Волевой поступок

Они повернулись друг к другу одновременно.

Винсент никогда не видел Одру такой бледной; она прижимала к себе шкатулку с драгоценностями, словно боясь, что кто-нибудь отнимет ее. Но по крайней мере она перестала дрожать. Когда он заглянул ей в глаза, его сердце защемило от жалости. В них застыла боль. Ему хотелось утешить ее, но он не знал, как это сделать.

Он прошептал успокаивающе:

– Теперь все в порядке, любимая. Тебе больше никогда не придется переступать порог этого проклятого дома.

Одра кивнула.

– Да, – сказала она.

Некоторое время они продолжали смотреть друг на друга молча. Наконец она тихо произнесла:

– Ты ведь не думаешь, что это правда, Винсент? Ты ведь не думаешь, что я… незаконнорожденная? – Ее губы задрожали и глаза наполнились слезами.

– Не верю! Конечно, не верю! – воскликнул Винсент с таким неистовством, что его голос прозвучал, как гром, внутри маленькой машины. – Ты же сама сказала ей это прямо в лицо… она лгунья.

– Но почему она пошла на такую ужасную, такую подлую ложь?

Пораженный этим вопросом, Винсент с удивлением посмотрел на свою молодую жену и ответил:

– Одра… любимая… ну ты же не дурочка, ты же знаешь почему. Она же совершенно ясно тебе дала понять. – Его голос изменился, став намного жестче. – Она мерзкая старая корова, злобная и завистливая. И не только это. По-моему, она к тому же чокнутая. У нее не все дома, факт. Я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день за ней приедет карета и ее поместят в обитую войлоком палату.

– Возможно, ты прав, – медленно произнесла Одра, и все-таки она сомневалась. Она стала размышлять об Алисии Драммонд. Конечно же, это была скверная женщина. Злая. Но сумасшествие здесь могло быть вовсе ни при чем. Мысли Одры невольно обратились к братьям, и она вздохнула вспоминая о том, сколько невзгод пришлось им пережить за все эти годы в Австралии, и о том одиночестве и мытарствах, которые выпали на ее долю после их отъезда. Самое ужасное заключалось в том, что все это было никому не нужно, всего этого могло бы не быть.

– Ты успокоилась? – спросил Винсент.

– О да, – пробормотала Одра. – Я только подумала… люди могут быть такими подлыми, правда?

– Да, крошка, это правда, – согласился он и коснулся ее руки. – Попытайся расслабиться… никто не собирается красть твою шкатулку.

Одра улыбнулась и положила шкатулку на колени. Спустя минуту или две она заметила:

– Ну, я полагаю, что нам лучше двинуться в путь. Не можем же мы сидеть здесь целый день.

– О'кей… но куда, Одра? Ты все еще хочешь нанести визит своей двоюродной бабушке? Или мы оставим эту мысль и отправимся в Харрогит?

После небольшого колебания Одра решилась:

– Я думаю, что мы должны к ней поехать. Она ждет нас, и я хочу, чтобы ты с ней познакомился. – Посмотрев на Винсента успокаивающе, она добавила: – Бабушка намного приятнее, чем ее ужасная дочь, уверяю тебя?

– Тогда объясни, куда ехать.

– Вообще-то мы уже недалеко. Поезжай по этой дороге, минут десять до Лужайки сапожника, она будет по правой стороне. Там повернешь. Коттедж «Беделия» в самом конце.

Винсент вел машину на значительной скорости, и все это время они молчали. Только когда они повернули на Лужайку сапожника, Одра сказала:

– Знаешь, а это могло бы быть правдой.

Сразу поняв, что она имеет в виду, Винсент, не задумываясь, ответил:

– Может быть, и могло, но на твоем месте я не стал бы тратить время на подобные раздумья.

– Почему?

– Потому что ты никогда не узнаешь правды. Твоя мать – единственный человек, который мог бы раскрыть тебе глаза, но она умерла.

– Но она могла довериться бабушке Фрэнсис. Я уже говорила тебе, что они были очень близки.

– Но ты же не собираешься спрашивать об этом старую леди?

