Воин

— Бесполезное благо, — обронил Дзирт.

— Только если ты не задумываешься над тем, каких успехов благодаря этому добиваешься, — быстро ответил Монтолио, словно предвидел слова Дроу. — Тот, кто стремится к меньшему, достигает меньшего. И в этом нет сомнений. Я думаю, лучше попытаться ухватить звезды с небес, чем сидеть и переживать, зная, что до этих звезд не дотянуться. — Он послал Дзирту свою обычную лукавую улыбку. — По крайней мере, тот, кто тянется, хорошо разомнется, как следует оглядится и даже, может быть, получит в награду за свои усилия низко висящее яблоко!

— Или низко летящую стрелу, выпущенную каким-нибудь невидимым врагом, угрюмо заметил Дзирт.

Монтолио опустил голову, бессильный против непреодолимого пессимизма Дзирта. Видя, как мучается благородный Дроу, он и сам испытывал глубокое страдание.

— Такое, конечно, тоже может случиться, — сказал Монтолио чуть резче, чем хотел, — но потеря жизни важна только для тех, кто рискует жить! Так что пусть та низко летящая стрела попадет в какого-нибудь дрожащего труса, вот что я тебе скажу. Его смерть не станет трагедией!

Дзирт не мог отказать ему в логике, как не мог отрицать и того, что слова старого следопыта приносят ему успокоение. В последние несколько недель грубоватая философия Монтолио и его взгляд на мир — практичный и в то же время основательно сдобренный юношеской восторженностью — помогли Дзирту почувствовать такую внутреннюю свободу, какой он не испытывал со времен начала обучения у Закнафейна. Однако периоды этого успокоения неизменно кончались очень быстро. Слова могли утешить, но не могли стереть неотвязных воспоминаний о прошлом Дзирта, далекие голоса мертвого Закнафейна, мертвого Щелкунчика и мертвых фермеров. Одного отзвука слова «дзиррит» в мыслях Дроу было довольно, чтобы многие часы доброжелательных увещеваний Монтолио шли насмарку.

— Ладно, хватит болтать глупости, — сказал расстроенный Монтолио. — Я считаю тебя другом, Дзирт До'Урден, и надеюсь, что ты относишься ко мне так же.

Но что же я за друг, если не могу помочь тебе справиться с твоими несчастьями, потому что ничего о них не знаю? Либо я твой друг, либо нет. Решать тебе, но если ты не считаешь меня другом, тогда я не вижу причин проводить вместе с тобой такие чудесные ночи, как эта. Расскажи мне все, Дзирт, или уходи из моего дома!

Дзирту с трудом верилось, что Монтолио, обычно такой терпеливый и спокойный, способен поставить его в столь затруднительное положение. Первым порывом Дроу было отступить, отгородиться стеной гнева от бесцеремонного старика и сохранить в тайне то, что он считал глубоко личным. Однако шли секунды, и Дзирт оправился от первого потрясения и крепко призадумался над словами Монтолио. В конце концов он осознал, что существует одна непреложная истина, которая оправдывает эту бесцеремонность: они действительно стали с Монтолио друзьями, и главным образом благодаря усилиям следопыта.

Монтолио хотел узнать о прошлом Дзирта, чтобы лучше понять и утешить нового друга.

— Ты знаешь о Мензоберранзане, городе, где я родился и где живут мои родные? — тихо спросил Дзирт. Даже простое произнесение этого названия причинило ему боль. — И знаешь ли ты об обычаях моего народа или об указах Паучьей Королевы?

Голос Монтолио прозвучал мрачно:

— Прошу тебя, расскажи мне обо всем.

Дзирт кивнул (Монтолио почувствовал движение, хотя и не увидел его) и расслабленно откинулся на ствол дерева. Он уставился на луну, но на самом деле глядел мимо нее. Ему вспомнились былые приключения, Мензоберранзан, Академия, Дом До'Урден. Эти мысли он долгое время таил в себе, раздумывая о сложностях жизни семейства Дроу и о благословенной простоте той поры, которая прошла в учебном зале вместе с Закнафейном.

