Волчья река

– А как же ужин?

– Я им займусь, – говорит мой брат, выходя из своей комнаты по другую сторону коридора. На шее у него болтаются наушники. Мама обнимает его за плечи, и он даже не напрягается. Какое-то время он это делал, но теперь ему лучше. По крайней мере, мне так кажется. Мы мало разговариваем с ним с тех пор, как я обнаружила, что он выбирается из дома, чтобы позвонить нашему отцу. Я не знаю, что с этим делать и как сказать ему об этом. Меня злит, что он вообще это делал. Даже догадаться не могу зачем. И не хочу спрашивать.

– Чеснок и имбирь, зеленый лук, – говорит она ему и приглаживает торчащую прядь на его затылке. – Чеснок и имбирь нашинкуй мелкими кубиками, ладно? И не забудь помыть всё перед тем, как резать.

– Помою, – отвечает он. Наверное, неправильно то, что меня беспокоит его любовь к использованию кухонных ножей. Я имею в виду – он же хочет стать поваром, верно? А повара пользуются ножами.

Как и наш отец.

Мама идет в свою комнату, чтобы переодеться, а я снова открываю ноут и смотрю на себя. Думаю о том, не запостить ли селфи. Мне нравится моя сегодняшняя прическа; у нее классная форма, а сине-зеленые прядки, которые я сделала на черных волосах, все еще яркие. Слегка взбиваю волосы при помощи пенки и пытаюсь принять позу «Заставь Далию Вспомнить, Что Я Еще Жива», однако что-то в этой идее мне не нравится. Я захлопываю крышку и натягиваю спортивный лифчик и здоровенную старую футболку поверх легинсов, по боковым сторонам которых идет узор из кровавых капель. Пока зашнуровываю кроссовки, входит мама. Она бросает взгляд на мои легинсы, и я знаю, что она собирается сказать мне, чтобы я надела другие, но потом спохватывается.

Одно можно сказать о моей маме: она пытается. Она знает, что я пробую справиться с нашим дерьмовым прошлым на свой лад. Я не знаю, каким способом это делает она, – по крайней мере, не всегда знаю. А эти легинсы мне нравятся.

Я поднимаю брови. Мама вздыхает и качает головой.

– Ладно, – говорит она, – пойдем.

Когда мы уходим, Коннор стоит в кухне, с ножом и разделочной доской и всеми ингредиентами, которые ему нужно приготовить. Мама напоминает ему, что не следует отвечать на стук в дверь. Он отмахивается. Эту рутину мы все знаем.

– До встречи, коротышка, – говорю я.

– Эй, чучело, у меня есть нож!

По дороге к двери я показываю ему средний палец. Для нас такие шуточки в порядке вещей. Но какая-то крошечная часть меня все еще не считает это забавным.

Во время пробежки вокруг озера я задаю темп, однако пытаюсь сдерживаться. Я упорно работала над этим. Когда-то мама была быстрее меня, а я была не в форме, но теперь всё иначе. Ноги у меня длиннее, и, когда я набираю скорость, ей приходится потрудиться, чтобы не отстать. Но я милосердна. Я не стану совсем уж унижать ее.

Нам требуется примерно полчаса, чтобы пробежать полный круг, и это идеально. Мы выбрали правильное время дня. Солнце уже скрылось за деревьями и светит сквозь них длинными красивыми лучами, которые падают на воду и отражаются от нее. Когда мы пробегаем старую хижину Сэма, мама замедляет темп, и я тоже придерживаю себя, чтобы не убегать вперед.

– Что-то не так?

Сэм больше не живет в этой хижине. Ее отремонтировали, и теперь тут постоянно сменяются постояльцы – туристы, приезжающие на день-другой. Я от природы подозрительно отношусь к людям, которые не остаются на одном месте, когда могут это сделать. Я вспоминаю все те ночи, когда плакала в подушку, потому что нам снова приходилось переезжать, чтобы найти безопасное место – хотя бы на время.

Теперь я уже не плачу. По крайней мере, не об этом.

– Ты думаешь о чем-то? – спрашиваю я, и мама качает головой, прибавляя скорость и делая более широкие шаги. Я легко успеваю за ней. Мы огибаем следующий поворот, над нами смыкается тень, приходится обойти стороной очередного туриста. Он спускает на воду старую лодку, в которой лежит сумка-холодильник, и я сомневаюсь, что она предназначена для рыбы.

