Волчьи песни

Странное для русских это знакомство. Вахид, тяжело ступая впереди, сначала водит их по комнатам. Показывает: «Вот тут мы с семьей. Это гостиная. Здесь дети спят. Тут молельная».

Потом выстраивает в большой комнате вдоль стены всю свою родню. Жену с двумя детьми. Проживающую с ними сестру жены. Своего младшего брата с женою. Двоюродного братишку – молодого пацана. И еще одну молодую женщину – сестру. Одетую во все черное по мусульманскому обычаю.

Представляет первую в ряду, одетую в длинное платье и закутанную в платок фигуру:

– Это моя жена Зайдат!

Молодая женщина кивает головой и с хитрой улыбкой любопытства смотрит на гостей.

– Мои сыновья! Джамалуддин и Газимагомед!

Мальчишки – двухгодовалые близнецы – жмутся к ногам матери.

– Сестра моей жены Фатима!

Одетая в черное «сухая килька» удостаивает русских только презрительным взглядом.

– Мой брат Муса! Его жена Минат… – так всех по очереди Вахид представляет им своих многочисленных родичей.

После церемонии ведет гостей к столу, который уже накрыт в пристройке. Старшие мужчины – отец, неизвестно откуда появившийся седенький дедушка Ахмат, сам Вахид, русские гости – присаживаются на длинные скамейки. Женщины и дети растворяются в усадьбе. Молодые мужчины подают блюда. Набор их небогат. Два вида овощных салатов, яблоки, виноград. Бутылка водки.

Казаков замечает, что во дворе младший брат Вахида с двоюродным братишкой тащат под навес овцу.

«Наверное, резать будут! – как-то отстраненно думает он. – А это процесс небыстрый. Как бы мы не подзадержались. Наши будут беспокоиться. Сказать, что не надо?!» – но вслух ничего не говорит. Еще обидишь хозяев. Сморозишь что-нибудь не так.

Рюмочки совсем маленькие. С наперсток размером. А застольные речи длинные-длинные. И по-восточному витиеватые.

Слово дают по старшинству. Первым говорит дедушка:

– Мы собрались здесь, чтобы выпить за мир, который наша родина – свободная Ичкерия – заслужила всей своей историей, чтобы жизнь на нашей земле цвела и расцветала, чтобы дети наши и внуки наши жили долго и счастливо, чтобы не знали войны… Были мир и дружба между всеми народами…

Опрокидывают по «наперстку».

Дают слово Казакову. Он в ответ, взяв в руки «наперсток», говорит:

– Чечня теперь, скорее всего, будет независимым государством в составе России. Так дай Бог чеченскому народу счастья и возможность построить здесь, у себя, мирную, спокойную жизнь. Чтобы дети ходили в школу, учителя учили, все росло и расцветало… Был мир…

Так дипломатично, стараясь не касаться трудных вопросов и больных тем.

С тостами прошли по кругу. Говорить разрешили даже младшим. Но пить им – ни-ни. Возьмет в руки «наперсток». Слово скажет. И поставит на стол.

Мало-помалу завязался разговор. О том о сем. Оказалось, что седой, благообразный дедушка Ахмат очень по местным меркам образованный, грамотный человек. В советские времена был директором школы в Казахстане.

Вот он поправил папаху на бритой голове, потеребил бороду, взглянул на всех из-под бровей и образно, чеченской поговоркой сказал о том, что он думает о происшедшем в большой стране под названием «СССР»:

«Бык подох – мясо, арба поломалась – дрова». То есть получается у него, что Советский Союз превратился просто в кучу мусора. Ну а дальше он высказывается в том духе, что Россия вряд ли теперь поднимется как империя или сильное государство. А после того, как Ичкерия станет независимой, уйдут и другие республики Северного Кавказа.

Анатолий, конечно, не может согласиться с таким видением ситуации, показанной «большим человеком». И старается вежливо, без эмоций ему возразить.

