Вокруг себя был никто

– Поищи себе другие ножны, – ответила я и вышла из комнаты.

Спускаясь по лестнице, я сообразила, что Вирга и Вилия нарочно оставили меня наедине с Толиком, и вся эта история, несомненно, очередная раскрутка, а нормальная женщина на моем месте сама раскрутила бы мальчишку до поросячьего визга, и в решающий момент сбежала, оставив его куковать с раскаленным мечом. Но для такого поступка нужно было совсем не уважать, даже презирать партнера по игре, а Толик мне нравился, и обижать его не хотелось.

Из-за двери доносился голос Санжара, он снова рассказывал, я тихонько оделась и бесшумно выскользнула на улицу. Длинную дорогу от Антакальниса до старого города я прошла пешком, слезы катились по щекам, горечь обиды перемешивалась с раздражением и злостью на себя. В первый раз за всю жизнь со мной разговаривали будто с функцией, безликим исполнителем роли, а я не смогла достойно ответить.

Секс никогда не был для меня табу, священной территорией, ступать по которой нужно с трепетом; я воспринимала его как приятное занятие с приятными людьми. Но в тоне Толика сквозила претензия, я была ему должна, обязана. Обязана выполнить свою функцию, дабы накопившееся семя не мешало господину мужчине продолжать полет к заоблачным высотам духа. Никто не спросил, нужна ли помощь мне, свободны ли от пут мои крылья.

Длинная прогулка уняла раздражение, а холодный воздух высушил слезы. Подходя к дому, я почти успокоилась и постаралась взглянуть на ситуацию со стороны, растождествиться, как советовал в своих книгах Игорь.

«В конце концов, – думала я, – это ведь не больше, чем игра. Меня с „друзьями“ не связывают узы родства, совместной работы или материальная зависимость. Если мне что-то покажется оскорбительным, в любой момент я могу встать и уйти. А Толик... Признайся, признайся себе самой, предложи он то же самое, но в привычной для тебя форме, ты бы, скорее всего, согласилась, а?»

От неожиданности я остановилась посреди улицы.

«А ведь точно, согласилась бы, почему нет? Меня с ним не связывают обязательства, нечему и некому помешать приятному занятию с приятным человеком».

Тогда я еще не понимала, что сильнее всего связывают людей эмоциональные обязательства, пережечь которые куда сложнее, чем разорвать долговую расписку.

«Игра, – думала я, – не более, чем игра по определенным правилам. Пока интересно, я буду играть».

На следующий день Вилия после первого урока подошла ко мне.

– Сбежала, подруга? – спросила она, протягивая пачку «Каститиса». – Толик, бедняжка, весь вечер места себе не находил. На дверь без конца посматривал, думал – вернешься.

–Подумаешь, Толик, – равнодушно произнесла я, но внутри сильно польщенная его беспокойством. – Тоже мне, духовный учитель! Во все времена мужчины под разными предлогами пытались затащить женщину в постель, но раньше это хоть называли любовью, а не духовной практикой.

– Вот ты глупая, – сказала Вилия, глубоко затягиваясь сигаретой. – Пойми, наконец, тело – всего лишь инструмент, и все, связанное с ним – функции инструмента, с которыми нужно растождествиться. Иначе навсегда останешься заключенной в скорлупу своих эмоций.

– Вот и растождествилась бы, – ехидно ответила я, – помогла бы молодому человеку. Великое дело обслужить растущий организм.

– И помогла бы, – спокойно сказала Вилия, – да Андрэ еще не дошел до уровня, на котором помощь воспринимается только как помощь, а не что-то большее. Ничего, скоро мы поедем к Мирзе, думаю, после поездки многое переменится.

Меня такая решительность напугала, некоторые органы моего тела представлялись и до сих пор представляются мне глубоко личными, не предназначенными для общего пользования. Но Вилии я ничего не сказала, а перевела разговор на другую тему. Мы поболтали еще немного, прозвенел звонок, и учителя разошлись по классам.

Близился конец четверти, замотанная школьной отчетностью, я не заметила, как наступила суббота. Вернувшись домой, я долго сидела на постели, вытянув ноги и не в силах думать ни о чем: перед глазами медленно вращались колонки журналов с фамилиями учеников, страницы их дурных сочинений на заданные и вольные темы, а в ушах звенел голос завуча, перманентно раздраженной особы, с крашенными под блондинку, завитыми на бигуди волосами, и нехорошим, от беспрестанного курения, запахом изо рта. Надо было встряхнуться, размять тело, убежать подальше от недели, проведенной в затхлой атмосфере каменных коробок.

«Завтра с утра, – с наслаждением подумала я, – лыжи в руки и за город. Прокачусь до Неменчин и обратно, километров пятьдесят в оба конца, так, чтобы морозец и лыжня выветрили из головы осклизлую муть преподавательской работы».

Предвкушая отдых, я возилась по своему незамысловатому домашнему хозяйству, как вдруг неожиданная мысль пришла мне в голову.

«Сегодня ночью Санжар устраивает раскрутку для мужчин, почему бы ни присоединиться? Не пустят, так не пустят, но приключение может оказаться интересным, не хуже лыжной пробежки».

Я накинула пальто, и выскочила во двор, к телефону-автомату. Вилия оказалась дома.

– Да, Андрэ будет участвовать. Они собираются в десять на вокзале, под часами, сядут на первую попавшуюся электричку и поедут за город. Куда, зачем, никто не знает. Санжар велел одеться потеплее и взять с собой водку.

Я приехала на вокзал ровно за пять минут до назначенного срока, но под часами уже никого не было. Пробежав глазами расписание электричек, я обнаружила отходящую ровно в десять. Куда, уже не помню, времени покупать билет не оставалось, я помчалась по подземному переходу на нужный перрон, радуясь, что оделась, как на лыжную прогулку, и бежать удобно, только термос в рюкзачке слегка постукивает по спине.

Вскочив в вагон, я засомневалась, а вдруг «раскрутка» перенесена или отложена, но тут электричка дернулась и начала набирать скорость. Делать было нечего, и я пошла разыскивать компанию.

Они сидели во втором вагоне, с серьезными, вдохновенными лицами: Санжар, Толик, Игорь и Андрэ, при моем появлении их физиономии несколько вытянулись. Быстро приблизившись, я уселась на скамейку и вопросительно взглянула на Санжара.

– Что ж, – сказал он, – ты сама пришла.

Фраза звучала многообещающе, если не сказать зловеще, но я тогда была в неплохой спортивной форме и очень самоуверенна, поэтому пропустила ее мимо ушей. Заметив под скамейкой край цветной бумажки, я наклонилась и вытащила десятирублевку.

– Хороший знак! – воскликнул Андрэ. – Значит, все правильно.

– Вскрытие покажет, – отозвался Санжар.

Ехали молча, уставясь в пространство за окном, лишь Толик иногда бросал на меня дружеский взгляд и едва заметно улыбался самыми краешками губ. Электричку потряхивало на стыках рельс, вагон раскачивался и вздрагивал, за окном стояла влажная чернота, изредка вспарываемая просверками фонарей.

Через полчаса появилась ревизия: два пожилых литовца в форме проверяли билеты, постепенно приближаясь к нашим скамейкам. Возле нас они оказались довольно быстро, быстрее, чем я успела сообразить, что билета у меня нет.