Волчья сотня

С этими словами Кузнецов расстегнул кобуру и схватился за рукоять пистолета. Господин Кулябко в совершенной растерянности переводил взгляд с одного офицера на другого, разевая, как рыба, рот в намерении сказать что-то, но не зная, что же тут говорить. Горецкий – а это был, разумеется, он, – опередив Кузнецова, выхватил револьвер из кармана френча и резко произнес:

– Не двигаться, Кузнецов! Держите руки на виду! Не думайте, что вам удастся обмануть меня! Если бы вы шли сюда арестовывать Кулябко, вы пришли бы не один, оцепили бы дом и послали вперед солдат. А тут все ясно: условный стук, пришли конспиративно… Ваша игра проиграна. Я давно уже подозревал вас. Когда не удалась моя проверка при помощи фотографической бумаги, только вы могли подменить пакеты, только вы имели к ним доступ. Вы постарались свалить вину на есаула Бережного, распустили слух о том, что его брат служит у красных. А ведь его брат погиб еще на германском фронте, мы нашли надежного свидетеля. Кого вы пытались вывести из-под подозрения – Осоргина, Мальцева, Коновалова? Остальные двое уже погибли, так что у нас осталось только трое подозреваемых…

Полковник Кузнецов стоял бледный как смерть. На его полном нездоровом лице одно за другим проходили выражения растерянности, злобы, отчаяния. Переведя взгляд на Кулябко, он прошипел:

– Ты, идиот несчастный, кого ты привел?

– Откуда мне было знать… – пробормотал несчастный толстяк, – пароль… и описание… все совпадало.

– Поздно сводить счеты, господа конспираторы, – жестко произнес Горецкий, – игра сыграна, пришло время платить по счетам.

– Погодьте, господин хороший, – раздался вдруг голос за спиной у Горецкого, – пистолетик-то положьте, а то как бы чего не вышло, да руки-то подымите!

Горецкий замер. Почувствовав холод упершегося в спину ствола, он разжал правую руку, так что револьвер с неожиданно громким стуком упал на пол, и поднял руки. Повернув голову, он увидел у себя за спиной давешнего рябого детину в сером армяке. В руке у него был обрез.

– Не дергайтесь, вашество, а то как бы ненароком не выстрелило. Как вы давеча мне говорили – люди разные бывают, некоторые очень нервные попадаются. Можешь тогда и пулю схлопотать. – Повернувшись к Кузнецову и Кулябко, детина сказал: – Он мне сразу не понравился. Вишь ли, паролю я ему не так сказал, так он уж мне в печенки въелся! Мы люди маленькие, а только сразу он мне не понравился!

– Молодец, Охрим! – Кулябко облегченно вздохнул и немножко порозовел. Затем он повернулся к Кузнецову и спросил: – Сергей Степанович, что теперь с этим делать? – Он махнул короткой ручкой в сторону Горецкого.

– Что, что, – зло передразнил его Кузнецов, – известно что. Есть у тебя место, где можно труп спрятать?

– Ну… найдем, конечно. Проще всего в погребе закопать. Кто его там будет искать?

– Ладно, в погребе так в погребе. Только чтобы тихо, никакой стрельбы, нельзя внимание привлекать.

Кулябко мигнул Охриму. Рябой детина довольно осклабился, вышел на минуту в сени и возвратился с огромным топором.

– Ты, любезный, не того… – поморщился Кулябко, – топором здесь… кровищи будет, не отмоешь потом. Ты лучше веревкой его удави. Или если топором, то на заднем дворе где-нибудь.

– На заднем-то дворе как бы кто не увидел, – с сомнением проговорил Охрим.

Горецкий оглядывался, судорожно ища выход. Охрим усмехнулся и подмигнул ему:

– Не бойсь, вашество, все будет в лучшем виде. Я таких, как ты, не один десяток умаслил. А чтобы сбежать от меня – это ты даже и думать не моги.

