Вокруг себя был никто

Москва меня успокоила, я вернулась в привычную среду обитания и почувствовала себя гораздо уверенней. Внимания на меня никто не обращал, юбка, криво торчащая из-под куртки, лишь иногда удостаивалась недоуменного взгляда: все бежали по своим делам.

Перевод еще не пришел, на последние деньги я с удовольствием пообедала в столовой, погуляла по Горького, снова вернулась к окошку. Не пришел. Еще погуляла. Опять не пришел.

Начало темнеть, перспектива ожидания перевода и ночного сидения на вокзале была не из самых приятных в моей жизни. Я подошла к телефону-автомату, опустила «двушку», и, без всякой надежды набрала номер Толика.

– Привет! Ты уже здесь?

–Да, утром прилетел. А ты?

– Утром прикатила.

–Ты где?

– На центральном телеграфе, жду перевода.

– Спускайся в метро, езжай до Маяковского, я буду тебя ждать на выходе. Только прямо сейчас, не откладывай.

–Хорошо.

Толик жил в двухкомнатной квартире, заставленной старой мебелью, с вышитыми крестиком картинками на стенах, изображающими котиков, собачек, розы и хризантемы. На полочках буфета теснились фаянсовые безделушки, зато пол не красили уже много лет, слои краски разных цветов выглядывали друг из-под друга, как пятница из-под субботы.

– Это бабушкина квартира, – пояснил Толик. – Она умерла год назад, а я ничего не трогаю. Пусть так стоит, будто она жива. Она и жива, в своих вещах, розочках. Я ее очень любил, бабушку.

Мы поужинали на кухне, запивая плавленый сыр и лепешки Апы черным чаем из тонких стаканов в жестяных подстаканниках, потом перешли в большую комнату и, не сговариваясь, уселись на пол, застеленный половиком. Сидеть было жестко, но переходить на диван не хотелось.

В дверь позвонили. Настойчиво и требовательно, как полиция в фильмах про американскую мафию.

– Наш тренер по карате, – успокоил меня Толик.

И, уже на ходу к дверям, добавил:

– Не такой продвинутый как Санжар, больше по технике специалист. Но крепкий такой каратист, очень умелый.

Специалист оказался дробным мужчиной за тридцать, с мелкими, злыми чертами лица. Росту он был небольшого и, наверное, как большинство маленьких мужчин, выживал из себя комплекс неполноценности.

– Воскобойников, – представился он, картинно кивнув головой. Просто гусарский поручик какой-то.

– Клавдий-Публий? – уточнила я.

– Нет, – удивленно дернулся поручик, усаживаясь на пол возле Толика. – Владимир Петрович. Кандидат экономических наук, тренер вот этих подрастающих дарований.

Под дарованиями он имел в виду Толика и пришедшего вместе с Воскобойниковым Игоря маленького. Видеть его отсутствующую физиономию мне совсем не хотелось, впрочем, как и мордочку поручика Воскобойникова. Понаблюдав несколько минут за его гримасами, я решила, что он здорово похож на хорька, и понизила его в звании до корнета.

– Так вы их по экономике тренируете, или по общей кандидатской линии?

Черт меня тянул за язык. Нужно было молчать и спокойно наблюдать за представлением, но после Каракалпакии во мне словно волчок запустили: он постоянно дрожал внутри, требуя пространства для вращения и, при малейшем нарушении и без того зыбкого внешнего равновесия, срывался с орбиты, уносясь боевой лошадью на кроншадтский лед.

Воскобойников тоже, судя по всему, рвался в бой. Он немного помолчал, словно примериваясь, каким приемом меня захватить, а потом спросил.

– А вы, девушка, судя по наряду, из-под Нукуса путь держите?

– Типа этого, – ответила я.

– А известно ли вам, что Мирза и Абай ведут нетрудовой образ жизни, пьянствуют, вымогают деньги у приезжих. Не сегодня-завтра вас могут пригласить в отделение милиции для дачи свидетельских показаний по уголовному делу. Как будете себя вести уже сообразили?

Ничего такого я не сообразила, подобного рода мысли даже не приходили мне в голову.

– Советская милиция, – ответила я, впадая в тон и риторику Воскобойникова, – стоит на охране закона и правопорядка в среде гражданского населения нашей страны. Я испытываю глубокое уважение к деятельности стражей порядка и безопасности и намереваюсь говорить правду и только правду. И ничего кроме правды.

–Замечательно, – корнет от удовольствия потер ладони. – Значит, вы признаете, что обвиняемые являются тунеядцами и вымогателями, следовательно, подлежат изолированию от общества в местах принудительного заключения. Вам же, как пособнику и, не побоюсь этого слова, соучастнику их вредоносной деятельности, также придется дать ответ компетентным органам.

Так мы препирались около часа: Воскобойников изображал следователя, а я всячески ускользала от дачи показаний, прикрываясь туманом общих фраз и пустых лозунгов. Под конец, мое терпение лопнуло.

– Знаете, Владимир Клавдиевич, – Петрович, тут же поправил меня корнет, – поскольку Мирзабай – Мастер, он с легкостью обойдет все ваши милицейские уловки.

– Он-то, может, и обойдет, – ответил корнет, – но вы то не Мастер, вас и посадят.

– Меня сажать не за что, разве только за поддержание дурацких разговоров. Я в отпуску, и кому хочу, тому и даю свои честно заработанные деньги. Кроме того, поскольку Мирза – Мастер, то меня, его ученицу, волны милицейских преследований просто не достанут. И давайте закончим наш спор, я устала и хочу спать.

Посидев еще минут пятнадцать, гости отбыли. Корнет о чем-то договаривался с Толиком в прихожей, а я рассматривала розы и хризантемы на старых вышивках. Наконец, стало тихо, мы долго сидели друг возле друга, не зная, с чего начать разговор. Наконец, я решилась.

– Ты нашел Йллу?

– Да, сразу, – немедленно ответил Толик. Ему, похоже, не терпелось поделиться, и слова посыпались из него, словно горох из дырявого мешка.

– На рынке, где договаривались. Он отправил меня милостыню просить. Потом два дня ходили по пустыне, без всякой цели, куда глаза глядят. Ночевали в заброшенных домах, ели сухой хлеб пили воду из фляжки. Ноги стер, устал страшно.

– Это все? – спросила я. – Он ничему тебя не учил?

– Учил, конечно, – гордо произнес Толик. – Йлла избавил меня от очень существенной проблемы.

– От какой? – спросила я, догадываясь и опасаясь.

– От вожделения. Секс меня больше не привлекает.

Бедный мальчик! Дальше расспрашивать я боялась, но он сам не выдержал, и продолжил, важно роняя слова.

– Йлла показал мне, что чувствует женщина. Теперь я могу сравнить процесс с обеих точек зрения. И чем больше думаю о нем, тем меньше мне хочется принимать участие в этих животных случках.