Волк с Уолл-стрит

С замиранием сердца я смотрел, как тысяча затылков клонились то в одну, то в другую сторону, по залу перелетали сотни подозрительных взглядов; в разные стороны тянулись молодые загорелые руки с указующими перстами. Потом один за другим стали раздаваться крики:

— Тескович — типичный гомосек!

— О’Райли тоже педик! Покажись, О’Райли!

— А как насчет Ирва и Скотта? — разом воскликнули два голоса.

Уже через минуту тыканья пальцами друг в друга и выкрикивания обвинений (в случае Ирва и Скотта не таких уж необоснованных) в зале не осталось ни одного человека вне подозрений. Дэнни еще раз воздел руки, прося тишины.

— Послушайте, — укоризненно проговорил он, — мне известно, кто есть кто, и у нас есть два способа к этому отнестись — мягко или сурово. А теперь слушайте: все знают, что Скотт трахается с Ирвом, но ведь Скотт не потерял из-за этого работу, так?

Откуда-то из зала донесся обиженный голос Скотта:

— Я не трахался с Ирвом! Это просто…

— Хватит, Скотт! Прекрати! — рявкнул Дэнни в мегафон. — Чем больше ты отрицаешь это, тем более виноватым кажешься. Так что перестань! Мне жаль твою жену и детей, ты так их опозорил. — Дэнни с отвращением покачал головой и отвернулся от Скотта.

— И все же, — добавил новый руководитель «Стрэттон», — этот гнусный акт есть скорее проявление власти, нежели сексуальных предпочтений. Теперь, когда я продемонстрировал вам свою толерантность, неужели среди вас не найдется таких, у кого хватит храбрости и, раз уж на то пошло, порядочности, чтобы встать и признаться?

Из рядов поднялся молодой стрэттонец с безвольным подбородком и явным недостатком мозгов.

— Я гей и горжусь этим, — громко сказал он.

И тут зал взорвался. Через считаные секунды в сторону недальновидного храбреца по опасной траектории полетели разные предметы, потом раздался свист, неодобрительный гул и крики:

— Эй, ты, педик! Вали отсюда!

— В смолу и перья этого извращенца!

— Ребята, поосторожнее выпивайте с ним! Как бы этот пед не подсыпал вам чего-нибудь, а потом не изнасиловал вас — чисто по-дружески!

В то утро летучка закончилась раньше обычного из-за временного всеобщего помешательства. И чего же Дэнни этим добился, если он вообще хотел чего-нибудь добиться? Перед моим мысленным взором предстала по-настоящему мрачная картина грядущего. Причем это грядущее наступит для «Стрэттон-Окмонт» уже завтра.

С чего бы мне удивляться?

Час спустя я сидел за своим столом, мысленно повторяя для собственного успокоения эти пять слов, в то время как Безумный Макс бушевал, разнося в пух и прах меня, Дэнни и соглашение о выкупе моей доли в компании, составленное Деннисом Гаито, моим бухгалтером по прозвищу Шеф-повар — настолько он любил стряпать (иными словами, фабриковать) финансовую отчетность. Если в двух словах, то соглашение обязывало «Стрэттон» выплачивать мне по одному миллиону долларов ежемесячно в течение пятнадцати лет, при этом большая часть этих денег подлежала выплате лишь на условиях отказа от конкуренции. То есть я обещал не конкурировать со «Стрэттон-Окмонт» в брокерском бизнесе.

Несмотря на то, что это соглашение заставило кое-кого вопросительно поднять брови, оно не было противозаконным (во всяком случае, на первый взгляд), и мне удалось убедить юристов фирмы одобрить его, хотя коллективный разум твердил, что, несмотря на всю легальность, от него все же дурно пахнет.

Еще один присутствующий в моем кабинете, Кенни Вигвам, пока помалкивал. И неудивительно — в конце концов, добрую половину молодости Вигвам приходил обедать к нам домой, так что отлично знал, на что способен Безумный Макс.

Тем временем Макс орал:

— …И уж тогда вам, двум идиотам, яйца-то и прищемят! Выкуп доли за сто восемьдесят миллионов долларов? Да это все равно что плюнуть в лицо Комиссии! Господи Иисусе! Черт бы вас побрал! И когда вы только поумнеете?

— