Воин света

Уломал-таки товарища председателя выдать мне охранную грамоту. Получается, что обрёл свободу в обмен на независимость. Свободу вот от этих держиморд, в обмен на зависимость от руководство чеки. Но, как говорится, из двух плохих решений нужно выбирать, что придётся.

Я протягиваю капитану удостоверение, он пялится в него, несколько раз сверяет фото, крутит корки в руках, снова читает, что там написано и снова смотрит на меня. Когнитивный диссонанс? Понимаю, такое без бутылки не осмыслить.

На первой странице наклеена моя фоточка в гражданке. На уголок фотографии заходит синяя круглая печать. Рядом щит, герб и крупная красная надпись «КГБ СССР». Срок действия до августа восемьдесят третьего, два года, то есть.

На соседней странице надпись расшифрована. Ну, если капитан не сообразит. Комитет государственной безопасности СССР. Удостоверение номер…

Далее следует прописью: рядовой Брагин Егор Андреевич.

Рядовой, Карл, рядовой!

Ниже напечатано: состоит в должности. Поле заполнено красивым каллиграфическим почерком: действующем резерве КГБ СССР.

Ниже типографским методом напечатано: Владельцу удостоверения разрешается хранение и ношение огнестрельного оружия. Ну, это стандартно для всех удостоверений, как я понимаю. На самом деле, ствол мне никто выделять не собирается. Стволы, впрочем, и свои найдутся, только происхождение будет сложно объяснить.

В общем, дайте мне окончательную бумажку, потребовал профессор Преображенский, и кардинал Ришелье выдал практически индульгенцию: «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства»…

Оба силовых офицера пытаются оценить ситуацию, с которой, надо полагать, в жизни своей ещё не сталкивались ни разу. Неприкасаемый рядовой с пистолетом. Ну, это, конечно, Юрий Владимирович пошутил, а говорят, у него чувства юмора нет. Есть, и ещё какое. Впрочем, он наверное и не предполагал, что в первый же день практически мне эти корочки пригодятся. А увольнительная, я смотрю и не нужна даже.

В общем, мент берёт под козырёк и моментально потеряв ко мне интерес, уходит дальше. Армейский какое-то время ещё пытается бороться с собой, но борьбу проигрывает вчистую и, вернув документ, отступает назад.

— А военный билет-то где?

— При себе, товарищ капитан. Но это мой документ, так что вам я его передать никак не могу. Так и запишите. А ещё пометьте, что чинили препятствия работе сотруднику госбезопасности.

— В резерве, — бросает он.

Вот же настырный.

— Это значит, я работаю под прикрытием, а вы прямо сейчас пытаетесь меня рассекретить. Глядите, офицер, сами на «губу» пойдёте, чтобы не сказать чего серьёзнее.

В итоге он решает со мной не связываться и убирается восвояси в сопровождении солдат срочной службы. Зевакин, видя, что труды его не увенчались успехом успевает ретироваться, прежде, чем я оказываюсь настолько свободным, чтобы заняться им.

Чем это может для него закончиться, он уже знает. Знает, но в этот раз ошибается. Поскольку я теперь человек высоко сознательный и дисциплинированный, просто открываю перед Наташкой дверь, а сам обхожу машину.

Мне, конечно, интересно узнать, как именно он пронюхал о моей военной жизни, хотя, честно говоря, тут и пронюхивать не нужно, это уже знают все… В общем, ладно, кончать будем с этими мерзавцами.

Ужинать к Горбачёвым мы едем на дачу. У них хорошо. Свежий воздух, лес, где-то там за деревьями речка или озеро. Спокойно и ненапряжно. Птички поют, дымком тянет. Одним словом, умиротворение. Впрочем, особо умиротворяться мне не стоит, поскольку позвали нас сюда далеко не только для того, чтобы кормить шашлыком и арбузом.

Здесь скромно, но со вкусом. Супруга у Горби чопорная, похожая на британскую королеву из приключенческих книжек. Наверное, ей самой эта роль очень нравится. Впрочем, особенно это не напрягает. А на контрасте с моей собственной королевой, вся её чопорность превращается в безвкусную и нелепую игру.

Ужин, тем не менее, проходит во вполне непринуждённой обстановке. Мы сидим на веранде, янтарные лучи заходящего солнца пробиваются сквозь прогалы в лесу.

— Ну, и как тебе служба? — мягко спрашивает Горби.

— Уже усвоил, что нужно держаться подальше от начальства и поближе к кухне, — усмехаюсь я.

Михал Сергеевич смеётся, будто перед ним Аркадий Райкин. Тарапунька и Штепсель просто.

— Да, и так ещё целых два года.

— А как у тебя складываются отношения с Юрием Владимировичем? — пытает меня он, и глаза его делаются похожими на буравчики, пытающиеся просверлить мне черепушку.

— Очень хорошо, — киваю я. — Даже не ожидал, что Юрий Владимирович такой тёплый человек. Очень мудрый, глубокий и преданный делу коммунистической партии.

Горби расплывается в улыбке, чуть прикрывает глаза и подаётся немного назад, — показывая, что его интересует не эта официально-парадная оценка, а моё истинное мнение. Впрочем, он не настаивает и возвращает разговор к «Факелу», интересуясь, повлияют ли изменения в моём положении на работу объединения.

— Ну, справедливости ради, нужно заметить, что для меня мало что изменилось, — говорю я. — Только непосредственное подчинение по службе добавилось. Что же касается дел «Факела», там всё примерно, как и раньше. Надо мной Новицкая и Скачков. А мне добавились ещё и комсомольские дела. Мы раньше эту работу не выделяли в отдельное направление и зря, честно говоря. Запустили немного, но сейчас активно занимаемся. Реорганизуем первички, учёт на новый уровень выводим, принимаем непринятых и всё такое. Много организационной работы. Сейчас быстро, аврально всё это сделаем и тогда основной упор пойдёт на идеологию.

— Молодец, всё чётко у тебя и грамотно. Приятно посмотреть. Вот бы по всем направлениям работы в стране такие энтузиасты были. Мы бы больших дел наделали.

— А вы и наделаете, Михаил Сергеевич, — улыбаюсь я. — У вас, мне кажется идей и энергии больше, чем у всего моего «Факела».

— «Факел», — вступает Раиса Максимовна, демонстрируя неплохую осведомлённость, — это очень хорошая, структура с новыми подходами. Она позволяет почувствовать непосредственное соприкосновение с молодёжью, ведь так? И держать на контроле, соответственно.

— Совершенно верно. У нас правда, с молодёжью, в основном, сама молодёжь соприкасается.

Наташка чуть задевает мою ногу под столом, потому что фразочка выходит немного двусмысленной. Про взаимное соприкосновение молодёжи с молодёжью.

— Ну, да, ну, да — кивает круглой головой Горбач. — Но это нам даёт представление о том, чего хотят современные молодые люди.

— Да-да, — подхватывает Раиса. — И нам с Михалом Сергеевичем хочется попросить, чтобы идеологическая работа строилась так, чтобы не отвращать ребят, а наоборот, привлекать.