Волчий вой

Кондрат бегом спустился с помоста и подбежал к Янычару. Заруба каким-то отрешенным взором поглядел куда-то вдоль частокола и медленно начал валиться из седла. Коноводы-джуры подхватили тело Гната и осторожно сняли его с коня. Тут же подбежал дед Мазур со своей извечной котомкой, в которой находились его чудодейственные мази и порошки, и начал потихоньку раздевать Зарубу, обнажая глубокую рану на груди. Дед Мазур был в прошлой жизни монахом и двадцать пять лет прожил в Межигирском монастыре, занимаясь монастырской пасекой. О пчелах он знал больше, чем о мирской жизни. Из продуктов пчеловодства, в основном, и делал он свои волшебные составы. Жизнь в монастыре научила его и искусству врачевания и траво-лечения, так как могли монахи положиться в случае болезни или травмы лишь на Сына Божия да на свои способности. Вместе с тем, случилось так, что жизнь в монастыре в какой-то момент сломала его веру в христианское учение, и он отрекся от него. Невзирая на то, что виной тому послужил человеческий фактор, дед Мазур вернулся к старым славянским верованиям и богам, и ушел к запорожцам на Сечь. Запорожцы, терпимые к любым вероисповеданиям, тем не менее, считали христианство неотъемлемой часть своей жизни, хотя и не пытались понять сути православия – просто верили в силу Сына Божьего. Но дед Мазур был выдающимся лекарем, и ему прощали нетрадиционные верования. Тем более, что при лечении применял он особое певучее поэтическое наречие, которое так нравилось раненным казакам.

– Ну – то, ничого, ничого, - бормотал дед, обтирая края раны чистой тряпицей. – До костей не достало басурманское жало, а кровушку мы сейчас, сейчас остановим.

Дед открыл берестяную трубочку, запечатанную тщательно подогнанной деревянной пробкой, и посыпал рану мелко истолченным порошком серо-зеленого цвета. На глазах у присутствующих кровь тут же остановилась, а края раны как будто, сошлись. А дед, пошарив в своей волшебной котомке, извлек из нее небольшую стеклянную бутылочку. Осторожно взболтав ее содержимое, он влил несколько капель вязкой тягучей жидкости Зарубе в рот и поднялся с колен.

– Отнесите, козаченьки, нашего славного Гната до хаты. Нехай отдохнут его члены многострадальные от трудов батальных.

Казаки подхватили тело Зарубы и унесли его в курень

А события этого дня, приближавшегося к полудню, продолжали развиваться.

Несколько десятков ногайцев неосторожно приблизились к частоколу на расстояние орудийного выстрела.

Пушкари тут же запалили фитили и отскочили в сторону. Фальконеты коротко рявкнули, выбросив в свет по раскаленному ядру. Оставляя за собой дымный след, ядра устремились к ногайской коннице, ударив в самое ее средоточие. Несколько всадников повалились с коней, и тут же раздался дружный ружейный залп, сваливший еще с десяток ногайцев. Казаки, не мешкая, стали перезаряжать оружие.

Бидайхан, видя, что его чамбул попадает под прицельный огонь, решил не губить своих воинов и отойти. Тотчас его приказ прокричали десятские, а сам Бидайхан в это время уже развернул коня.

Через несколько минут ногайская конница, оставляя за собой взбитую копытами коней снежную пыль, скрылась в балке, оставив на гребне увала троих наблюдателей.

ГЛАВА 9

Летит в стае Сварога Перуница

И несет рог Славы!

Так выпьем же его до капли!

(«Велесова кника», дощечка 2)

Кондрат, не мешкая, собрал старшину на короткую раду .

– Ногаи не уйдут, - без предисловий начал он. – Они пришли за табуном – это ясно. Если они начнут осаду, мы сможем продержаться, но не долго. Их слишком много. По-видимому, они обошли наши пикеты, и пришли сюда незамеченными нашими разъездами в степи. Ну, на то они и ногаи – степь знают, как казак свою подушку. Посылать гонцов за нашими разъездами, чтоб собрать их в кулак – слишком много времени уйдет. Давайте, старшино, решать, как будем отбиваться. Прошу, высказывайтесь.

– Думаю, надо послать гонца до пикета на «Бабе с хреном» . Пусть хлопцы там зажгут «фигуру», и сигнал пойдет аж до Сечи, - молвил Сидор Байдужий.

– До «Бабы» галопом скакать – до темна не успеешь, - ответил коротко Кондрат.

– А выйти орде навстречу до первой сшибки и сразу повернуть взад. Хай нарвутся на гарматы , - предложил Басурман. Последний был то ли турком, то ли курдом, сейчас уже и сам не помнил, поскольку попал к казакам шестилетним пацаном, да так и остался «басурманом», что было и именем его, и прозвищем.

– А если в рубке завязнем? – не согласился Байдужий. – Мало нас, не выдюжим в рубке. Ногаев-то, может, поболе сотни будет.

– Гната надо кликать, - предложил Савва Савин, - Гнат скажет, что надо предпринять. Он хочь и пораненный, а голова у него всегда умная в военной справе.

– Помянешь черта, а он сам уже, как тут и был, - ухмыляясь в вислые усы, пошутил Гук, кивая головой в сторону куреня.

А Гнат Заруба уже шел к казакам, сверкая новой белой сорочкой, как будто и не лежал без сознания на снегу полчаса назад.

– Вот же железный, чертяка! – радостно обнимая Зарубу, сказал Кондрат. – Ты чого выйшов роздягнутый?

– Охолонуть треба, - ответил, улыбаясь Гнат. – Ну, что вы тут рядите?

– Не надумали пока что ничего. Тяжелое положение складывается у нас. Ногаи пришли за лошадьми и без них не уйдут. По всему видать.

– Давненько они такими силами не выходили на разбой, - задумчиво покручивая ус, сказал Кондрат. – Как бы не задумали они по весне что худое против Сечи. Иначе, зачем им кони? У каждого ногая и так их по два-три, а то и более.

– Эти ногаи – кылычи . Верноподданные хана Аюка, - ответил ему Заруба.

– Что еще за «кылычи»? Впервые слышу о таких, - спросил Кондрат.

– Старейший род Едисанской орды и самый воинственный. Хан Аюк ходил воевать и на крымчаков, и шляхтичей бил, и турок, и ливонцев. Они кочуют по Буджакской равнине между устьями Днепра и Дуная и не повинуются ни хану Крымскому, ни султану турецкому. Буджакские ногаи, занимаясь беспрерывно войною, храбрее крымчаков и искуснее в наездничестве и рубке. Если кто и решится на Запорожскую Сечь войной пойти, так только Аюк и его войско.