Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Шрифт:
Варшава, 1939 год,
немецкая оккупация
Посреди булыжной мостовой вдруг тяжело шевельнулась металлическая крышка люка, приподнялась и со скрежетом поползла в сторону. Из отверстия показалась голова в кепке – это был проводник Збышек. Он с трудом выбрался наверх, протянул внутрь люка руку и помог выбраться на мостовую Мессингу.
– Ну, все, – сказал Збышек, отряхивая пальто. – В ту сторону не ходите – там патрулей много, там выход из гетто. А все живут дальше. Бараки,
– Благодарю вас... В этих бараках тоже живут? Все окна погашены. – Мессинг достал пачку ассигнаций, протянул их Збышеку.
– Везде живут. Просто боятся свет зажигать. – Збышек, не считая, сунул деньги в карман пальто и быстро пошел по улице вдоль приземистых кирпичных строений с черными безжизненными окнами. Скоро он растворился в темноте.
Зябко поежившись и запихнув руки в карманы пальто, Мессинг побрел по улице в противоположную сторону.
Мессинг сидел на табурете посреди подвала, а перед ним стояли две женщины и пожилой мужчина.
В полуподвальном помещении с запыленными окнами дети бегали и играли в куклы. Тут же, по углам, женщины готовили еду на керосинках, чистили картошку, резали лук на дощечках, вдоль стен были устроены двухэтажные нары, и кое-где наверху на них лежали спящие.
– А больше никого нет родом из Горы-Кальварии? – спросил Мессинг, оглядываясь по сторонам.
– Больше никого... всех угнали... – ответила одна из женщин в мокром грязном фартуке и шерстяной кофте с продранными локтями.
– Но вы не знали такую Сару Мессинг?
– Почему же? Они в соседнем бараке жили – и Сара, и ее дети. Они уже взрослые... ну, вот примерно одного с вами возраста, и невестка, и дети – трое детей у них было. Девочка и два мальчика, не помню, кто чей сын или дочка были. Помню по именам – Яша, Вольфик и Фаня. Они с моими детьми часто играли.
– Вольфик? – переспросил Мессинг.
– Ну да...
– И всех увезли немцы?
– Всех. И другие семьи из Горы-Кальварии увезли. Две недели назад...
– А куда? Вы не слышали ничего? Что в гетто говорят?
– Разное говорят... – Женщина опустила глаза.
– Кто говорит, на работы на какие-то заводы... – подал голос мужчина и тоже отвел глаза в сторону. – А кто говорит... на ликвидацию...
Мессинг долго сидел опустив голову. Кричали дети и носились по подвалу, шипели на горячих сковородках лук и картошка.
– А вы сидите и ждете? – наконец спросил Мессинг и поднялся. – Когда вас повезут?
– А что мы можем сделать? Кто-то бежит из гетто, но все же убежать не могут... – ответила женщина и всхлипнула, высморкалась в подол грязного фартука.
– Эх, евреи, евреи... овечье стадо... – вздохнул Мессинг и пошел из подвала.
Несмотря на то что стоял день, на улицах гетто людей почти не было. Изредка мелькнет впереди фигура, жмущаяся к стенам бараков, и тут же исчезнет. И Мессинг вдруг поймал себя на мысли, что и сам все время прижимается к стенам, чтобы остаться незамеченным.
Вот впереди показался немецкий патруль – два автоматчика и фельдфебель с пистолетом на поясе в кобуре.
Мессинг быстро свернул за угол, заторопился по улице,
снова свернул в узкий переулок, остановился, тяжело дыша. Увидел подворотню и направился к ней. Он оказался в небольшом дворе, окруженном двухэтажными каменными домами, присел на лавочку у стены одного из домов, вновь огляделся по сторонам.В углу стояли ящики для отбросов, и в них копался какой-то сгорбленный человек в грязном плаще и старой шляпе, надвинутой на глаза. Он что-то выискивал там и складывал в старую холщовую сумку.
Мессинг пригляделся к нему и вздрогнул. Он узнал в нищем доктора Абеля, своего первого импресарио и учителя!
Мессинг медленно встал, подошел, позвал негромко:
– Доктор Абель... это вы?
Нищий замер, напрягшись, – это Мессинг почувствовал по его спине, потом осторожно повернулся. Вольф увидел изможденное, морщинистое лицо Абеля, седые волосы, выбивающиеся из-под шляпы. Доктор узнал ученика и слабо улыбнулся:
– А ведь я всегда верил, что мы обязательно встретимся... и встретимся здесь... в варшавском гетто... как видишь, я тоже стал провидцем...
– Почему вы здесь? – спросил Мессинг.
– А ты почему здесь, Вольф?
– Я искал родных... маму, брата, сестер... племянников...
– И никого не нашел? – вновь улыбнулся Абель.
– Их куда-то угнали... на какое-то строительство...
– Их никуда не угоняли, Вольф... их ликвидировали... И мою семью тоже... Мне одному удалось спастись, но теперь я даже не знаю, зачем я спасся.
– Хотите, пойдем вместе? Постараемся выбраться отсюда, – сказал Мессинг.
– Куда?
– Будем пробираться к границе. Уйдем в Советский Союз.
– У вас это не получится. – Абель заглянул в свою сумку, достал заплесневелый черствый кусок хлеба, откусил и стал жевать беззубым ртом.
– Вы же погибнете здесь, доктор Абель. – Казалось, Мессинг сейчас заплачет.
– Мы все погибнем, Вольф... скоро... И я никуда с тобой не пойду... Я живу здесь. – Абель показал рукой на один из домов. – Там, в подвале. У меня есть лежанка...
– Пойдемте, пойдемте, доктор Абель. Я помогу вам.
– Не надо. Я никуда не пойду. Я сделал ошибку – мне не надо было спасаться, мне надо было погибнуть с моей семьей. Думаю, скоро ошибка будет исправлена... Прощай, Вольф... Не надо было нам видеться... Впрочем, что Бог ни делает – все к лучшему. Прощай. – И Абель медленно пошел через двор к подъезду.
– Подождите, доктор Абель! – Мессинг сделал шаг к нему. – Пойдемте со мной. Все поправится. Мы будем вместе работать.
– Это новое ваше пророчество? – обернулся Абель. – Вы посылаете мне надежду?
– Я верю, так будет. Мы заживем другой жизнью, доктор Абель.
– Не хочу... я вообще не хочу больше никакой жизни... евреям не место в этой жизни. Прощайте. – Абель пошел прочь, но вдруг снова обернулся. – Я все эти годы следил за вашими выступлениями. У вас хорошо получалось... Только почему вы не предсказали всего этого? – Доктор Абель обвел рукой двор и медленно пошел дальше.
Мессинг смотрел ему вслед, потом встряхнулся и повернул в подворотню. Вышел в переулок и пошел по тротуару, свернул за угол – и чуть ли не столкнулся со Збышеком.