Вольф Мессинг. Судьба пророка

– А как платить будем? – робко заметил представитель филармонии, боясь, что ГБ отменит концерты Мессинга, на которые уже поступили многочисленные заявки.

– Как… Как… – замешкался представитель обкома, – как ему всюду платят. – Высшую ставку, – тихо промолвил представитель филармонии.

– М-да, – почесал затылок начальник ГБ, – а вдруг выяснится, что он все-таки шпион, а мы его по высшей ставке оплачивали? Позора не оберешься. Не отмоешься. Никогда!

– Надеюсь, он не окажется ни шпионом, ни вредителем, – осторожно произнес представитель обкома, – его проверяли в Москве. И в других городах. Множество раз. Он предсказал смерть Гитлеру, если тот нападет на СССР.

– Это патриотично, – согласился начальник ГБ, – но Гитлер пока жив и подбирается к Сталинграду. В любом случае предсказание Мессинга надо включить в предисловие к его концерту.

– Сделаем, – отозвался работник филармонии. – Мой директор сейчас болен, в понедельник выйдет и сразу подключится к этому вопросу. Но как быть с продуктовой карточкой? Говорят, этот Мессинг на каждом выступлении затрачивает массу энергии. Может, отнести его к рабочим.

– Это не в нашей компетенции, – сказал представитель обкома, – артисты относятся к служащим. Выдадим ему то, что полагается. Одно ясно – с этим Мессингом надо быть всегда начеку!

Так или приблизительно так могло проходить совещание по поводу прибытия Мессинга в Новосибирск. Ему выделили комнату в общей квартире, чтобы за ним дополнительно приглядывали соседи. И они следили – следили за каждым его шагом: когда он уходит из дома, когда приходит, не превращается ли по вечерам в зверя (был распространен и такой слух).

Мессинг наверняка чувствовал и слежку за ним, и окружавшую атмосферу подозрительности. Кстати, отзывы о его концертах были в большинстве не столь пространны и хвалебны, как приведенные в мемуарах, и заключались в двух словах: «Концерт состоялся». Однако всегда выручали зрители – Мессинг знал, что нужен им, что их горячие, искренние аплодисменты – вот истинная оценка его работы, его творчества, а не грязные слушки злобных и темных типов. Новосибирск – суровый, холодный город, и людям живется в нем нелегко. Поэтому они пытаются обнаружить врагов, якобы мешающих жить лучше, им подсказывают, среди кого искать. Немало обид испытал Вольф Григорьевич в Новосибирске, но в награду за терпимость, за свой талант, несущий людям радость и веру в свои силы, обрел в этом городе счастье. Предоставим слово самому Мессингу: «В 1944 году в Новосибирске после сеанса „Психологических опытов“ ко мне подошла молодая женщина:

– Мне кажется, вступительное слово к вашему выступлению надо читать по-другому…

– Ну что ж, – ответил я. – Попробуйте вы прочитать его… Следующее выступление – через два дня… Вы успеете подготовиться?

– Попробую.

Накануне я встретился с ней снова. Мне понравилась ее манера чтения.

– А у вас есть длинное платье для выступления?

– Нет, я думаю, следует надеть темный строгий костюм. Он больше подходит для сеансов ваших «психологических опытов».

Так я впервые встретился с женщиной, которая стала потом моей женой, – Аидой Михайловной… Годы, прожитые с нею, самые счастливые в моей жизни». Это отрывок из мемуаров. Скорее всего, первый разговор между ними был лаконичным, но не таким сухим и формальным. Мессинг побледнел, узнав, что она собирается читать вступление не официальным тоном, а мягко и доверительно.

– Уйдет загадочность, таинственность, ожидание чуда! – возразил он.

– А это уже зависит от вас, – улыбнулась Аида Михайловна, – зато чудо не станет пугать некоторых зрителей, как я заметила. Советские люди привыкли к тому, что просто и понятно, что им преподнесли в разжеванном виде…

Мессинг подумал, не провокатора ли подослали к нему, но благородное лицо женщины, добрые глаза отмели сомнения. Она вновь улыбнулась:

– Доверительность, мягкость рассказа добавят вашим опытам человечности, приблизят к вам зрителей, заставят их переживать вместе с вами и трудности, и сложности работы и нисколько не снизят интереса к ней.

Он согласился с Аидой Михайловной и не пожалел об этом. Атмосфера в зале после ее выступления действительно становилась более теплой и человечной.

