Вокруг державного престола. Батюшка царь

* * *

Неумолимо и грозно влечёт свои темные глубинные воды могучая река времени.

Иной раз кажется – здесь, на краю земли, на дальнем севере в Богоявленском монастыре время застыло: нет ни движения на поверхности судеб людей, живущих в обители, ни значительных перемен. Но это только на первый взгляд. Где-то там, в высоких и горных духовных глубинах, объединяющих всех русских праведников, неустанно происходит невидимая глазу тяжелая и рутинная работа, и монашеская братия самозабвенно, до вышибания слез и пота творит свои спасительные молитвы за нас и святую матушку Русь.

В свободное от молитвенных стояний время братья-монахи живут привычной крестьянской жизнью: возделывают землю, сеют и собирают урожай, выкорчевывают деревья, строят, и ловят в Кожеозере рыбу. В монастырской библиотеке, согнувшись, они терпеливо корпят над написанием житий русских святых. И под руководством Симона Азарьина, ученика уже скончавшегося Дионисия Зобниновского, при свете дня и свечей по вечерам, до поздней ночи неустанно движется к завершению эта огромная и трудная работа по написанию богословских книг, и в частности «Службы и жития и о чудесах спасения преподобного отца нашего Сергея Радонежского чудотворца».

Пройдет немногим больше десятка лет, и этот труд увидит свет в тысяча шестьсот сорок шестом году. А год спустя выйдет в свет ещё одна книга – нравоучений святого старца и праведника Ефрема Сирина. Сам же Азарьин, живущий в монастыре, пишет главный труд своей жизни – знаменитое описание жития учителя Дионисия Зобниновского.

Проживая в Богоявленском монастыре и проводя время в беседах с Азарьиным, Никон постигал богословскую науку и шел к своей цели и истине, к своему пониманию учения о просвещении церковью народа. Атмосфера, царившая в монастыре, сам воздух и древние стены, пропитанные древним православием, источник которого, по мнению Азарьина и его учеников, богоявленских монахов, как раз и находился в седой русской старине и единении народа с церковью во времена сопротивления татарскому игу. Основные положения учения были заимствованы из традиций великой Византийской империи XV века. Азарьин собрал вокруг себя интеллектуальный кружок, в который входили Боголеп Львов и Никон. Они изучали мировоззрения Иоанна Златоуста и Максима Грека, сравнивали католические и православные подходы к просветительству в служениях и в спорах искали истину русского православия, выявив в конце концов то, что было сокрыто под спудом различия форм служения и подходов, а именно – католическую сущность малороссийских (украинских) и греческих братств, в которые проникли воззрения Ватикана. Азарьин, Никон и Львов в то время были готовы яростно бороться за понимаемую ими истину до конца, отстаивать свои убеждения.

Но никто не знает, куда качнется маятник времени, как изменится и куда повернет глубокая стремнина могучей реки, и как изменятся судьбы людские, вписавшие в бессмертное полотно российской истории свои имена добрыми или злыми деяниями.… Как под спудом различных обстоятельств, переплетения взаимоотношений людей, внутренних и внешних причин переменятся чьи-то взгляды, и на какую вершину власти вознесется человек, который будет затем проверен, испытан судьбой и теми самыми обстоятельствами на крепость духа, совесть и чистоту помыслов. И какие затем грядут ужасные перемены, повлекшие за собой череду трагических событий, принесшие бедствия и сломавшие неисчислимое количество человеческих жизней, какой страшный разлом пройдет черной полосой по судьбам миллионов православных русских людей…

Двенадцатого июля тысяча шестьсот сорок шестого года, уже в Москве, в день своих именин, находясь на заутрене в Благовещенском соборе, царь Михаил Федорович потерял вдруг сознание. Во дворец его отнесли уже на руках.

Очнулся царь в опочивальне на постели в окружении старцев, патриарха и ближних бояр. У него отнялась левая сторона тела, и он не мог шевелить рукой и ногой. Со слезами пожаловался он склонившемуся к нему патриарху Иосифу, что внутренности его «сильно болят, и страсть как терзаются…» Патриарх утешал и ободрял несчастного ласковыми словами.

