Вокзал потерянных снов

В самой Малой петле Дерхан быстро прошла под высокой Южной линией и направилась к северу. Река, которую она пересекла, резко поворачивала назад, изгибалась огромным «S», а потом ее русло выпрямлялось, и воды текли на восток, где встречались с Ржавчиной.

Там, где Малая петля срасталась с Барсучьей топью, дома были куда поменьше, улицы поуже, и петляли они похитрее. Плесень разъедала старые здания, крутобокие шиферные крыши капюшонами стояли на узких плечах — казалось, дома норовят попрятаться. На фасадах и во внутренних двориках, где вторгшаяся грязь задушила деревья и кусты, были налеплены корявые гипсовые вывески, рекламирующие скарабомантику, машинальное чтение и молитвотерапию. Здесь со лжецами и шарлатанами боролись за место самые бедные и непокорные из химиков и чародеев Барсучьей топи.

Дерхан осмотрелась, убедилась, что идет в правильном направлении, нашла дорогу к Конюшням Святого Гнедка. Это был узкий переулочек, он упирался в полуразвалившуюся стену. Справа Дерхан увидела высокое здание ржавого цвета, упомянутое в записке. Она перешагнула через порог пустого дверного проема и аккуратно пробралась по обломкам узким неосвещенным коридором, где было ужасно сыро, только что вода с потолка не капала. В конце коридора увидела стеклярусный занавес, его-то и велено было ей искать. Куски проволоки, унизанные битым стеклом, едва покачивались.

Она собралась с духом, осторожно отвела опасные бусы, ухитрилась не порезаться. Вошла в гостиную.

Оба окна были со стеклами, а к стеклам приклеена плотная ткань, большие разлохмаченные лоскуты — они заполняли комнату густой тенью.

Мебели было совсем чуть-чуть, такого же коричневого цвета, как и тот, что затемнял воздух в помещении; разглядеть ее можно было с трудом. За низким столом, в некогда дорогом, а теперь гнилом кресле сидела толстая пышноволосая женщина, с абсурдным позерством прихлебывая чай. Она смотрела на Дерхан.

— Чем могу быть полезна? — спросила она ровным голосом. Вернее, скрывая раздражение.

— Вы коммуникатрикс?

— Умма Бальсум, — кивнула женщина. — Вы ко мне по делу?

Сделав несколько шагов вперед, Дерхан застыла в напряженной позе у продавленного дивана. Ждала, пока Умма Бальсум не разрешила жестом сесть. Дерхан резко опустилась на диван и принялась рыться в сумочке.

— Мне… Э-э… мне нужно поговорить с Бенджамином Флексом, — собравшись с духом, сбивчиво проговорила она и достала мешочек с вещами, найденными в скотобойне и вокруг.

Накануне вечером, когда весть о разгоне милицией забастовавших докеров пронеслась по Нью-Кробюзону, Дерхан отправилась в Собачье болото. По пути ее догоняли все новые слухи. Узнала она и о том, что в Собачьем болоте разгромили редакцию бунтарской газеты.

Когда Дерхан, как всегда замаскированная, оказалась на мокрых улицах в юго-западной части города, было уже поздно. Шел дождь, теплые большие капли лопались, как гнилушки, на щебенке в знакомом тупичке. Вход был завален, так что Дерхан пришлось лезть через квадратное отверстие в стене, по которому на крюках подавались туши. Держась за осклизлые кирпичи, она свесилась над полом, загаженным навозом и кровью тысяч смертельно перепуганных животных, а затем, пролетев несколько футов, оказалась в кровавой мгле опустевшей скотобойни.

Она перебралась через сорванный транспортер, несколько раз споткнулась о разбросанные по полу крючья для туш. Кровяная слякоть была холодной и липкой.

Дерхан преодолела россыпи вырванных из стен кирпичей, расколотые ступеньки, поднялась в комнату Бена, в эпицентр разрушения. Путь ее был усеян обломками растерзанных, искореженных печатных машин, обугленными клочками бумаги и ткани.

