Вокруг Света 1993 №04

Мне запомнился божественно теплый (было плюс 20 ), безоблачный, безветренный день китайской зимы в Ханчжоу. Мы ехали по горной дороге, мимо чайных плантаций, виноградников, селений в вечнозеленых рощах, с богатыми на вид каменными домами... Едущий с нами профессор Чжэцзянского (провинции Чжэцзян) университета Сун Чжаолин сказал, что крестьяне здешних сел построили за последние годы не только дома, но и магазины, гостиницы, рестораны... Здесь — родина чая; в глубокой древности ханчжоуский крестьянин впервые сощипнул с куста листок растения с китайским названием «чай», заварил его, отведал напитка... Отсюда чай пошел по всему миру, претерпевая всевозможные прививки, приобретая новые оттенки вкуса и аромата... Говорят, что китайцы изобрели порох, но покорили мир без единого выстрела, чаем. В одной только России, за ее обозримую историю, выпито чаю целый океан. И в нашей литературе, в романах Тургенева или пьесах Островского, герои получили возможность разговориться, поскольку на стол подавался чай. И в Англии тоже...

Мы приехали в музей чая — большой белый дом, красиво встроенный в горный распадок, надышались чайным духом... Неподалеку на рынке можно было купить любое количество чаю, расфасованного или на вес, дешевле, чем в магазинах. Но прежде чем мы раскошеливались, профессор Сун принюхивался к товару, остерегал нас: «Это не берите, трава». Торговцы чаем громкими голосами поносили профессора, но он был непреклонен: «Вот это можно взять. Это — чай. А это не надо».

На обратной дороге мы поговорили с профессором Суном о творчестве, судьбе, социальных пророчествах нашего замечательного писателя Андрея Платонова... Как ханчжоуский профессор понимает и любит Платонова! Светлая голова!

Напоследок поездки по Китаю вернемся в тот самый поезд, в котором начали путь. Поезд такой, как у нас, — гэдээровские вагоны. Но в нем есть маленькие китайские хитрости: в купе под столиком, в массивном железном цилиндре, чтобы не ерзал, помещен термос с кипятком; на столике большие белые, с синей росписью кружки с крышками. Подают зеленый ханчжоуский чай, то есть проводница, такая, как у нас, только в форменных френче и брючках, с озабоченным лицом, предлагает чай, а там как хотите. Заварку ханчжоуского чая можно неоднократно прополаскивать кипятком, всякий раз получается чай с присущими ему запахом и цветом.

Часов в десять утра является из вагона-ресторана малый в белых штанах и куртке, у каждого принимает заказ, назначает время... Вагон общий, для тех, кто едет недалеко. В купе продано шесть билетов, сидим по трое на лавке, друг против дружки. На каждого из шестерых внизу под сиденьем припасены шлепанцы. На верхних полках, для особо притомившихся, приготовлены матрасы, подушки, пуховые атласные одеяла в пододеяльниках с кружевами. Это тоже китайские хитрости.

Подошло наше время. Наш трогательно-заботливый переводчик Лю ведет нас в вагон-ресторан. Кстати, Лю занимается и литературным переводом. Недавно перевел повесть Кунина «Интердевочка»... На обед первым делом нам подали нежно-розовых, только что сваренных горячих креветок, потом свинину с перцем, курицу в соусе, с молодыми побегами бамбука... Принесли лягушачьи лапки, Лю заказал их специально для нас: побывали в Китае, попробуйте и лягушек. Подали каракатицу — белую, разрезанную на жгуты. Съели и каракатицу. Принесли двух больших карпов в кисло-сладком соусе. И наконец суп с яичными хлопьями, ветчиной, грибами, помидорами. И — без чего не обходится ни одна трапеза в Китае — каждому по миске риса. Легкий китайский обед в вагоне-ресторане скорого поезда дальнего следования, идущего из Шанхая в Пекин...

