Волхв

Высоченного Олбрана с медлительным, но зато дотошным Велитархом отрядили разделывать медведя. С ними отправился и Горий, чтобы и место указать, и помочь в случае чего. Обратно собирались выдвигаться тяжело нагруженными — кроме шкуры, рассчитывали захватить с собой и побольше мяса, такую толпу мужиков надо чем-то кормить. Запасов у ведуна хоть и немало, но все ж не на такую армию. Братья, осмотрев ледник, прикинули, что гуртом подчистят съестное дня за три. А сколько тут с такими делами еще проторчать придется — не ведомо. Посовещавшись, решили, что надо самим выходить на охоту, и уже было собрались, да не пришлось — подвезло, оказалось, медведя малой зарубил, да не простого — колдуна в медвежьей шкуре. Правда, оттого, что в него чародей вселился, косолапый не похудел, и мясо его хуже не стало. Услышав о забитом Михаиле Ивановиче, братья повеселели — теперь еды, точно, на неделю всем хватит.

Дошагали быстро. Ветер основную влагу уже стряхнул с веток, остатки, сыпавшиеся на троих путников в виде редких капель, задержать их уже не могли, как и испортить настроение. Косолапый лежал там, где его и оставили. Увидев его теперь, много после схватки, Горий удивился еще больше — как он умудрился такого здоровяка завалить? «Наверное, это дед помог. Ранил зверя, а потом уже и меч справился. Повезло мне с оружием, с таким любой добытчиком станет». О собственном участии в победе над косолапым Гор в своих рассуждениях скромно умалчивал, справедливо полагая, что хвалить себя — последнее дело, пусть другие скажут хорошие слова, он примет их как должное.

Опытные охотники, увидев медведя, присвистнули.

— Здоровый, чертяга. — Олбран, примериваясь, обошел неподвижного зверя. — Неужели это ты его так?

Гор коротко кивнул, но глаза выдали — радостные и восторженные, они внимательно рассматривали страшную рану косолапого на шее.

— Не слабо рубанул, — Велитарх открыл спрятанные под длинной шерстью края разруба. — Быть тебе охотником не из последних.

Гор от удовольствия слегка покраснел. Впрочем, охотники на него уже не смотрели.

Велитарх порылся в котомке и извлек серую от времени и наносимого сверху медвежьего жира фигурку косолапого, искусно вырезанную из дерева. Оглядевшись, пристроил ее в развилке молодой березки. Олбран приблизился к нему и оба опустились на корточки перед амулетом.

— А мне с вами можно?

— Нет, Гор. Ты не должен показываться духу медведя, он может тебя узнать и потом в покое не оставит, пока не отомстит. Постой в сторонке. Мы быстро. И лучше лицо прикрой чем-нибудь.

Горий послушно отошел к границе просеки, присел на вывернутую корягу и отвернулся. В его селе таких строгостей после убийства косолапого не водилось, но определенное заклинание духу медведя, после удачной на него охоты, читали обязательно. В Коломнах тоже верили, что он после гибели может навредить охотнику, например, наслать на него неудачу в охоте.

Миловы речитативом зачитали обращение к медвежьему духу — Гор не разобрал ни слова — и Олбран помазал фигурку свежей кровью косолапого. И тут же завернул в старую рогожку и упрятал обратно в котомку Велитарха. Закончив непродолжительный обряд, братья поднялись на ноги. Велитарх завязал тесемки котомки и снял с пояса разделочный нож. Олбран уже наваливался на тушу медведя всем телом — переворачивал. Но пока не подскочили еще двое, не справлялся. Втроем кое-как осилили — перекинули неподъемного мишку на спину. Лапы тяжело махнули вслед за телом. Как у живого. Гор даже на миг испугался.