Ранее в каждом городе филармония прикрепляла к нему свою ведущую. Она, часто по бумажке, зачитывала аннотацию к выступлению Мессинга и говорила, что нужно выбрать жюри из зрителей. Обычно к сцене направлялись люди, не верившие в то, что все будет проходить без обмана, надеявшиеся раскрыть фокусы и трюки исполнителя. Среди первых подошедших к ведущей шестерых человек нередко оказывались люди, известные в городе и пользовавшиеся авторитетом. Жюри выбирало председателя, а зрители в это время писали на специальных бланках задания и просьбы для Мессинга. Записки передавались жюри, которое отбирало из них самые интересные и трудновыполнимые. Зритель, чей вопрос был признан самым любопытным, приглашался на сцену. Он становился напротив Мессинга, брал его за запястья и мысленно повторял свою просьбу. Мессинг выполнял ее, а потом председатель жюри зачитывал записку, чтобы зрители знали: просьба, указанная в ней, выполнена абсолютно точно. В конце программы Мессинг воспринимал мысли индуктора, находясь на почтительном расстоянии от него, что вызывало бурную овацию зрителей. Даже некоторых партийных работников.

Иногда на сцене возникали споры, пререкания по поводу выбора председателя жюри. Чтобы не затягивать эту ненужную церемонию, Аида Михайловна нередко жестко их пресекала. В обыденной жизни, как пишет Татьяна Лунгина, супруга Вольфа Григорьевича была на удивление приятным собеседником и внимательным слушателем. Чуткий и проницательный человек, она хорошо изучила мужа и умело строила отношения с ним. «Я знала о способности Мессинга читать чужие мысли, поэтому стала контролировать себя. Но у меня в голове постоянно крутился глупый стишок: „У попа была собака, он ее любил…“ Через некоторое время Мессинг обратился ко мне: „Зачем вы повторяете этот идиотский стишок про попа и собаку? Вы разве не знаете никаких других?“ Я была поражена…»

Аида Михайловна вскоре ощутила сильное недомогание. Мессинг почувствовал это.

– Что случилось? – встревоженно спросил он у жены.

Она молчала.

– Аидочка, ты должна пойти к специалисту, – настойчиво произнес Вольф Григорьевич, – не шути с болезнью.

Жена вновь ответила молчанием. Тогда Мессинг сказал грозным голосом, что было ему не свойственно:

– Это не Вольфочка тебе говорит, а Мессинг!

Он не был слишком высокого мнения о себе, но никак не мог привыкнуть, что к нему не проявляют такого внимания, как на Западе. Ни ученые, ни пресса. Поэтому в компаниях чересчур много говорил, иногда путано, перебивал других. Ему было что рассказать людям, и он хотел, чтобы его выслушали.

После войны, перебравшись в Москву, Мессинги почти четыре года жили в гостинице, а потом, по личному указанию Сталина, получили на Новопесчаной улице скромную однокомнатную квартиру с крошечной кухней. Единственной достопримечательностью в ней был большой заграничный телевизор, подаренный одним из министров, сына которого Вольф Григорьевич вылечил от алкоголизма. Как и многие бездетные пары, Мессинги завели собаку – овчарку, названную Диком, и попугая Левушку. В мемуарах Вольф Григорьевич выглядит едва ли не атеистом. Он не ходил в синагогу, не молился Богу, но отмечал религиозные еврейские праздники. В эти дни Аида Михайловна готовила блюда еврейской кухни. Однажды Татьяна Лунгина спросила у нее:

– Как вы не боитесь жить с человеком, который умеет читать мысли?

– Но у меня нет плохих мыслей, – ответила она спокойно, – впрочем, на днях, находясь на кухне, а я была в комнате, муж посоветовал выбрать для шитья не серые нитки, а коричневые, и это был полезный совет.

Как утверждает Лунгина, Мессинг был человеком разным – нервным, напряженным на сцене, спокойным, нежным и веселым в доме, среди друзей. О Мессинге ходило множество слухов. Поговаривали, что одна зарубежная научная организация предложила телепату миллион рублей за его мозг, который он должен был ей завещать. Знакомый почерк отечественной госбезопасности. Мессинг смеялся, не подавал вида, но не сомневался, что его работа близка к науке, и, повторяем, переживал бесконечно, что она себе во вред не уделяет ему необходимого внимания.

В 1960 году у Аиды Михайловны появились метастазы рака груди. После ее удаления она прошла курс интенсивной терапии, и процесс развития болезни замедлился. Татьяна Лунгина пишет: «Я искренне восхищалась Аидой. Как сильно она держалась за жизнь! Какая у нее была сила воли! Какое самообладание надо иметь, чтобы между курсами химиотерапии и облучения сопровождать мужа и ассистировать ему на выступлениях. В пути ей постоянно нужно было делать инъекции, чтобы она добралась до Москвы живой. Вольф не положил ее в больницу после возвращения из Горького, когда он на руках вынес ее из теплохода… Аида знала, что умирает, но даже тогда оптимизм не покидал ее… Она пыталась убедить Мессинга, что все будет хорошо. Однажды пациентку навестили директор института онкологии Николай Блохин и гематолог Иосиф Кассирский.