Вокруг Гекубы

Гамаки повесили под потолком и в первый из них зашили беспомощного Стойко Бруча. Только после этого Песя перерезал кинжалом веревку, стягивающую запястья незадачливого тралириста. Стойко, почувствовав себя свободным, хотел спрыгнуть на пол, но, вовремя поняв предостерегающий кашель капитана, остался недвижим. Крыжовский безропотно позволил запаковать себя в желтый Лирин гамак. Правонарушители едва успели завершить этот акт произвола, как в рубку явились сияющие и свободные дамы. Паж с наручниками спешил сзади.

– Видишь ли, дорогая, – тараторила Лира, – наука великая сила. Задача о том, как, не раскрывая, снять наручники, является одной из самых простых в топологии. Связность такой системы равна нулю…

– Вот именно! – подхватила Ида. – И поскольку нас больше ничто не связывает, то… ты уж не обижайся, голубушка, но я прикажу тебя связать.

– Как? – не поняла Лира.

– Веревкой. Не беспокойся, больно не будет, – успокоила ее вероломная Клэр. – Ляг вот в эту постельку.

– В чужую кровать? – ужаснулась Лира. – Ни за что!

– Упакуйте ее! – приказала атаманша.

В пять минут все было кончено, и исцарапанные в кровь рецидивисты отошли от сетки, в которой извивалась Офирель. Она была так шокирована случившимся, что даже забыла код, раскрывающий сетку гамака.

– Госпожа! – трагически вскричал привычно рухнувший на колени паж. – Прекраснейшая Клэр! Как вы могли? Ведь ваше подобное адаманту слово охраняло прелестную пленницу! Освободите же ее!

Ида Клэр решительно пересекла рубку, вплотную приблизившись к гамаку. Прозрачными от ненависти глазами она уставилась на лицо соперницы.

– Вы дрянная девчонка, Офирель! В ваши годы я не была такой! Подумать только, не прошло и получаса, а она уже отбила у меня единственного обожателя! Дура, дрянь, гадина! Виси теперь! Что, съела?

– Ида Клэр, – холодно сказала Офирель. – Между нами все кончено. Я не буду с вами дружить.

– А ты!.. – разъяренная Клэр повернулась к пажу. – Неблагодарный мальчишка! Лживый Керубино! Вот какова твоя служба?! Долг забыл? Так я тебе напомню! Читай стихи!

– Не буду! – задрожав, отчеканил мальчик.

– Ах, вот как? Бунт?! Анастасио, утихомирь наглеца!

Рослый бандит в феске схватил пажа, стиснув его под мышкой.

– Гад!.. – визжала Клэр.

– Я не гад, а бард Литте, – отвечал паж, сдавленный мощным бицепсом Анастасио Папа-Драки.

– А ежели так, – издевательски изрекла Ида Клэр, – то изволь работать. Корабельный бард обязан объясняться мне в безответной любви и придумывать стихи. Читай, ничтожный раб!

Литте гордо выпрямился, насколько лишь может выпрямиться человек, засунутый под мышку своему злому врагу, и начал декламировать:

Понеже аз есмь раб смердящий,Исполнив многажды труды,Полезно быти мне скорбящуБо телом аще есмь худы.Аз бо доволен пищей днесь,Пребысть в веселии зело!Любиши много – благо есть.Хощу искоренити зло…

– О любви читай, искоренитель, – напомнила Ида.

Почто мя оком зриши, царь? —зазвенел голос ребенка, —Вотще, о благий словесы;Глаголем кривду, государь,Бо тверды, аки небесы!

– Так ты опять за свое? – Ида захлебнулась негодованием и угрожающе подняла ввысь руку, чуть пожелтевшую от разлития желчи. – В карцер его!

И рече сей, и речь сияПредста судилищу анклав,Бо княже возлюбиша мяИ дланью в выю мне наклав! —

донеслось из коридора.

– Подумать только! – пожаловалась Ида Клэр. – Кажется, одержали полную победу, а вместо нее – сплошные огорчения. Модест, вы опять забылись. Приведите пленных к покорности. Я жду… Боже, какая мигрень!.. – С этими словами разбойница сжала виски ладонями и удалилась.

– Вздернуть всех на рею, и будут покорны, – проявил недовольство Модест. – А то, называется, взяли богатую добычу! Где, в таком случае, дукаты?

– Цукаты! – заорал вишневый лингвист.

– Молчи, Дон Карлос! – покровительственно сказал белогвардеец.

– Цукаты! Цукаты!

Пленники рассмеялись.

– Не вижу оснований для смеха, – изрек фон Брюгель. – Это страшные слова, и вы поседели бы от ужаса, узнай их истинный смысл. Дон Карлос заслуженный пират, он сидел на плече у Малыша Винченцо в тот день, когда его мафиози громили кондитерскую фабрику в Бердичеве. Я тогда был вольноопределяющимся. О, мы славненько позабавились! Одной ромовой пропитки было выпито двенадцать сотен бочонков. Юнкер Рубанов-Орловский утонул в грушевом сиропе. Цукаты россыпью валялись на земле. Там-то Дон Карлос и выучился этим мрачным словам.

Воспоминания погромщика прервал приход Каркаса – высокого худого пирата с бледным испитым лицом и лысой головой, которую больше не прикрывал бирюзовый берет, погибший в зеве кулеврины. Острый кадык переламывал Каркасову шею, мосластые руки далеко торчали из рукавов камзола, казавшегося на непомерно длинной фигуре головореза кургузой курточкой. Над головой Каркаса весело порхали две желтые капустницы.

– Клетка готова! – прохрипел Каркас, глядя на начальство голодными глазами и облизывая толстым языком сухие, серые, как прошлогоднее сено, губы.

Космонаторы удивленно переглянулись. На «Конан Дойле» не было клеток.

Каркас, Папа-Драки и Песя Вагончик подхватили кадку с несчастным Ангамом Жиа-хп и поволокли ее к выходу. Дуэнец не сопротивлялся, лишь неодобрительно шелестел при виде столь неприкрытого самоуправства. Фон Брюгель, взяв под руку последнего из своих помощников – толстяка в чалме и шароварах, вооруженного очень кривым ятаганом, направился следом за ними. Толстяк, которого звали Сююр-Тук Эфенди и который, судя по исходившим от него ароматам, служил на шхуне коком, доверительно пригнувшись к уху барона, спрашивал:

– Скажите, господин, те цукаты, о которых вы нам поведали, вываривались в сиропе с корицей или просто были засахарены?

Навстречу уходившим вылетело пяток пестрых крапивниц, пара махаонов и редкостная бабочка «мертвая голова».

«Все ясно, – отметил про себя Крыжовский, – бродяги взломали вольер с киномотыльками и хотят поместить туда Ангама Жиа-хп. Теперь мы знаем, где он, осталось только наладить с ним связь».

Капитан огляделся. Рубка опустела, лишь пол-Педро бессильно свисало со стены, потеряв сознание, а скорее всего, просто крепко заснув.