Комната превратилась в пещеру, полную хлама. На кровати — слой колотой штукатурки. Стена, отделявшая спальню Бена от потайной типографии, снесена почти целиком. Через выбитый световой люк на искореженный скелет печатной машины моросил летний дождь.

Лицо Дерхан стало сосредоточенным, она приступила к напряженному, тщательному поиску. И нашла доказательства — всякие мелочи, подтверждавшие, что недавно здесь жил человек.

А теперь разложила их на столе перед Уммой Бальсум.

Дерхан принесла бритву Бена — с прилипшей щетиной и пятнышками ржавчины. Оторванную штанину. Клочок бумаги, окрашенный его кровью, — она потерла этой бумажкой по залитой кровью стене. Последние два выпуска «Буйного бродяги», обнаруженные под его раскуроченной кроватью.

Умма Бальсум смотрела, как на ее столе складывается жуткая мозаика.

— Где он? — спросила она.

— Я… я думаю, в Штыре, — ответила Дерхан.

— Предупреждаю, за такое — дороже на нобль, — проворчала Умма Бальсум. — Не люблю связываться с законом. Ладно, рассказывайте, что тут к чему.

Дерхан брала со стола предмет за предметом, объясняла. Умма Бальсум каждый раз кратко кивала. Экземпляры «Буйного бродяги», похоже, ее заинтересовали.

— Он для этой газеты писал? — спросила резко, вертя бумагу в руках.

— Да.

Дерхан решила умолчать о том, что он же и издавал газету. Никаких имен — это незыблемое правило, пусть даже коммуникатрикс можно верить. Средства к жизни Умма Бальсум добывает в основном через контакты с людьми, у которых проблемы с милицией. Выдавать своих клиентов ей не так уж и выгодно.

— Это, — ткнула пальцем Дерхан в центральную колонку, с заголовком «Что мы думаем?», — его статья.

— Угу, — кивнула Умма Бальсум. — Жалко, что текст печатный, лучше бы — его рукой… Ну да не беда. Есть у него какие-нибудь особые приметы?

— Татуировка. На левом бицепсе, вот здесь. — Дерхан показала сделанный ею рисунок — узорчатый якорь.

— Моряк?

Дерхан невесело улыбнулась:

— Даже на палубу ни разу не ступил. Как только устроился на должность, напился и оскорбил капитана, татуировка высохнуть не успела.

— Ну, ладно, — сказала Умма Бальсум. — Две марки — за попытку. Пять марок — за установление контакта, если получится. Два стивера в минуту — разговор. И нобль сверху, если он в Штыре. Годится?

Дерхан кивнула. Дорого, но в таком деле не обойтись несколькими магическими пассами. Если как следует потренироваться, любая может сделаться диковатой бормочущей ведьмой, но для хорошей психической связи требуется немалый врожденный талант и многолетняя усердная учеба. А то, как выглядит маг или что его окружает, не имеет значения. Умма Бальсум в своем деле такой же спец, как старший передельщик или химерист — в своем. Дерхан потянулась за кошельком.

— Потом заплатишь. Сначала посмотрим, можно ли к нему пробиться.

Умма Бальсум закатала левый рукав, у нее оказалась рябая, висящая складками кожа.

— Рисуй мне такой же якорь. Постарайся, чтобы точь-в-точь. — Она кивком указала на стул в углу комнаты, на котором лежала палитра с набором кистей и разноцветной туши.

Дерхан перенесла все это поближе к Умме Бальсум и принялась рисовать у нее на руке. При этом она напряженно вспоминала, боялась перепутать цвета. На работу ушло минут двадцать пять. Нарисованный якорь был чуть ярче, чем у Бенджамина, отчасти из-за качества туши, и, может быть, чуть пошире. Все же она была уверена: кто видел оригинал, узнает в этом рисунке копию. Наконец, удовлетворенная, откинулась на спинку дивана.