Волчья Лапа

Луи настойчиво смотрел на Раймонда, но тот не мог заметить его взгляда, потому что упрямо уставился в землю. Правда, он чувствовал, что на него кто-то смотрит, и, может быть, именно поэтому не поднимал глаз. Потому что он знал, чего требует от него взгляд Луи.

Раймонд не был слишком чувствительным, но в глубине души у него уже некоторое время бродило какое-то неопределенное ощущение униженности и одновременно чувство протеста. В каком-то порывистом волнении думал он о бутербродах, которыми иногда угощал его Луи, или о тарелках супа, которые он иногда торопливо съедал в кухне или в чулане у владельца галантерейной лавочки Аренса. Он принимал все это просто как дружеское отношение к себе со стороны Луи, хотя сам ответить тем же не мог. Раймонд отдавал Луи то единственное, что имел — свою верность в дружбе. Он платил Луи самоотверженностью. Пока вдруг не заметил нетерпения Луи, когда в некоторых делах не слушался его или забегал вперед. И тогда обиженный Луи, звонко смеясь, бросал намеки, что кое от кого попахивает маргарином «Бона», хотя и его в той семье едят лишь раз в неделю. Луи тут же принимался рьяно объяснять, что к Раймонду это не относится, но, пожалуй, именно это объяснение и задевало Раймонда больнее всего.

Да, Раймонд не был слишком чувствительным, он и сегодня не отказался от бутерброда с ветчиной, которым угостил его Луи. Но как бы там ни было, что-то все же было не так, как раньше, и его губы никак не хотели произнести имя Луи. Поэтому он уставился в землю и помалкивал. На среднем валу крепости сидел их пятый приятель — Рогатка. Его вечная спутница — рогатка — торчала за поясом штанов. Рогатка сидел и качал ногами. Он был самым длинным из них, таким длинным, что носил уже отцовские брюки, у которых обтрепанные штанины были подрезаны снизу. Рогатку не интересовали ни должность, ни власть, он был большой трепач и умел в каждом деле видеть его забавную сторону. Но сейчас он молчал, потому что догадался, отчего никто не решается взять слово первым. Ведь не станешь же называть самое желанное — свое собственное имя.

Царящее в крепости напряжение смешило Рогатку и в то же время нагоняло на него скуку.

— Р-р-раймонд… — сказал наконец Рогатка. Это было первое имя с начала выборов. Луи вздрогнул, словно его ударили.

— Почему Раймонд? — спросил он запальчиво.

— Раймонд… — повторил Рогатка спокойно. Он долго и задумчиво смотрел в глаза названному, пока не спросил: — Раймонд, ты знаешь, сколько будет триста двадцать один помножить на пятьсот сорок два?

— Не знаю, — сказал Раймонд. — Сколько?

— Я тоже не знаю! — пожал плечами Рогатка и захихикал. — Потому-то я и спросил.

— Тупица! — презрительно бросил Луи. — Не мешай выборам.

— Так начинайте выбирать! — насмехался Рогатка. — Чего же вы так долго глазеете.

— Ну, скажи ты! — встал Луи. — Кого бы ты выбрал?

— Я? Ну что же, я могу сказать сразу! — Рогатка действительно уже давно решил. Он зажмурился и начал водить пальцем над сидящими внизу. В тот же миг, когда палец его остановился на Волчьей Лапе, Рогатка крикнул: — «Пятнадцать!» — и открыл глаза. По очереди указывая на каждого, он принялся считать.

Пятнадцатым был Красномураш.

— Это не выборы вслепую! — сказал Луи. — Атамана выбирают иначе.

— Ну и пусть, — сказал Рогатка, — во всяком случае, я выбрал Красномураша, и я за него.

— А кто второй кандидат?

— Да будь хоть ты, это неважно! — усмехнулся Рогатка и покачал ногой.

— Вот и буду! — заявил Луи. — У каждого один голос. Кто… — тут Луи остановился, — кто за… Красномураша, пусть поднимет руку!

Рогатка и Волчья Лапа подняли руки. Раймонд колебался, но, когда и он начал поднимать руку, Луи крикнул:

— Кто против?

Раймонд отдернул руку. Против Красномураша не был никто.

