проводил его довольным взглядом.

— Меня слушаются без возражений, — сказал он, переводя снова взгляд на лица пришельцев, — запомните это! Конечно, чтобы вас усыновил Чинаб, требуется еще согласие членов его рода и совета старейшин нашего поселения, но я думаю, что возражений не будет! — Кавох чуть заметно улыбнулся. — У тебя есть еще нефрит? — спросил он неожиданно Хун-Ахау.

— Да, еще два куска, — ответил юноша.

— Давай их мне, — приказал батаб, — на один мы устроим праздник всему селению, когда вы станете членами рода Чинаба, а другой я буду хранить для тебя в своем доме. Еще настанут времена, когда он тебе понадобится.

Хун-Ахау молча вручил Кавоху оставшиеся куски драгоценного камня. Батаб обратился к Ах-Мису:

— А ты согласен? Почему ты все время молчишь?

Ах-Мис переступил с ноги на ногу, шумно проглотил слюну, вздохнул и наконец сердито ответил:

— За меня говорит мой брат! Раз ом сказал, то я согласен!

— А думает за тебя тоже твой брат? — с ехидцей поинтересовался батаб.

— Да! Хун-Ахау думает и за меня, — простодушно ответил Ах-Мис.

— Какое счастье выпало Чинабу, — обратился Кавох к На-Цину, — сразу два сына, и один из них умный, а другой очень сильный!

Ни На-Цин, ни Хун-Ахау не успели ничего сказать на это замечание, как вдруг Ах-Мис добродушно прогудел, обращаясь к батабу:

— Ты еще не знаешь, почтенный батаб, как умен Хун-Ахау. Подожди, скоро он будет думать и за тебя! Он может, он все может…

И утомленный непривычно долгой для него речью, оборвав ее, великан махнул рукой.

Хун-Ахау похолодел. Лицо На-Цина вытянулось, и он с заметной тревогой ожидал: что же последует за дерзкими словами пришельца? Но батабу явно нравилась простодушная гордость Ах-Миса своим братом.

— Что же, — согласился он миролюбиво, — раз уж твой брат такой умный, то пусть иногда думает и за меня. Но я буду совсем спокоен, если кроме него это же будешь делать еще и ты!

— Мне это будет трудно, — признался честный Ах-Мис.

— Очень жаль, — насмешливо проговорил Кавох, — очень жаль, что ты не сможешь мне помочь! Если бы и ты за меня думал, мне бы жилось совсем спокойно…

Ах-Мис не понял насмешки, а Хун-Ахау обрадовался, что неуместные слова его простодушного друга не обидели батаба и все окончилось шуткой.

Скорым шагом подошел запыхавшийся старик, за которым следовал Чуэн, и низко поклонился батабу.

— Эти два чужестранца хотят жить в нашем селении, Чинаб, — обратился Кавох к пришедшему. — У тебя нет сыновей, и я подумал, что будет хорошо, если ты усыновишь их. Ты согласен?

Старик робко оглядел Хун-Ахау и Ах-Миса. Было видно, что юноши ему понравились.

— Как прикажешь, владыка, — ответил он тихим голосом.

— Вот и хорошо, — обрадованно сказал Кавох. — Ну-ка, молодец, — обратился он к Чуэну, — сбегай за Хапай-Каном, попроси его прийти сюда!

Несколько минут прошло в молчании. Хун-Ахау украдкой рассматривал своего будущего отца, и его сразу потянуло к этому тихому, усталому от жизни человеку. Чем-то он напоминал юноше и его погибшего отца, и доброго Вукуб-Тихаша, бесстрашно приютившего в своей хижине преследуемых рабов. Он сделает все, чтобы облегчить жизнь Чинаба, и, быть может, не только его одного, мысленно решил Хун-Ахау.

— А вы что стоите здесь? — вдруг обратился батаб к На-Цину и его сыновьям. — Идите, занимайтесь своими делами!

На-Цин неохотно тронулся с места, все время оглядываясь — ему очень хотелось узнать, чем кончится эта необычная история. За ним двинулись ею сыновья, тоже с неохотой. Но ослушаться батаба было невозможно.

Вновь подбежал Чуэн. За ним торжественно вышагивал небольшого роста сухощавый старик — жрец поселения, Хапай-Кан. Приблизившись к батабу, он начал неразборчиво бормотать молитвы, а потом окропил всех присутствующих «девственной водой». Эту воду Хапай-Кан и его помощники собирали вдали от населенных мест, в пещерах, где она капала со сводов. Окончив обряд, жрец посмотрел на батаба. Тот кратко изложил историю пришельцев и приказал Хапай-Кану определить счастливый день для обряда усыновления.

Старик пожевал сухими губами, раздумывая, а затем произнес высоким дребезжащим голосом:

— Прежде всего эти пришедшие юноши должны пройти обряды очищения. Начать им придется с трехдневного поста. Потом они принесут малую кровавую жертву… — Жрец, постепенно вдохновлялся, перечисляя предстоящие испытания, глаза его заблестели. — Потом…

— Что будет потом, они узнают в свое время, — перебил батаб Хапай-Кана, — а пока возьми их и запри в святилище для поста. Идите за ним, — обратился он к юношам, указывая на жреца, — а ты, Чинаб, останься здесь, мне еще нужно поговорить с тобой!

Юноши склонились перед батабом, махнувшим им на прощанье рукой, и отправились за жрецом.

Хапай-Кан шел, размахивая руками, и раздраженно ворчал вслух:

— Конечно, я не великий жрец Киригуа, и мне можно приказывать. Но почему он не приказывает великому жрецу? Потому что он всего-навсего батаб Чаламте, а не правитель… О жаба, проглотившая посланца!

Слушая его ворчание, Хун-Ахау внутренне улыбался. Несмотря на свой сердитый голос, старик производил скорее смешное, чем грозное впечатление. И вообще все вокруг казалось Хун-Ахау приветливым и веселым. И хижины жителей Чаламте. И солнечные пятна на листьях деревьев. И доброжелательные улыбки встречавшихся на их пути людей.

Неожиданно Хун-Ахау поймал быстрый, полусмущенный, полулукавый взгляд, брошенный на него девушкой, стоявшей у двери одной из хижин, мимо которой они шли. Хун-Ахау узнал ее — это была Иш-Кусам. «Ласточка», — подумал он. И селение Чаламте сразу стало для юноши словно роднее и привлекательнее.

Глава двадцать вторая СПУСТЯ ТРИ ГОДА

Но уже наступала заря, и начал багроветь край неба.

«Пополь-Вух»