Глеб Горышин

Подземный ход в Кремль

Конец тридцатых... Четверо друзей — Лева Федотов (он же Левикус, или Федотик), Олег Сальковский (Салик, или Мужик Большой), Михаил Коршунов (Михикус, Мистихус, Стихиус, или еще Химиус) и Юра Трифонов (Юрискаус) жили в одном доме, учились в одной школе и в одном классе. Пройдут десятилетия, и уже знаменитый писатель Юрий Трифонов напишет повесть «Дом на набережной». Дом на Берсеневской набережной, или Дом правительства (в народе сокращено Допр) был одет в серую шинель бетона, 25 подъездов, 505 квартир. Одних наркомов и замларкомов проживало до 140 человек, и большая часть из них погибнет в годы репрессий, а многие из тех, кто непосредственно осуществлял репрессии и занимал в доме квартиры своих жертв, тоже будут потом уничтожены. Сюда регулярно наведывались Ягода, Ежов, Вышинский, Берия, изредка наезжал Сталин. Жили Фотиева, Димитров, Поскребышев, Землячка, Аллилуевы, которых арестовывали беспрестанно; Милыптейн, Кобулов, Чубарь, Стасова, Косарев, Лысенко, Стаханов, Хрущев, Микояны, маршал Тухачевский, маршал Жуков, дети Сталина, приемный сын Ворошилова, принц и принцесса из Лаоса. В конспиративных квартирах, «кукушках», скрывались различные зарубежные шпионы, работавшие на СССР, одними из последних были «Феликс» и «Лина» из ЮАР. Некоторые квартиры, на самых верхних этажах, имели из кухонь выходы на чердак. В подвале был тир. Здесь, в доме, застрелился сын Калинина, тело его для немноголюдного прощания было выставлено ночью в клубной части дома, а утром увезено. Имелась телефонная связь «с автоматической телефонной станцией Московского Кремля». В правилах пользования станцией было сказано: «О всех изменениях в смысле персонального пользования тем или иным номером просьба ставить в известность Коменданта Кремля по автомату № 113 и Кремль, доб.22».

Спроектировал и построил дом архитектор Б.М.Иофан. Он сам поселился в нем — в квартире, которая служила ему и мастерской, где он начнет разрабатывать проект следующего грандиозного строительства — Дворца Советов. Дворец собирались строить на месте взорванного храма Христа Спасителя. Образование Борис Михайлович получил в Италии.

До последних дней жизни Иофан пытался уберечь созданное им бетонированное детище от всевозможных переделок, достроек, и если замечал, что где-то в серо-шинельного цвета стенах пытались прорубить дополнительные окна или двери — выбегал из своего 21-го подъезда и в гневе устремлялся к нарушителям целостности Берсеневского комплекса, получившего и еще одно название — жилой дом Советов ЦИК-СНК.

Каждую весну с крыши глыбами сбрасывали лед, который взрывался на асфальте бомбовыми ударами. В 1941 году на дом полетят настоящие бомбы и будут взрываться на этом же асфальте: гитлеровцы пометят дом на своих полетных картах, так же, как будет помечен Кремль.

Иногда со стороны кондитерской фабрики «Красный Октябрь» ветер придувал запах свежего шоколада, запах обманчивой сладости, окружавшей нас, мы это довольно скоро поймем, когда начнутся аресты, когда развернут свою активную деятельность Ягода, Ежов, Берия. И тогда наш дом начнет окутывать наганный запах казней... А пока... Мои мама и папа, совсем еще молодые, бегут после работы в кинотеатр «Ударник», который был составной частью Дома правительства, бегут на танцы. Составная часть дома — и Большой Каменный мост: такой же серый, с холодными зимними ветрами. В давности через Каменный мост, или Всехсвятский, возили на казнь, на Болотную площадь преступников с горящими свечами в руках. Толклись на мосту из Сыскного приказа платные «языки». Промышлял вор, разбойник и бывший московский сыщик Ванька Каин. Слепцы торговали замками и ключами, здесь обитали «певцы лазаря». Такой же частью нашей жизни была и церковь Николая Чудотворца, и палаты думного дьяка Аверкия, которые упорно называли Скуратовскими, а все вместе — церковкой. Здесь, по слухам, было древнее подворье Малюты, главы пыточного ведомства царя Ивана Грозного, откуда имелся под Москвой-рекой и подземный ход в Кремль для незамедлительных свиданий Малюты с царем. В тайниках малютинского подворья были обнаружены древние следы истязания людей — цепи, кандалы, кольца для дыбы. А также — черепа, кости, срезанные женские косы. Однажды мы, берсеневские ребята, решили напрямую проникнуть в Кремль, используя древний подземный ход. Этими ребятами были Лева, Олег и я. Юра Трифонов к тому времени покинул наш дом (были арестованы отец и мать), поэтому на Берсеневке мы остались втроем. Лева вел подробные дневниковые записи наших экспедиций.

