Волчья шкура

Их было пятеро: трое мальчиков и две девочки. Ужас застыл в их глазенках.

— Какие же вы трусишки! — сказал учитель, — Берите пример с господина вахмистра, он ничего не боится.

Если бы ты, дурачина, мог заглянуть ко мне в душу! — подумал Хабихт и строго взглянул на детей.

— Итак, — сказал он, — вам встретился черт. И он вам что-то показывал.

Мальчики уставились в иол, девочки уставились в пол, все пятеро спрятали лица от Хабихта, у всех пятерых уши так и запылали.

А Хабихт (не надеясь вытянуть из ребятишек хоть одно разумное слово, а только чтобы выиграть время):

— Ну и какой он с виду? Рога у него есть?

Одна из девочек пошевелила губами:

— Черный и весь-весь волосатый, — сказала она.

А другая:

— Он сидел наверху, на откосе, и играл своим хвостом. Он был очень грустный!

— Как он был одет?

— Не знаю, — сказала девочка. — Он был весь засыпан листьями.

А один из мальчиков:

— Враки! Он был весь завален глиной. Он торчал из глины, как корень.

— Так у нас дело не пойдет, — сказал Хабихт.

— Да, так дело не пойдет, — повторил учитель.

— Он был черный, как гнилой корень, — сказал мальчик. — А глаза у него были совсем белые.

— Он с вами заговорил? — спросил учитель. — Сказал вам что-нибудь?

Но девочки покачали головами. Нет, он только страшно на них таращился.

Тут Хабихт сделал последнее усилие:

— А хвост? Какой у него был хвост?

— Он совсем без шерсти, — объяснили мальчики, — длинный, черный и извивался, как змея.

Наконец Хабихт вскочил на велосипед, радуясь, что по крайней мере избавился от учителя, но на сердце у него не полегчало, он все еще ничего не понимал. Интересно, это и вправду какая-то нечисть или всего-навсего корень? — спрашивал он себя. Проклятье! Что бы это такое могло напугать всех пятерых?

Со странно напряженными нервами, со странной слабостью в ногах крутил он педали своего велосипеда и вскоре очутился совсем один в пустынном поле. С вечера морозило, теперь опять стало таять; в придорожной канаве журчала вода. Больше ничего не было слышно: темное утро притаилось, недвижное, бесшумное. Темной массой вздымалась к облакам Кабанья гора (к тяжелой шиферной крыше), и только на востоке, на краю земли, у самого горизонта, светилась узкая щель.

Хабихт (хотя ему хотелось обратного) все сильней и сильней жал на педали и в конце концов добрался до склона горы, до того самого обрыва пониже хижины гончара, что всегда так приятно напоминал ему о том, как кончилась охота облавой. Глиняный откос подступал вплотную к дороге, дорога сворачивала влево, потом вправо, и там, опершись на свой велосипед, стоял помощник жандарма Шобер и пристально смотрел вверх, на гору.

Хабихт подъехал к нему и соскочил.

— Есть там кто-нибудь? — спросил он и тоже посмотрел на гору.

А Шобер:

— Не знаю. Я ничего не видел. Но сдается, что-то там есть.

Хабихт уставился на слабо мерцавшую сквозь черный кустарник глину, и ему почудилось, что по голове у него забегали крошечные муравьи. Он сказал:

— Если он тебя заметил, то уж, ясное дело, дал деру.

— Или же спрятался там, наверху, — отвечал Шобер. — По-моему, в кустах что-то шевелится.

Хабихт отвел велосипед на обочину и прислонил к телеграфному столбу, потом быстрым шагом вернулся к Шоберу и расстегнул кобуру.

— Давай просто покричим матросу и попросим его к нам спуститься. Если этот мерзавец засел наверху в кустах, матрос его спугнет и отрежет ему путь к отступлению, конечно при условии, что этот мерзавец не он сам. Здесь у нас все возможно. — И, не дожидаясь согласия Шобера, он сделал глубокий вдох, сложил руки рупором и громовым голосом крикнул:

— Господин Недруг! Господин Недруг!

Ему ответило эхо. Сначала спереди, потом сзади. А больше ни звука. У вахмистра Хабихта перехватило дыхание. Пустота; казалось, он падает в пропасть; несчастье, отчаяние, склон горы, обрыв, а за спиной кирпичный завод, на секунду выдавший себя отзвуком, что с каким-то странным лаем отскочил от его стен, и ничего больше, полный вакуум, падение вниз головой (а на голове копошится целая туча муравьев) и, наконец, издали, сверху, голос матроса:

— Эй! Что случилось? Кто там орет внизу?

— Спуститесь сюда! — закричал Хабихт, — Мы ищем тут одного придурка. И будьте так добры, загляните в кусты! Этот тип, наверно, прячется там.

Матрос стал спускаться, продираясь сквозь заросли. Его башмаки скользили по глине, как полозья салазок. Он хватался за ветки, которые с треском ломались, потом спрыгнул на дорогу.

— Гора потеет грязью и водой, — сказал он. — Там наверху все превратилось в сплошную кашу. По того парня я нигде не видел. Он, наверно, тоже влезает и вылезает через окно уборной.

Хабихт искоса, подозрительно взглянул на него.

— Не о том парне речь, — пробормотал он.

Брови у матроса поднялись.

— Ах, вот как! Значит, он был только предлогом?

— Нет, — сказал Хабихт. — Минуточку! — Он украдкой взглянул на Шобера, который, изучая склон горы, медленно отдалялся от них, ведя за руль свой дребезжащий велосипед. И затем: — Слушайте! Я только хотел вас предостеречь. Все, видимо, опять входит в свою колею…

— И потому мне следует помалкивать? Так, что ли?

— Да, — отвечал Хабихт, — Именно это я и хотел сказать. — И вдруг тихо, но с угрозой в голосе: — Я дам вам хороший совет: забудьте ваше ночное приключение на мосту, а также все, что вы, наверно, еще знаете, и постарайтесь впредь не морочить мне голову. Как видите, дело заглохло само собой.

Матрос прищурился.

— Вы получили орден, — сказал он.

А Хабихт (тоже прищурившись):

— Так точно. А вы имеете что-нибудь против?

Под тяжелой шиферной кровлей неба — дню приходилось вползать иод нее на брюхе — двое мужчин стояли и смотрели друг на друга прищуренными сверкающими глазами.

В этот момент помощник жандарма Шобер, успевший уже отойти довольно далеко, закричал:

— Вахмистр! Поди сюда! Здесь след!

— Сейчас! — крикнул Хабихт (не поворачиваясь в его сторону), а потом (умоляюще): — Ну как, вы поняли? — Он отвернулся и зашагал наверх, к Шоберу, который в нетерпении ожидал его.

— Что нашел? — спросил он, правда, довольно небрежно, ибо чувствовал на своей спине буравящий взгляд матроса. Но Шобер ему не ответил, а испуганно, кивком головы указал на гору; что он имел в виду, Хабихт понял не сразу. Нахмурив брови, он наклонился… и: