Волчица в засаде

Я усадил Ягодкину на заднее сиденье, а сам устроился на переднем и хлопнул дверцей. Машина резво тронулась с места.

Я действительно очень хотел повидать Наташу. Мне показалось довольно странным то, что художница бросила меня вчера на произвол судьбы у дома на Первомайке. Куда исчезла Артамонова? Почему не дождалась меня? Почему не выяснила, куда я пропал? Почему не подняла тревогу? Не вызвала милицию, в конце концов? Чтобы выяснить эти и другие вопросы, мы и направлялись в Боровое.

Пока не отъехали далеко от города и мобильник все еще находился в зоне обслуживания сотовой компании, я позвонил на работу.

Трубку взял Колесников. Я тут же представил убогий кабинет, похожего на бульдога завуча, сидевшего за обшарпанным столом и тяжело дышащего в трубку.

— Это ты, Гладышев? — рявкнул Иван Сергеевич после того, как я поздоровался с ним. — У тебя тренировка началась. Где ты шатаешься?

Оказывается, и тренеру иной раз бывает необходим сотовый телефон, чтобы сообщить завучу о своем невыходе на работу.

— Я хочу сегодня взять отгул, — обрадовал я Колесникова.

— Какой, к черту, отгул?! — загремело в трубке начальство. — У нас что здесь, производственное предприятие, чтобы отгулы или отпуск без содержания брать? У тебя же пацаны без присмотра остались, а не токарный станок!

— Ладно вам, Иван Сергеевич, — поморщился я. — Незаменимых людей не бывает, сами же так всегда говорите.

Завуч так удивился, что даже забыл придать голосу суровый тон.

— Но это же совсем по другому поводу, Игорь, — произнес он обиженно.

— Правда? — хмыкнул я. — А вот я подумал, что как нельзя кстати ввернул вашу присказку. Придумайте что-нибудь, Иван Сергеевич. Попросите кого-нибудь из тренеров на сегодня подменить меня.

Старик — мужик мировой. Это с виду он строг, а в душе мягок и добр.

— Что там у тебя стряслось? — спросил он, и сразу стало ясно, что завуч пойдет мне на уступки.

— Заболел, — сказал я то, что обычно говорят в таких случаях прогульщики.

— Знаем мы эти болезни, — проворчал Колесников. — Похмельный синдром небось называется.

Я крепче вжался в сиденье, так как водитель стал резко тормозить на светофоре, и сказал:

— Обижаете, дядя Ваня, я же не пью.

Колесников рассмеялся обидным смешком:

— Не пьешь?! А чего же тогда вчера пришел на работу с разбитой физиономией да все норовил встать ко мне так, чтобы я синяки не заметил. Трезвым людям морду не бьют! А уж трезвым спортсменам тем более.

«Узрел-таки старый хрыч результаты моего знакомства на клеверном поле с бандой Арго», — подивился я глазастости старика и брякнул:

— Когда их трое, а ты один, бывает, и спортсменов бьют. До завтра, Иван Сергеевич! — и я отключил мобильник.

Машину на этот раз на дороге оставлять не стали, подъехали прямо на ней к воротам дачи художницы. Наказав водителю дожидаться нас, мы с Эллой вышли из машины. Дача казалась необитаемой. Во всяком случае, ничто во внешнем облике коттеджа не выдавало, что его хозяйка вернулась в свои владения. Двери и окна наглухо закрыты, в окнах — ни света, ни движения. Однако и в первое посещение меня никто не выскочил встречать с распростертыми объятиями. Мы с Ягодкиной прошли по гравийной дорожке, поднялись на крыльцо и постучали. Тишина. Я постучал кулаком, а потом несколько раз с силой пнул по двери. С таким же успехом я мог стучать в склеп, пытаясь поднять мертвых из гроба.

— Прекрати барабанить! — потребовала Элка, затыкая уши. — Сторож сейчас прибежит. Нет Наташи на даче.

— Я и сам вижу, что нет! — сказал я с досадой и напоследок пнул по дверному косяку. — Зря только притащились сюда, время убили.