... Так начались наши первые совместные и тайные поиски подземелья.

Прошло более полувека, и в один прекрасный день 1992 года я узнал, что к подземному ходу в Кремль проявляет интерес недавно созданная организация по подземным работам в Москве и Подмосковье, и называется она ФРОМ (от англ, «из», то есть предполагается «из-под земли»).

Желание связаться с сотрудниками ФРОМа, точнее, появление такого учреждения и вернуло нас с Олегом Сальковским к тем довоенным дням, когда мы и еще трое ребят из одного дома и пытались обнаружить древний тоннель в Кремль. И вот спустя десятилетия (точнее сказать, более пятидесяти лет) я — Химиус, именно под такой школьной кличкой я выведен у Трифонова в знаменитой повести, и Олег Сальковский (Лева погиб на войне под Тулой, Юра Трифонов умер), мы вдвоем плюс фотограф Артем Задикян и решили продолжить наши поиски тоннеля в Кремль. Но для того чтобы поведать вам об этих новых поисках, обо всем, что мы пережили, считаю необходимым вспомнить наше изначальное проникновение в «подземное логово Малюты», а для этого привести странички Левиного дневника.

Но прежде немного подробнее о Леве Федотове.

Юра Трифонов спустя многие годы напишет о Леве: «В детстве меня поразил один мальчик. Он был удивительно всесторонне развитой личностью. Несколько раз я поминал его то в газетной заметке, то в рассказе или повести, ибо Лева покорил воображение навеки. Он был так непохож на всех! С мальчишеских лет он бурно и страстно развивал свою личность во все стоё роны, он поспешно поглощал все науки, все искусства, все книги, всю музыку, весь мир, точно боялся опоздать куда-то. В двенадцатилетнем возрасте он жил с ощущением, будто времени у него очень мало, а успеть надо невероятно много. Времени было мало, но ведь он не знал об этом. Он увлекался в особенности минералогией, палеонтологией, океанографией, прекрасно рисовал, его акварели были на выставке, он был влюблен в симфоническую музыку, писал романы в толстых общих тетрадях в коленкоровых переплетах. Я пристрастился к этому нудному делу — писанию романов — благодаря Леве. Кроме того, он закалялся физически — зимой ходил без пальто, в коротких штанах, владел приемами джиу-джитсу и, несмотря на врожденные недостатки — близорукость, некоторую глухоту и плоскостопие, — готовил себя к далеким путешествиям и географическим открытиям. Девочки его побаивались. Мальчики смотрели на него как на чудо и называли нежно: Федотик».

Дневник Левы Федотова. 7 декабря 1939 г.

...« Сегодня на истории в тесном маленьком классе Сало нагнулся ко мне и с загадочным видом прошептал:

— Левка, ты хочешь присоединиться к нам... с Мишкой? Только ни кому... никому... не говори.

— Ну, ну! А что?

— Знаешь, у нашего дома в садике стоит церковь? Это церковь, кажется, Малюты Скуратова.

— Ну?

— Мы с Мишкой знаем там подвал, от которого идут подземные ходы... Узкие, жуть! Мы там были уже. Ты пишешь «Подземный клад», так что тебе это будет очень интересно. Мы снова на днях хотим пойти в эти подземелья. Только никому не надо говорить.

— Можешь на меня положиться, — серьезно сказал я. — Если нужно, я умею держать язык за зубами. Так и знай.

В течение всего урока Салик рассказывал мне об их былых приключениях в подземелье. Я загорелся любопытством. На переменке меня Мишка спросил — сказал ли Сало о подземельях Малюты Скуратова? Я сказал, что да.

— Мы, может быть, пойдем завтра,— проговорил Михикус.— Так как на послезавтра у нас мало уроков. И пойдем часа на три. Ты только надень что-нибудь старое. А то там, знаешь, все в какой-то трухе. Мы, дураки, пошли сначала в том, в чем обычно ходим, а я еще даже надел чистое пальто, так мы вышли оттуда все измазанные, грязные, обсыпанные,— как с того света...»