Волк с Уолл-стрит

Ведь именно к этому возрасту в жизни мужчины уже произошли все события, в которых был выкован его характер, правда? Всякие там трудности, Патриция, через которые каждый мужчина вроде бы должен пройти, чтобы понять, что это значит — быть настоящим мужчиной… А я никогда и не сталкивался ни с какими трудностями. Я просто подросток в теле взрослого мужчины. Бог наградил меня способностями, я с ними родился, но мне всегда недоставало эмоциональной зрелости, чтобы правильно ими пользоваться.

Бог дал мне половину дара — способность управлять людьми и понимать некоторые вещи так, как другие люди их понимать не в состоянии. Но Он не наградил второй половиной — скромностью и терпением, чтобы правильно распоряжаться своими талантами.

И вот, люди тыкали пальцем в Дениз и шептались за ее спиной: «Смотри, это старая жена Джордана Белфорта, которую он бросил ради девчонки из рекламы „Миллер Лайт“». Я знаю, Патриция, меня бы следовало выдрать ремнем за то, что я сделал с Дениз. И не важно, что «на Уолл-стрит все так делают». Я — мерзавец, я сделал непростительную вещь. Я бросил добрую, красивую женщину, которая была со мной и в радости, и в печали, она ни разу не предала меня, невзирая ни на какие трудности, она крепко связала со мной свое будущее. А когда я, наконец, разбогател, я предал ее. За одно это мне вечно гореть в аду, Патриция. Ничего другого я не заслужил.

Я глубоко вздохнул:

— Ты себе представить не можешь, как усердно я искал оправдания тому, что я сделал, как пытался свалить часть вины на саму Дениз. Но у меня не выходило. Некоторые вещи неверны, неправильны по самой своей сути, и ты можешь рассматривать их под каким угодно углом, но они от этого не станут правильными. И я неизменно выносил себе один и тот же приговор: я — мерзкий негодяй, который бросил свою первую, свою верную жену ради более длинных ножек и чуть более смазливой мордашки.

Послушай, Патриция, я понимаю, тебе, быть может, нелегко сохранять в данном случае беспристрастность, но я подозреваю, что женщина с таким характером, как у тебя, сможет судить о вещах так, как о них и следует судить. Все дело в том, что я никогда не смогу доверять Надин так, как доверял Дениз. Да и никто вообще никогда больше не сможет завоевать мое доверие. Возможно, лет через сорок, когда мы постареем и поседеем, тогда, быть может, я начну доверять ей. А сейчас не рискну.

— Я полностью согласна с тобой, — сказала на это Патриция. — Слепо доверять женщине, которую ты встретил при подобных обстоятельствах, не стоит. Но и смысла мучить себя тоже нет. Так ты можешь провести всю жизнь, изучая Надин прищуренным глазом и изводя себя вопросом «А что если…?» И в конце концов сам накликаешь беду. Когда все сказано и сделано, то бумеранг, который мы бросили в пространство, частенько возвращается к нам. Это закон Вселенной, мой дорогой.

А с другой стороны, знаешь, как говорят: чтобы доверять кому-то, нужно доверять себе. Ты себе-то доверяешь, мой мальчик?

Ох, вот это вопрос! Я загрузил его в свой ментальный компьютер, и ответ, который он выдал, мне совершенно не понравился. Чтобы немного продлить паузу, я поднялся со скамейки и сказал:

— Я должен встать, Патриция. Моя левая нога просто в гроб меня загонит, если я так долго буду сидеть. Может, прогуляемся еще немного? Давай двинемся в сторону отеля. И еще я хочу увидеть Уголок ораторов. Может быть, там кто-нибудь как раз стоит и громко критикует премьер-министра!

— Давай пойдем, мой дорогой, — согласилась Патриция.

Она тоже поднялась со скамейки и взяла меня под руку. Мы пошли по дорожке в направлении отеля. Деловитым тоном Патриция сказала:

— Прежде чем мы станем слушать, что там вещают ораторы, ты должен ответить мне на последний вопрос, хорошо, мой дорогой?

— Ладно, Патриция, ладно! Я знаю, на какой вопрос ты хочешь услышать ответ! Так вот, изволь, отвечаю: я — гнусный лгун и мошенник, и мне переспать с проституткой — раз плюнуть, особенно если я под кайфом, а под кайфом я почти все время. Но даже когда я не торчу, я все равно обманщик и плут. Вот так! Теперь ты все знаешь! Ты довольна?