Ближе к вечеру, когда трое братьев, распаренные и умиротворенные, уже вернулись из бани, ведун отправил двоих за пленником. Давило и Заруба притащили варяга и бросили перед крыльцом. Только что притопали охотники, груженные медвежьим мясом и свернутой шерстью внутрь шкурой. Белогост, проводив их на ледник и в мастерскую, где они растянули на правилах шкуру, подошел и встал рядом, оценивая раненого взглядом. Он был ощутимо могуч. Сильные пальцы до белизны сжимались в кулаки, а взгляд спокойно гулял по лицам братьев. Стрела с седым опереньем из хвоста филина сидела в его теле, как влитая.

— Чего с ним, Светлый? — Олбран толкнул пленника ногой и тут же смерил презрительным взглядом молча сморщившегося от боли в плече врага. — В расход, может? Что бы не мучился, — и зловеще прищурился.

Белогост снял с пояса нож, подошел к варягу и присел рядом. Горий отвернулся, решив, что пленника сейчас будут убивать, он еще не привык к виду крови. Варяг гордо вскинул голову и тихо проговорил:

— Если ты воин или когда-нибудь был им, старый, дай мне топор.

Ведун усмехнулся и отнял его руку, прижимающую рану:

— Хочешь умереть с оружием в руках, как велит традиция воинов?

— Да, хочу.

— Но ты же христианин. Для последователя Христа ни к чему такая героическая смерть. Достаточно прочитать молитву и покаяться, если успеешь, — он ножом разрезал рубаху на плече и открыл место, из которого выглядывало древко. — И что-то я не слышал, чтобы Исус упоминал про то, что бойцы должны умирать с оружием в руках. Напротив, в библии написано, что свою смерть раб Божий должен встречать со страхом, поскольку грешен. Кстати, ты, наверное, не знаешь, настоящий Христос такого не говорил. Придумали попы. Потому что боятся нас, русичей. Хотят усмирить наш свободолюбивый дух своей греческой сказкой. А у нас-то Въра. Потому и не получится у них. Ты же, я вижу, ничего не боишься. Какой-то не такой христианин, или я в них ничего не понимаю?

Варяг опустил голову:

— Ты волен мучить меня, сколько тебе влезет. Но сжалься, дай мне в руку топорище, я просто обниму его, и делай со мной, что хочешь. Вы, ведуны, знаю, горазды издеваться над беззащитными. Я выдержу.

Давило не вытерпел и возмущенно спрыгнул с перил.

— Дай я его, Светлый. Тебе не гоже мараться о нечистое животное. Он не погиб в бою, и теперь прячет свою трусость за умными словами. Болтун!

Пленник бросил в его сторону злобный взгляд:

— Был бы у меня мой топор, я бы тебя и одной рукой отправил к праотцам.

Давила выдернул из ножен меч и встал напротив варяга:

— Дайте ему топор. Чтобы потом никто не сказал, что я убил однорукого, я тоже буду драться одной левой. Велитарх, брат, завяжи мне свободную руку, — он бросил умоляющий взгляд на волхва. — Разреши, Светлый.

Ведун медленно выпрямился. Все взгляды были прикованы к нему. Белогост задумчиво глянул на ожидающего его решения с тайной надеждой варяга, на братьев Миловых, застывших с одним невысказанным вопросом в глазах, на Гория, с жутким интересом рассматривающего то несломленного врага, то могучего Давилу, застывшего с открытым небу мечом и, наконец, принял решение:

— Будь по-вашему. Пусть Макошь совьет нить судьбы для каждого из бойцов, — он сделал шаг назад и одним взглядом приказал Гору подать пленнику его топор. Парень кинулся исполнять приказание. Велитарх поднялся с крыльца, доставая из котомки короткую веревку.

Варяг, почувствовав в ладони проверенное древко, повеселел, но поднялся тяжело, скрипя зубами и охнув. Давило молча ждал, когда он примет боевую стойку. Никто из Миловых не поспешил ему на помощь. Но он, похоже, и не нуждался в поддержке. Выпрямившись, он спокойно улыбнулся и пробормотал в высоту: «Прими жертву, Господи» и, неумело перекрестившись левой рукой с зажатым топором, встал на изготовку. Он держался за середину ручки, но все равно оружие покачивалось и слегка дрожало в его ослабевшей руке.