Монтолио терпеливо ждал, полагая, что Дзирт не знает, с чего начать. Из мимолетных замечаний Дроу о прошлом можно было заключить, что жизнь его проходила довольно бурно, и старик знал, что рассказать об этом не так-то легко для Дзирта, который еще не вполне свободно владел языком, чтобы точно передать все подробности. Кроме того, как подозревал Монтолио, причиной колебаний Дроу были тяготившие его чувство вины и печаль.

— Я родился в важный для моей семьи день, — начал Дзирт. — В этот день дом До'Урден устранил дом Де Вир.

— Устранил?

— Уничтожил, — объяснил Дзирт.

Слепые глаза Монтолио ничего не отразили, но лицо следопыта исказилось от отвращения. Дзирт хотел, чтобы его товарищ понял, как низко пало общество Дроу, поэтому добавил:

— В этот день мой брат Дайнин вонзил меч в сердце другого моего брата, Нальфейна.

Дрожь пробежала по спине Монтолио, и он покачал головой. Он понял, что только начинает постигать тяжесть бремени, которое нес на своих плечах Дзирт.

— Таков обычай Дроу, — сказал Дзирт спокойно и сухо, пытаясь передать, каким обыденным явлением считают темные эльфы убийство. — В Мензоберранзане существует строгая иерархия. Подняться вверх, достичь более высокого ранга, неважно, идет ли речь об одном человеке или целой семье, можно попросту устранив того, чье положение выше твоего.

Легкий трепет в голосе выдал его. Монтолио ясно понял, что Дзирт не принимает этих злобных нравов и никогда их не принимал.

Дзирт продолжал повествование, рассказывая все до мельчайших деталей, по крайней мере в том, что касалось более чем сорока лет, проведенных им в Подземье. Он рассказал о днях, которые прошли под строгим надзором его сестры Вирны, о том, как он снова и снова убирал семейный собор и узнавал о своих врожденных способностях и о своем месте в обществе Дроу. Дзирту понадобилось много времени, чтобы объяснить Монтолио эту особую социальную структуру, иерархию, основанную на строгой системе рангов, и лицемерии «закона» Дроу жестокую видимость, скрывающую город невообразимого хаоса. Следопыт поежился, услышав о войнах семей. В этих ужасных столкновениях погибали все до единого благородные представители дома, в том числе и дети. Когда же Дзирт рассказал о «справедливости» Дроу, о том, что дом, которому не удалась попытка уничтожения другой семьи, сам приговаривался к смерти, Монтолио был потрясен еще больше.

Повествование стало менее мрачным, когда Дзирт рассказывал о Закнафейне, своем отце и самом дорогом друге. Впрочем, счастливые воспоминания об отце были только короткой передышкой, вступлением к ужасам, сопровождавшим кончину Закнафейна.

— Моя мать убила моего отца, — размеренно произнес Дзирт, не скрывая страдания. — Она принесла его в жертву Ллос, чтобы искупить мои преступления, а затем оживила его тело и послала убить меня, в наказание за то, что я предал род и Паучью Королеву.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы собраться с силами и продолжить рассказ, но когда он снова заговорил, то говорил чистую правду, признаваясь в неудачах, которые постигали его во времена одиноких скитаний по Подземью.

— Я боялся, что потерял себя и свои убеждения, превратившись в какое-то дикое чудовище, управляемое одними инстинктами, — сказал Дзирт с отчаянием.

Но затем волна чувств, которые он испытывал в то время, снова нахлынула на него, и он с улыбкой рассказал о днях, которые провел вместе с глубинным гномом Белваром, благороднейшим начальником туннельных стражей, и пичем Щелкунчиком, которого сумасшедший маг превратил в пещерного урода. Как и следовало ожидать, эта улыбка вскоре погасла, потому что история окончилась рассказом о смерти Щелкунчика от руки монстра матери Мэлис. Еще один друг погиб из-за Дзирта.

Когда рассказ дошел до выхода темного эльфа из Подземья на поверхность, заря уже выглядывала из-за восточных гор. Теперь Дзирт более осторожно подбирал слова, не находя в себе сил рассказать о трагедии, случившейся с фермерской семьей, потому что боялся, что Монтолио осудит и проклянет его, разорвав только что возникшие узы. Разумом Дзирт понимал, что он не убивал фермеров и даже отомстил за их смерть, но вина — это чувство, редко поддающееся доводам рассудка, и Дзирт попросту не мог найти слов.