Кулябко протянул своему подручному моток бельевой веревки и суетливо промолвил:

– Давай уж, Охримушка, скорей его… В сенях, что ли. Только не здесь, все-таки…

– Как прикажете, – презрительно усмехнулся Охрим, – ежели вам неприятно…

Он отмотал часть веревки, демонстративно смастерил на ней петлю и схватил Горецкого за воротник френча.

В это мгновение дверь со страшным грохотом распахнулась, и на пороге появился унтер-офицер Ельдигеев с двумя «наганами» в руках.

– Стоять!!! – завопил он высоким и страшным голосом.

Полковник Кузнецов с неожиданной для его возраста и комплекции прытью развернулся к двери, направляя на Ельдигеева «браунинг». Но, опережая его, от окна шарахнуло пламенем, и Кузнецов отлетел к стене, отброшенный пулей из кавалерийского карабина. В разбитое окно заглядывал молодой казак, напарник Ельдигеева, с дымящимся карабином в руках.

Охрим стоял как истукан, держа в руках приготовленную веревку и с глупым видом хлопая ресницами. Господин Кулябко при первых признаках паники грохнулся на четвереньки и теперь полз почему-то в сторону убитого наповал полковника Кузнецова. Добравшись до него, он неожиданно зарыдал. Его толстое неуклюжее тело жалко и противно вздрагивало. Он смотрел на мертвого полковника и повторял сквозь рыдания:

– Сергей, Сережа, брат…

Вдруг он схватил из мертвой руки Кузнецова «браунинг» и, зарычав по-звериному, развернулся, целясь в Горецкого.

– Не стрелять! – закричал полковник.

Но Ельдигеев уже опустил вниз ствол «нагана» и выстрелил. Во лбу Кулябки открылось черное отверстие, и он, утробно ухнув, повалился на труп Кузнецова.

Охрим наконец ожил. Он по-бабьи тоненько завизжал и начал отступать к окну, повторяя:

– Я ни при чем, я ни при чем… Дяденьки, отпустите сироту… Я ни при чем, не знаю ничего…

– Умолкни, сирота. – Ельдигеев шагнул к нему и с презрительной усмешкой ударил ладонью по шее. Охрим охнул и осел на пол.

– Этот оживет, – пояснил унтер-офицер Горецкому, который огорченно осматривал комнату, полную безжизненных тел, – полежит минут десять и очухается, чтобы не мешал покуда.

Горецкий подошел к телам Кулябко и Кузнецова. Оба были безнадежно и абсолютно мертвы.

– Братья, значит, – протянул полковник в задумчивости, – м-да… Полный, можно сказать, провал. Оба насмерть… Теперь ничего не узнаем. Кроме них, имя предателя никто не знал.

– Извините, ваше высокородие, если бы я не выстрелил, он мог бы вас убить, – проговорил Ельдигеев с плохо скрытой обидой в голосе.

– Простите, – Горецкий повернулся к унтер-офицеру и протянул ему руку, – простите и спасибо – вы спасли мне жизнь. Я нисколько не виню вас – так неудачно сложились обстоятельства. Я сам виноват, пошел туда, где меня могли опознать. Но с другой стороны, кроме меня, идти было некому – надежных людей у меня, кроме вас, в городе сейчас нет, никому из контрразведки, как вы понимаете, доверять было нельзя. – Он снова повернулся к двум трупам на полу и удивленно повторил: – Значит, они братья… Действительно в них есть сходство. И Кузнецов, выходит, никакой не Кузнецов. Хороши эти, в контрразведке, собственного шефа проворонили!

Глава тринадцатая

«Необходимо мобилизовать все силы партии и профсоюзов на помощь фронту; провести поголовное вооружение всех членов профсоюзов в прифронтовой полосе и их мобилизацию…»

В. Ленин. Правда, 191

День обещал быть ясным, несмотря на осень. Вообще в последнее время ночи становились все холоднее, бывали и заморозки, зато днем солнышко пригревало по-весеннему. Ехали без дороги, старательно минуя встречавшиеся хутора и деревни. Погони за ними не было.