Патриция только рассмеялась в ответ на мою маленькую вспышку, а потом не на шутку напугала меня, сказав:

— Ах, мой дорогой, да все знают о проститутках, даже твоя теща — моя сестра. Об этом уже легенды ходят. Но, думаю, Надин решила жить по принципу «нет добра без худа». На самом же деле я хотела спросить тебя совершенно о другом: была ли у тебя когда-нибудь серьезная связь с другой женщиной? С женщиной, к которой ты испытывал настоящее чувство?

— Нет, конечно же, нет! — выпалил я с облегчением. А затем, уже с меньшей уверенностью, начал копаться в памяти, чтобы убедиться, что говорю правду. Неужели я никогда не изменял Надин? Да нет, вроде бы действительно не изменял. Во всяком случае, в том смысле слова, какой вкладывает в него Патриция. Ай да тетушка! Какой же все-таки она славный человек!

И все же эту тему я бы предпочел побыстрее замять. Поэтому я снова стал жаловаться на свою спину… на то, как эта хроническая боль доводит меня до безумия. Я рассказал Патриции об операциях, после которых мне стало только хуже… и объяснил ей, почему я принимал болеутоляющие, любые болеутоляющие — от викодина до морфина, и как все они вызывали у меня тошноту и вгоняли в депрессию… А чтобы избавиться от тошноты и депрессии, я принимал прозак… А от него у меня дико начинает болеть голова, поэтому я принимал еще и адвил, а от него, в свою очередь, страшно болит желудок, и поэтому приходилось принимать еще и зантак, но он плохо влияет на печень… Так что я вынужден был глотать еще и салаген, не говоря уже об экстракте коры йохимбе… Но в конце концов я отказался от всего этого, потому что, объяснял я Патриции, единственное средство, которое мне помогает, — это кваалюд. Так, по крайней мере, мне кажется.

Мы как раз подходили к Уголку ораторов, когда я сказал с печалью в голосе:

— Боюсь, я уже крепко подсел на наркотики, Патриция, и даже если бы моя спина не болела, я все равно продолжал бы их принимать. У меня уже случаются провалы в памяти, и я совершаю поступки, которых потом не помню. Это ужасно, Патриция. Как будто бы часть твоей жизни просто куда-то улетучивается — фьюить! — и навсегда исчезла. Я только что спустил все свои запасы кваалюда в унитаз, но сейчас мне до смерти хочется принять хоть еще одну таблеточку. И я собираюсь попросить свою помощницу в Нью-Йорке, чтобы она купила моему водителю билет на «Конкорд», чтобы он срочно доставил сюда хотя бы несколько таблеток кваалюда. Билет на «Конкорд» туда и обратно обойдется мне примерно в двадцать штук баксов. Двадцать штук за двадцать колес! И все-таки я подумываю об этом.

Что мне сказать тебе, Патриция? Я — наркоман. Я никогда и никому не признавался в этом раньше. Но я знаю, что это так. И все в моем окружении, включая мою жену, знают, но боятся сказать мне. Так или иначе все они зависят от меня. И потому они молчат и не перечат мне.

Вот такая история. Не слишком-то радужная картина, правда? Я проживаю самую бессмысленную жизнь на планете. Я — успешный неудачник. Мне тридцать один, а чувствую я себя, как будто мне все шестьдесят. И сколько еще я протяну на этой грешной земле, одному богу ведомо. Но я люблю свою жену. А к своей маленькой дочке испытываю такие чувства, на которые вообще не думал что способен. И она удерживает меня в мире. Только Чэндлер. Она для меня — все. Но я поклялся, что завяжу с наркотой, когда она родилась, — и что? Я не могу обходиться без кайфа, во всяком случае более или менее продолжительное время.

Интересно, что Чэндлер подумает, когда узнает, что ее папочка — наркоман? Интересно, что она подумает, когда вырастет и прочитает все эти статейки о похождениях ее папочки со шлюхами? Я страшусь этого дня, Патриция, честно, страшусь. А в том, что такой день придет, я не сомневаюсь. Все это очень печально, Патриция. Очень, очень печально…

На этой ноте я закончил. Я рассказал о себе все, вывернул себя наизнанку, как никогда раньше не выворачивал. Стало ли мне легче от этого? Увы, нет. Я чувствовал себя так же, как раньше. И моя левая нога все так же гудела, несмотря на то, что я уже давно не сидел.