Волчонок на псарне

По залу затопали десятки ног - почтенная публика танцевала, а Джерминаль играла, не открывая глаз. Закончив "Аделию", она исполнила песню моряка, гости принялись подпевать - многоголосо и фальшиво.

Джерминаль осмелела, вспомнила мелодию "Вместе навсегда", сыграла и ее - вокруг нее плясали пары, менялись партнерами, крутились, зацепившись локтями. Ей самой стало весело, так весело, что захотелось кружиться, и она начала играть все зажигательные мелодии, какие помнила.

Подавальщица сновала туда-сюда, носила огромные кружки пива, иногда останавливалась и еле удерживалась, чтоб не пуститься в пляс вместе с гостями. Даже пузатый хозяин переминался с ноги на ногу. Люди крутились водоворотом вокруг худенькой девочки, а она наслаждалась игрой и всеобщим вниманием, но вскоре ей показалось странным буйное веселье, Джерминаль прислушалась к себе и увидела прозрачные потоки, которые проходят сквозь нее, наполняют силой и заставляют людей плясать, как игрушечных человечков на нитках, привязанных к ее флейте.

Испугавшись, что люди умрут от усталости, Джерминаль стала играть, что в голову пришло, и посетители успокоились, расселись по местам, загудели, приступая к трапезе.

Что произошло? Откуда лепестки? Это папка придумал фокус? Или... Джерминаль только сейчас заметила горку монет у своих ног, их хватит надолго!

И все-таки мысль не отпускала. Что будет, если сыграть печальную мелодию? Джерминаль представила мертвую маму - она помнила похороны, - оживила чувство, что мама, такая молодая и красивая, никогда не вернется, ей будет холодно и сыро там, под землей. Вплела чувство в кружево мелодии, осмотрела посетителей - они приуныли, а грудастая тетка плакала, промокая глаза салфеткой. Даже "разбойник" пригорюнился и выпятил губу.

Нет, пусть лучше все веселятся, но не танцуют!

И снова захохотали женщины, которых папка почему-то называл "пропащими", загудели мужчины, зазвенели кружки пива и ложки. Вот теперь хорошо! Теперь совсем отлично, только почему-то тошнит, звенит в ушах и темнеет перед глазами.

Джерминаль пошатнулась, выронила флейту и села на корточки. Стало так темно, что она пыталась найти ее на ощупь. Голосов не разобрать, они слились в многоголосый гомон, только папку слышно, но словно издалека:

– Дочка, ты... Что с тобой?

Последнее, что помнит Джерминаль - она валится набок, по-прежнему ничего не видя, и кто-то берет ее на руки.

***

Очнулась Джерминаль в темном сарае на соломе, а не в комнате при постоялом дворе. Закуталась в рваное одеяло, обняла Кукуню, лежащую рядом, и ее скрутило голодным спазмом. Есть хотелось так, будто она месяц крошки во рту не держала. Если бы сейчас мимо пробегала мышь, Джерминаль съела бы ее вместе со шкуркой и костями.

– Проснулась?
– в темном углу завозился отец - приступ прекратился, и девочка, предчувствуя недоброе, отползла к мазаной глиной стене, вздрагивая и икая.

Отец шагнул из темноты и бросил ей лепешку, как собаке. Он так себя вел, когда Джерминаль очень его расстраивала и подводила. Сейчас тоже подвела, упала в обморок, когда играла. Или нет? Или случилось что-то ужасное?

Запах лепешки защекотал ноздри, Джерминаль схватила ее и принялась поглощать, даже не запивая. Ни одной мысли не осталось, был только голод, который от лепешки не прекратился, а немного поутих. И почему так нестерпимо хочется есть?

– Пап, можно еще? Пожалуйста!
– пролепетала она.

Отец сел перед ней на корточки, впился взглядом, как в мерзкое насекомое, упавшее в похлебку. Джерминаль судорожно вцепилась в куклу, отползать было некуда - она и так уперлась в стену.

– Смерти моей хочешь?
– прорычал отец, склонив голову набок.

Девочка замотала головой. Она лихорадочно искала ответ на вопрос, что же настолько ужасное она сделала, но не находила его.

– Хочешь. Иначе зачем ты ходила за дверь?

Сначала Джерминаль не поняла, о чем он, потом сообразила, что он имеет в виду дверь, которую она хотела, но испугалась открыть, когда настало время Выбора, и пискнула:

– Я не открывала ее! Клянусь! Почему ты подумал... Правда, не открывала!

– Врешь!
– папка замахнулся и отвесил ей оплеуху - Джерминаль упала в солому и замерла.
– Я же вижу, что ты была за дверью. Иначе как ты заставила всех тех людей плясать? Как заставила заплатить нам столько денег?

– Не знаю, - пролепетала она.

Что ему ни скажи, он не поверит, как тогда, когда говорил, что она украла деньги. Плачь, умоляй - все попусту. Если он решил, что она провинилась, то нельзя убедить его в обратном.

– Когда маг слишком расходует силы, он засыпает, - продолжал обвинять отец.
– А потом, просыпаясь, хочет есть, как ты сейчас. Но почему? И я, и мама объясняли тебе, что девочкам нельзя за дверь. Теперь если маги найдут тебя, то убьют, а найдут они быстро, уж поверь. И что мне с тобой делать?

Джерминаль представила, как ее поймали и ведут на костер, и стало безумно обидно, ведь она не ходила за дверь, хотя могла! Задыхаясь от негодования, Джерминаль вскочила, топнула ногой и закричала:

– Почему ты не веришь мне? Я говорю правду! Я не ходила за дверь! И не знаю, почему там все случилось. Вдруг оно само? Почему у тебя всегда виновата - я? Лучше мне вообще не рождаться! Пусть меня найдут маги! Они-то узнают, что я не вру!

Враз обессилев, девочка села, опустила голову. Слез не было. Хотелось есть, кружилась голова. Казалось, что в душе облетели все листья, и их кружит ветром. Сейчас папка приложится к баклаге, посмотрит с осуждением, заберет вещи и уйдет, а она останется в холодном сарае одна-одинешенька, никто не обнимет, никто не защитит. Скоро похолодает, и придется искать жилье, а кто ж ее, неумеху, пожалеет? Так и замерзнет под плетнем.

Ну и пусть! Ну и скорее бы!

Отец булькнул водкой, сел рядом, зашуршал соломой.

– Неужели ты, правда, не поняла, что случилось? И лепестки эти с неба... Как?

Отвечать Джерминаль не стала - она сама не знала. Думала, это заранее подготовленный фокус, а что люди танцуют - то им просто весело... Это уже потом она заподозрила неладное, но не успела ничего понять - в обморок упала.

– Папа... Я правда не ходила за дверь. Даже не открывала ее, только потрогала. Оно могло само... Ну, я могла сама стать магом? Без двери?

Отец лег на спину и ответил:

– Не знаю. Может, и могла, но я о таком не слышал.

Он больше не обвинял и не злился, наоборот, успокоился и говорил с ней, как со взрослой. Джерминаль осмелела и затараторила:

– Если оно само так стало, значит, я не виновата, и никто меня не убьет? А может, оно больше не... Ну, я так больше не смогу?

– Правда не знаю, малышка, - он протянул Джерминаль еще лепешку и кусок сыра.

Она затряслась от голода и быстро все съела, хотя раньше ей столько еды хватало на целый день. Одно ее радовало: папка был добрый, с ним можно говорить, он не накричит и не ударит. Боясь спугнуть везение, она тоже легла и подкатилась ему под бок.