Луи покусывал губу. Затем крикнул:

— Кто за… Луи?

Красномураш поднял руку. Затем неуверенно поднялась и рука Раймонда.

— Поровну! — констатировал Рогатка и захихикал.

— Нет! — сказал Луи. — За Луи три голоса! — И он поднял свою руку.

— Мошенничество — воскликнул Волчья Лапа.

— У каждого один голос! — защищался Луи.

— Жульничество! — поддержал Волчью Лапу Рогатка.

— Жульничество! — пробормотал, соглашаясь, Раймонд.

Спор был решен жребием. Атаманом стал Красномураш.

— Справедливо, — одобрил результат жеребьевки Волчья Лапа. Луи взобрался на стену крепости и не сказал ни слова. Поздно было что-либо говорить.

— Итак… — сказал атаман Красномураш и почесал затылок. Было все-таки странно чувствовать себя атаманом, человеком, слово которого будет теперь законом. — Итак… — сказал атаман, — теперь у нас будет ватага, а ватага должна иметь название. Я думаю… Красные муравьи. Идея этого: трудолюбивые и сердитые, и держатся сплоченно, как муравьи. Или есть другое название или идея?

Других названий или идей не было.

— Тогда остается Красные муравьи.

— Атаман! — напомнил Волчья Лапа. — Мы забыли одну важную вещь: знамя. Крепость должна иметь свое знамя!

Против этого никто не возражал.

— Я думаю, подойдет… вот… — сказал Волчья Лапа и достал из кармана кусок материи, побольше носового платка, — не гладкий, сильно застиранный и полинявший трехполосник. Полосы были: белая, синяя, красная. Этот кусок материи был знаком мальчишкам, и историю его они знали, потому что уже два года Волчья Лапа вытирал им нос. Пожалуй, это последнее обстоятельство заставило Волчью Лапу напомнить:

— Это цвета Голландии. Один моряк привез его из города, где русский царь Петр Великий учился строить корабли. Я думаю, что ни у одной крепости нет такого ценного флага.

— По крайней мере, такого сопливого! — съязвил Луи.

— Я вечером постирал его и прокипятил! — защищал флаг Волчья Лапа.

Атаман взял кусок материи в свои руки и, убедившись в правдивости слов Волчьей Лапы, сказал:

— Что с того, что в него кто-то сморкался. Но теперь мы освятим его, сделаем флагом и будем защищать ценой собственной жизни.

Красные муравьи прикрепили свой флаг к высокому шесту и водрузили на бастионе, самом высоком выступе вала. Они, не отрываясь, глядели на него, а в душе у каждого нарастало тревожно-торжественное чувство. Флаг высился над кустарником и был далеко виден. Но это не тревожило атамана, а скорее радовало его. Ведь флаг и существует для того, чтобы его видели издалека и чтобы побуждать людей к отважным и славным подвигам.

— Ребята, Красные муравьи! — воскликнул Рогатка, который стоял на самом высоком выступе крепости, откуда поверх кустов можно было видеть родную улицу. — Там, честное слово, господин Маази.

Сколько они себя помнили, господина Маази никто никогда не видел на улице Лаане.

— С ним два маленьких мальчика с большими корзинами, — сообщал дальше Рогатка. — Мне кажется, что… Ребята, на эту шутку следует взглянуть поближе.

Красные муравьи, взяв знамя, гуськом отправились на улицу Лаане.

3

Бороденка господина Маази важно торчала вперед, а сам он держал обоих садовых грабителей за воротники рубашек. Давно уже ему так не везло. Глядя на довольное лицо господина Маази, можно было подумать не о нападении на его сад, а скорее о том, что эти две корзины анютиных глазок он получил в подарок. Тем несчастнее выглядели карапузы. Оголенные руки и ноги были густо обожжены крапивой, исцарапанные лица покрыты потом, веки распухли от слез, они шмыгали носами и тупо продолжали свой путь. Как Иисус Христос нес свой крест на Голгофу, так оба грабителя тащили свои во много раз отяжелевшие корзины, и хотя мальчуганы уже ослабли под ношей, они не осмеливались даже попросить у господина Маази разрешения сменить руку.