Воин-паразит: Стать человеком

Тот, кто создавал этот мир всё прекрасно продумал. Ведь кабану не нужно было находиться на уровне сопоставимом с «дикарём», чтобы черпать энергию самому, без доведения тела до предсмертного состояния, а поскольку я лишь отчасти человек…»

Эспен, с трудом подняв руку, забрался себе в волосы на затылке и дотронулся до своего спрятанного под длинными чёрными волосами тела. Настоящего тела. Того, что намертво вросло в основание черепа и протянуло свои длинные усики по всей нервной и мышечной системе.

Сконцентрировавшись, он самостоятельно принялся «раздвигать» свои энергетические поры, дабы они втягивали ещё больше телума. От хлынувшего напора, каналы и меридианы его души стали расширяться быстрее, но оттого и более болезненно.

Вцепившись ногтями в постель, Эспен стал тяжело дышать и много потеть. Его раны затягивались с небывалой скоростью, а сам он становился физически и духовно сильней, пока в один момент не произошёл взрыв.

На утро, по всей деревне разошлась весть о том, что впервые за последние десять лет в Малых Дубках появился адепт уровня «дикарь». Об этом сообщил Ярон, который, находясь в одном доме с Эспеном аж проснулся от произошедшего выплеска энергии. Сам же герой, вместе с приливом сил, почувствовав одновременно и давление сонной неги, отдался ей.

Проснувшись и спустившись на первый этаж, абсолютно здоровый Эспен узрел на столе зажаренную рульку седого кабана и улыбающуюся Грезэ.

— О твоём прорыве уже вся деревня знает, Вульф перядал поздравления, правда, когда услышал, ядва в колодец не свалился. — рассказала девушка, пока жадный до питательной энергии мужчина рвал зубами кабанью ногу. — Батюшка вечером собрать застолье возжелал по такому поводу, но это для своих. Вообще, батюшка сказал, что распространяться о таком на окрестные селения не жалательно.

— Мгм! — пережёвывая мясо кивнул Эспен.

— Что-нибудь хочешь, может, ещё? — спросила рыженькая.

— Угу… кха… — постучал он себя кулаком по груди, — Будь добра одеть своё лучшее платье вечером.

Щёчки Грезэ зарделись, что в купе с веснушками выглядело ещё более невинно и мило. Кажется, что и сам паразит растаял перед её забегавшими глазками, пока не заметил, как та потянулась к сковороде.

— Злодеюга! Развратитель! Сволочь! Паскуда!

Из избы, успев лишь прихватить с собой шубу и валенки, Эспен выскочил покрытый синяками и, что удивительно, гематомами. При том, что Грезэ была самой, что ни на есть, смертной женщиной, она умудрилась отметелить паразита хлеще в тех местах, где иной раз даже кулак Вульфа не оставлял ни царапины.

Запахнувшись, он решил наведаться к Гунхильдру и узнать за охоту. Мужчина, идя про просёлочной дороге медленно поглощал телум. С уровня «дикаря», будь он просто человеком, Эспен мог бы только-только научиться делать это, но поскольку часть его была животного происхождения, скорость и объёмы энергии поступающие в меридианы возрастали. Не значительно, но возрастали.

Давалось это тоже не легко, поэтому Эспен не хотел в преддверии праздника сильно истязать себя и лишь восстановил свой прекрасный внешний вид, избавившись от счёсанной кожи и синяков.

— Можно? — приоткрыл он дверь в избу после того, как постучался.

— Войди… — хрипло отозвался Гунхильдр, — Чёрт, после твоего прорыва ты стал ещё больше похож на мужеложца. Хоть бы в косы их заплетал, да бороду отпустил как все мужики. — окинул взглядом Эспена лесничий.

— Я всё-таки не здешний. — пожал плечами герой.

— Ежели не планируешь оставаться, так проваливай, чего пришёл?

— Нет, я не собираюсь уходить… Мне здесь нравится. Я уже понял, что никогда не вспомню кем был раньше, но скорее всего — таким же селянином из другой деревни, который упал в реку и потерял память.

— Брешешь, сучий сын. Не видел я ещё селян с таким ровным лицом. Али твоя матушка с кем богатым согрешила?

— Понятия не имею кем она была. Я просто хочу быть таким какой я есть, хотя бы внешне. В остальном, я уже стал частью вашей деревни. — сжал губы паразит.

— Бес с тобой. — прокряхтел Гунхильдр, — В конце-концов, ты уже был «дохляком» когда сюда заявился, кто знает, сколько до этого ты им пробыл прежде чем стал «дикарём». Тебе явно не стоит идти по Пути Тельмуса.

— Почему? — поинтересовался Эспен.

— Все, кто встают на это путь отдают всё ради чего-то, что ещё никто не получил. Адепты, как их называют в армии — глубоко несчастные люди, я считаю. Говорю по своему опыту.

У нас в Малых Дубках много проблем. То голод, то засуха, то чупакабра какая в огород забежит, то ещё бес его знает, что случиться может. Но мы не одиноки и мы боремся с этими проблемами вместе. И живём по сорок, пятьдесят, а то и шестьдесят лет.

А что адепты? Идут по пути одиночества, потому что быть с кем-то — значит делить силу пополам, а то и на большее число, преследуют недостижимое для них счастье, пытаются забраться на вершину горы, что вершины не имеет и в конце-концов умирают молодыми не оставив ничего после себя кроме распотрошённого тела, которое через пол дня встанет и пойдёт кошмарить сельский люд.

Хотя есть и второй вариант, не менее распространённый: адептами становятся несчастные, которым не осталось ничего, кроме как мстить, забирая с собой в могилу сотни причастных и непричастных.

Эспен задумался. Он, хоть и видел Гунхильдра, считай, второй раз, но верил ему так же как и Ярону. Вернее, он не верил никому из «двуногих», просто он знал, что тот не лжёт.

Пустой левый глаз, явно отнятый не зверем, шрам в виде «заячьей» губы, соединяющий её с носом от ножа, множество рубцов на щеках и лбу, а также лишённая двух пальцев правая рука говорили о многом.

И глаза.

Эспен никогда не видел у себя или у другого животного таких. Они принадлежали только некоторым двуногим, но от чего — Эспен сказать не мог. Он едва ли смог полностью понять жизненные принципы людей и до философии лысых обезьян толком не добрался.

Поэтому, он не рвался идти по Пути Тельмуса. Ему нужен был третий уровень для управления деревней после смерти Ярона и возможности выпускать наружу копящуюся звериную жажду крови. Этого было более чем достаточно паразиту от Древа Жизни.

В остальном, его цели были неизменны: сытно есть, спать в тепле, удовлетворять терзающую его человеческую оболочку жажду плотских утех и, в целом, быть на вершине окрестной пищевой цепочки.

Согласно справочнику, подаренному старостой — адепты уровня «зверь», в среднем, доживали до ста лет. Это был приемлемый для Эспена срок жизни. Он относился к смерти куда проще, ведь в бытность членистоногим слизнем, герой и не рассчитывал прожить дольше пары месяцев.

По меркам сородичей, он уже был сверх-долгожителем прожив целых три с половиной года (когда в начале Лета он получил самосознание, то не был старше двух недель), что уж говорить о целом веке. Его маленький мозг, даже усиленный мощностью человеческого попросту не выдержал бы дольше.