Я спрыгнул с крыльца и направился в обход коттеджа, заглядывая в окна. В студии никого не было, а мольберты и полотна находились на тех же местах, что и вчера. Элка шла за мной по пятам. Мы достигли конца здания, выглянули из-за угла. В огороде тоже не было ни души. На всякий случай я дошел до черного входа, поднялся на крыльцо и толкнул дверь. К моему удивлению, она распахнулась настежь. Я переступил порог коттеджа. Щеколда на дверях была выдрана с корнем и болталась на одном шурупе. На полу в коридоре — следы от грязной обуви. От нехорошего предчувствия у меня заныло сердце. Я заглянул в кухню — пусто. В соседней комнате, спальне, хозяйки не оказалось, но были видны следы беспорядка — покрывало на кровати и дорожки на полу сбиты, ковер со стены сорван, подушка валяется у двери. На полу опять-таки отпечатки грязной обуви и пятна крови. Я выскочил из комнаты, столкнулся с Элкой и громко крикнул:

— Наташа!

Ответом мне была мертвая тишина. Я рванулся к лестнице, взбежал на второй этаж, мимоходом оглядел первую комнату, влетел во вторую и… облегченно вздохнул. За спинкой кровати на полу, забившись в угол, сидела Артамонова и с перекошенным от страха лицом взирала на меня. Очевидно, художница ожидала увидеть кого-то другого, представлявшего для нее опасность. При моем появлении выражение ужаса на ее лице сменилось на выражение безумной радости. Наташе все еще не верилось, что это я. Она открыла рот, хотела что-то сказать, но из ее груди вместо слов вырвались сдавленные рыдания. Потом девушка обмякла, уткнулась лицом в ладони, и ее тело стало сотрясаться от беззвучного плача.

Дальше последовал эпизод в духе душещипательных сцен из бразильского сериала.

— Наташа! Наташенька! — вскричал я, бросаясь перед девушкой на колени. — Что случилось?

Артамонова оторвала лицо от ладоней, обвила мою шею руками и, прижимаясь ко мне, заплакала в голос.

— Я… я… я ду-умала, — с трудом выговаривая слова, произнесла художница. — Я думала, это они вер… вернулись.

— Кто?! Кто?! — заревел я. — Кто вернулся?

Наташа прорыдала:

— Арго с приятелями!

— Арго с приятелями? — поразился я. — Они были здесь?

Вместо ответа Артамонова часто-часто закивала.

Неслышно подошедшая сзади Элка опустилась также рядом с нами на колени и погладила подругу по спине.

— Наташа, Наташенька, ну что ты, успокойся, — заговорила она ласково. — Все позади. Ну перестань!

Художница обняла и Элку.

— Вы живы, ребята, живы! — пробормотала она. — Я так рада вас видеть.

— Все хорошо, девочка. Все хорошо. А теперь успокойся и расскажи о том, что с тобой случилось.

Элка принесла воды. Я усадил Артамонову на кровать. Вдвоем с Ягодкиной нам все же удалось успокоить рыдающую девушку. Наконец, хлебнув воды, она начала свой рассказ.

— После того как ты вчера ушел, я больше часа прождала тебя у входа во внутренний двор, высматривая тебя, — изредка всхлипывая, говорила она. — Вдруг со стороны улицы в подворотню вошел Арго и двое его приятелей. Я попыталась убежать от бандитов, однако они догнали меня, скрутили, вывели на улицу и затолкали в машину, в ту самую, малиновую. Мордатый и длинный зажали меня с двух сторон, Арго уселся за руль, и мы поехали. Всю дорогу меня толкали, пинали, дергали и всячески запугивали, говорили, что меня убьют, что закопают, что жить мне осталось пять минут и так далее. За городом Арго заехал в поле. Меня вытащили из машины, избили и неожиданно оставили в покое. Тебя и Элку мне приказали забыть. Пригрозив на прощание, что, если я обращусь в милицию, меня непременно из-под земли достанут и перережут горло, бандиты сели в автомобиль и укатили. — Наташа поочередно виновато взглянула на меня и Элку. — Вы извините меня, ребята, за то, что я в милицию не обратилась. Испугалась я страшно. Да и до сих пор боюсь. — Художница опять глотнула воды и продолжила: — Я несколько часов шла пешком до дачи. Страху натерпелась — ужас! Наконец, в два часа ночи, добралась до коттеджа. Я была счастлива, что все мои мытарства остались позади. Однако едва я умылась, привела себя в порядок и собралась лечь спать, как примчался Арго с приятелями. Двери я им не открыла, но они выбили ее и ворвались в дом. Все трое были взбешены и стали требовать, чтобы я сказала им, где Игорь и Элка. Тогда я поняла, что вам удалось ускользнуть от бандитов, и в душе порадовалась за вас. Потом они обыскали дом, снова избили меня и уехали. — Художница приложила к вискам пальцы и покачала головой. — Они били меня ногами, сволочи.