Мама, очевидно, не хочет разговаривать. Мы просто бежим, уравнивая скорость. Я уже чувствую второе дыхание, мое тело работает так, словно создано для бега, мой мозг наслаждается притоком «гормонов счастья». За полчаса обежать озеро нелегко, но мы не сбавляем шага… пока я не замечаю Иезекила Клермонта, сидящего на самодельной прибрежной веранде, которую он сколотил из деревянных поддонов. Это тощий старик с морщинистой кожей, которая немного темнее, чем у его дочери, Кеции. Седые волосы коротко пострижены. Иезекил сидит в раскладном кресле, подставив под ноги скамеечку, – он приходит сюда каждый день, если позволяет погода и если не ноет его искалеченное бедро. По сути, наверное, незаконно строить возле озера такую вот веранду, но, насколько мне известно, никто не тревожит Изи на этот счет. Может быть, потому, что несколько месяцев назад он спас девушку, позвонив в 911, когда ее каноэ перевернулось на неспокойной воде, а она решила – по-дурацки – снять свой спасжилет и доплыть до берега. Если б местный водный патруль не подоспел к ней, потом пришлось бы искать ее тело в озере.

– Здравствуйте, мистер Кей, – говорю я, и мы переходим с бега на шаг. – Как дела?

Мне нравится Изи. И его дочь Кеция тоже. Его нельзя назвать чересчур веселым, но он умный и легкий в общении, и с ним всегда можно поговорить, когда мне это нужно. Иногда я прихожу сюда и рассказываю о своем отце. А Изи по большей части просто слушает и кивает.

– Говорят, что твоя мать вчера утром влипла в какие-то неприятности на телевидении, – отзывается он. – С тобой всё в порядке, Гвен?

– Конечно, – говорит она. – Просто еще один день в раю, Изи.

– Ты так считаешь? – Он пристально смотрит на нее, потом качает головой. – Та, другая женщина сказала очень многое. И люди могли прислушаться к этому.

– Могли, – соглашается мама. – Такое случалось и раньше.

– Не так, – говорит он. – Эти документальщики – они уже в городе. Остановились в отеле «Бродяга» поблизости от Нортона.

Я делаю резкий вдох. Документальные съемки – это камеры. Это люди, которые задают вопросы. Это люди, которые лезут в нашу жизнь. Я думала, что это всё, может быть, просто… исчезнет после «Шоу Хауи Хэмлина». Я думала, что, может быть, та блондинка, которая так резко обошлась с мамой, перестанет делать то, что делает. Я уже видела ее фотографию раньше. Она – мать одной из жертв отца. И у нее куча денег, которые она может потратить на то, чтобы испортить нам жизнь.

– Они здесь? – Я моргаю от резкого голоса мамы. В нем звучат тревожные ноты. Она сразу же меняет тон, но поздно – я уже расслышала. – Я хочу сказать – я не ожидала, что они приедут так скоро. Если вообще приедут.

– Они тут уже два дня, – говорит Иезекил. – Так сказала моя дочь, а уж она точно знает. Она присматривает за всеми чужаками.

– Забавно, – отвечает мама, – она не упомянула об этом сегодня утром, когда мы разговаривали с ней.

– Ты ездила к Кец? – Я немного удивлена: мама ничего мне не говорила. – Почему?

Она игнорирует мой вопрос и обращается к Изи:

– Вы видели эту съемочную бригаду?

– Они сегодня побывали здесь, – отвечает он и указывает дрожащим узловатым пальцем на ближайший въезд, где находится парковка для посетителей. – Установили камеру и некоторое время снимали озеро.

– С этой стороны? – Мама показывает. Он кивает. – Снимали озеро… и наш дом. – Голос у нее злой, и я не могу винить ее. – Они снимали наш дом!

Я, как и она, испытываю потрясение от того, что в нашу жизнь снова влезли без спроса. Окно моей спальни выходит на озеро. Видели ли они меня? Открывала ли я сегодня окно? Господи, задернула ли я занавески перед тем, как переодеваться на пробежку? Я не могу вспомнить. Я всегда делаю это, так?

Люди снова следят за нами. Полагаю, это не ново, но когда такое происходило прежде, я была ребенком. Ну почти все это время. Теперь я чувствую себя… уязвимой. И мне это совсем не нравится.

– Ну может быть, – говорит Изи. – Не думаю, что вы были дома. Вы с Сэмом уехали до того, как они тут всё установили, а до вашего возвращения они уже свернулись и укатили. – Хмыкает, однако не похоже, чтобы он видел в этом что-то забавное. – Эти дураки пытались расспрашивать меня о вас.

– Что вы им сказали? – спрашиваю я, потому что мама молчит. Изи устремляет на меня взгляд светло-карих глаз и несколько раз моргает.