Через некоторое время царь заволновался и попросил привести к нему жену, царицу Евдокию Лукьяновну и сына, царевича Алексея.

Когда те подошли, он стал прощаться с ними слабым и прерывающимся голосом. Царицу, едва державшуюся на ногах, спустя время отвели под руки и усадили в углу на лавку, где та безутешно обливалась слезами. Царь же поманил к себе перепуганного сына царевича Алексея. Тот приблизился, весь бледный и дрожащий.

Правый глаз отца был приоткрыт только наполовину и горел неукротимым огнем, веко левого низко опущено, и вся левая часть лица неподвижна и болезненно перекошена. Отец с трудом приподнял правую руку и перекрестил Алексея. После чего, едва ворочая языком, но стараясь говорить как можно более четко и внятно, сказал:

– Благословляю тебя, Алексей, на царство. Правь разумной и твердой рукой по справедливости, люби свой народ и живи в ладу с совестью, не забывай о правде нашей древней православной веры, завещанной дедами и отцами, помни и почитай высшего судью Господа нашего.

Ослабев от усилий, отец прикрыл правый глаз, и какое-то время лежал неподвижно. Алексей отошел от его постели.

Очнувшись, больной подозвал боярина Морозова.

Увидев над собой сочувственное и залитое слезами обычно суровое лицо боярина, Михаил Федорович не выдержал. Подвижная часть лица его дрогнула и жалобно исказилась. А единственный живой глаз заблестел ещё ярче, мигом наполнившись слезами, потекшими ручейком со щеки на подушку.

– Тебе, боярину, приказываю сына оберегать. Как ты мне служил и работал с великим весельем и радостью, оставив дом свой и покой, пекся о его здоровье и учил всякой премудрости, жил в нашем доме неотступно в терпении и беспокойстве тринадцать лет и берег его, как зеницу ока, так и теперь служи, – заплетающимся языком пробормотал он.

– Не тревожь себе душу и не беспокойся о сыне, царь-батюшка наш. За него жизнь отдам без раздумий. А уж про врагов и говорить даже нечего: ни один волос с головы царевича не упадет… – поклялся Морозов. Голос его сорвался, не сдерживая глухих рыданий, он отошел в сторону, уступая место патриарху Иосифу.

Тринадцатого июля великий государь, царь и великий князь Московский и всей Руси Михаил Федорович пожелал, чтобы его исповедовали и приобщили Святых Тайн. После чего терпеливо и без стонов ожидал свою кончину. Ночью он тихо скончался.

Уже через день в Грановитой палате Кремля собрался Земский собор из высшего духовенства и простых священников, именитых ближних бояр, служилых, торговых и «всяких чинов людей». Единогласным и общим решением на царствование провозгласили шестнадцатилетнего царевича Алексея Михайловича Романова.

В это время игумен Никон шел пешим ходом из Богоявленского монастыря в Москву. Добравшись, он остановился на подворье Казанского собора. И вскоре по рекомендации приближенных к двору священников Иоанна Неронова и Стефана Вонифатьева предстал перед патриархом Иосифом и царем Алексеем Михайловичем. После беседы с царем Никон получил пост архимандрита Новоспасского монастыря, занимавшего в жизни царя особое место: здесь в каменных усыпальницах покоились останки его предков. И именно сюда приходил царь Алексей молиться и помянуть их, мысленно спрашивая у них совет.

Так началось стремительное восхождение Никона на патриарший престол, запущенное невидимой и всесильной рукой истории, повлекшее за собой череду трагических и грандиозных событий, потрясших судьбы русских людей и основы древней Православной веры, на которых, как на столпах, зиждилось российское государство.

Глава 2

К тысяча шестьсот сорок седьмому году в экономике московского государства сложилась неблагоприятная обстановка. Цены на хлеб и зерно продолжали оставаться высокими.