– Может быть, и спрошу.

Но Одра так ни о чем и не спросила свою двоюродную бабушку.

Приехав в коттедж «Беделия» они сразу же поняли, что старая леди очень слаба. Близился вечер, но погода была по-прежнему чудесная – солнечная и теплая. Несмотря на это, окна были плотно закрыты, и бабушка сидела перед огромным затопленным камином в захламленной гостиной, накинув шелковую шаль на иссохшие плечи и протянув руки к огню.

Одра провела Винсента через комнату, тесно заставленную викторианской мебелью и наполненную безделушками. Давно забытый запах этой комнаты сразу же напомнил Одре о прошлом. В сухом, пыльном воздухе витал запах перезревших яблок, лака для мебели и сухих духов, как это было в те годы, когда она приходила сюда ребенком. И, когда она наклонилась, чтобы поцеловать морщинистую щеку, на нее пахнуло смесью нафталина, лавандовой воды и мяты. Одру охватило чувство нежности к Фрэнсис Рейнолдс. Внезапно нахлынувшая ностальгия не отпускала ее в течение нескольких минут.

Бабушка Фрэнсис была вне себя от радости, что ей наконец привелось увидеть Одру после столь долгой разлуки и познакомиться с Винсентом. Хотя появление внучки с мужем и удивило ее, она сразу же почувствовала к нему расположение, по крайней мере так показалось Одре. Она щебетала как маленькая яркая птичка, и приветливо улыбалась. Время от времени она кивала головой, похлопывая Одру по руке и задавая очередной вопрос о ее жизни.

Одра, в равной степени радуясь встрече с бабушкой, старалась ответить на все ее вопросы и одновременно внимательно разглядывала восьмидесятилетнюю старушку. Она выглядела такой же хрупкой и прозрачной, как тонкие, словно бумага, фарфоровые чашки, из которых они пили чай, и Одра подумала, что если на нее дунуть посильнее, то она рассыплется. Насколько Одра могла помнить, бабушка Фрэнсис всегда была седовласой и худенькой, но теперь в ней появилась иная хрупкость, отчего ее захотелось завернуть в вату.

Старые кисти, старая плоть, которые скоро обратятся в прах, подумала про себя Одра, и по ее рукам пробежал холодок, несмотря на жару в комнате. Интуиция подсказывала ей, что скорее всего она видит свою двоюродную бабушку в последний раз. Фрэнсис Рейнолдс была очень, очень стара; жизнь ее на этой земле подходила к концу. Одра поняла также, что не следует расспрашивать бабушку о прошлом своей матери. Это могло слишком расстроить старую леди, которая с таким обожанием относилась к Эдит Кентон, всегда была так ласкова с ней самой и так приветливо встретила Винсента.

«Винсент был прав, – подумала Одра, – только моя мать знала правду, и она унесла ее с собой в могилу». И еще Одра поняла, что разговоры о прелюбодеянии и законности ее появления на свет могут оскорбить память матери.

Поэтому она ни о чем не спросила.

Они провели около двух часов в коттедже «Беделия», и только тогда, когда они собрались уходить, бабушка упомянула об Эдит Кентон.

Внимательно глядя на Одру своими старыми глазами, она прошептала:

– Когда моя дорогая Эдит умерла, Алисия забрала из Хай-Клю все бумаги. Но я взяла их у нее, потому что хотела сохранить их для тебя, Одра, до той поры, когда ты встанешь взрослой.

Фрэнсис Рейнолдс остановилась и, едва заметно улыбнувшись, покачала поседевшей головой.

– Ах, дорогое дитя, ты смотришь с такой надеждой, но боюсь, что в этих бумагах нет ничего особенно важного. Несколько писем, ее свидетельство о рождении и свидетельство о браке, несколько старых фотографий – вот и все…

У Одры от огорчения вытянулось лицо.

– И все равно я хочу взять их, – сказала она.

– Конечно, дорогая, поэтому я и хранила их для тебя все эти годы. – Бабушка взглянула на Винсента. – Бумаги в том кожаном плоском чемоданчике на полу. Не могли бы вы подать мне его?