– Чечня – это, извините меня, уважаемый, отдельная песня. Кабарда, Осетия присоединялись добровольно. Так что тут процесс несколько другой…

– Разве только мы обижены на Россию? А татары, башкиры? – возражает ему собеседник. – Мы уцелели потому, что сопротивлялись всегда до конца. И от этого страдали больше других. До сих пор в наших мифах и легендах существует злой дух Ярмуль. Людоед огромного роста. С зычным голосом. Он уничтожает наших людей, разрушает аулы. В Грозном в советское время стоял на высоком месте памятник ему – генералу Ермолову. Так каждую ночь этому памятнику что-нибудь отбивали. Такая вот история…

– У нас общая история, уважаемый, – примирительно говорит Анатолий.

– Нэт! У нас разные истории, – сухо, даже слегка раздраженно возражает дедушка Ахмат, выбирая морщинистой, старческой рукой помидор покраснее и отправляя его целиком в рот. – Есть такой русский писатель Приставкин. Он написал повесть «Ночевала тучка золотая». Вот он знал нашу историю. И рассказал, как с нами обошлись во время войны. Страшная история. Прошлое никуда не уходит. Оно живет с нами. И определяет будущее.

В эту минуту в комнату, где сидят мужчины, заходит сестра Вахида Фатима. Она из-под черного платка, целиком закрывшего всю голову, зло зыркает на русских и подает Вахиду какую-то бумажку.

Казаков, глядя на нее, ее бледное лицо-маску с прорезями для глаз, рта, думает: «Вот еще одна жертва ваххабитской пропаганды!» И молча провожает ее взглядом до двери в пристройку. А тихий дедушка, слегка захмелев, все еще буровит:

– Мы, нохчий, – свободный народ! У нас даже имам Шамиль не смог стать царем. Хотя пытался. А это был такой человек! Отчаянно сражался он с русскими. С казаками. Рассказывают, что, когда его родная мать по просьбе одного из племен пришла к нему и передала их слова, что они больше не могут сопротивляться натиску «белого царя» и хотят перейти в русское подданство, рыжебородый Шамиль приказал дать ей плетей. За то, что она осмелилась передать ему эту просьбу. Вот какой это был человек!

– Но в конце жизни он находился в плену, в Калуге. И преспокойно жил там. Его Россия приняла как героя…

– Это правда! Он был герой!

Барашек созрел. И младшие мужчины стали подавать жареное, пахнущее дымом мясо. Простое, не слишком изысканное угощение. Но среди проголодавшихся людей оно пошло на «ура».

* * *

Возвращались они другой дорогой. Майор Казаков, сидя на переднем сиденье «Нивы», думает о разговоре: «Трудно нам будет с ними ужиться. Ермолов – Ярмуль. Надо же такое придумать! Барятинский, Воронцов, Толстой, Лермонтов. Какие люди тут побывали! Сложное чувство испытываешь, когда все это слушаешь. То ли дело американцы. У них похожая история. Они тоже продвигались на запад через леса и прерии, уничтожая и загоняя в резервации целые племена. И философия их проста: “Хороший индеец – мертвый индеец”. Где они теперь, эти могикане, сиу, дакота? Остались только в легендах. Вот тебе “Песнь о Гайавате”. Мы так не можем. Но и у нас есть о чем задуматься. Не зря нохчи спрашивают: “За что наш народ выслали в дикие степи? В Сибирь и Казахстан? Немцы же не дошли до Чечни”.

Это ведает только сам Иосиф Виссарионович. Это он со словами: “Я этот народ знаю!” подписал приказ на проведение операции под кодовым названием “Чечевица”. И пошло. И поехали вагоны для скота с деревянными скамейками. Буранные полустанки. Трупы вдоль всей дороги…

Ну а что, с русскими не так было? Логика истории. “Лес рубят – щепки летят”».

Они едут. А вокруг площади ликует народ. Чеченцы танцуют. Приплясывают. Палят из стволов вверх. В небо. Как сумасшедшие носятся на машинах, показывают друг другу два рогатых пальца. Что-то орут на своем языке. Вахид останавливается. Спрашивает у проходящего, в чем дело. Потом небрежно, скрывая радость, кидает в салон попутчикам: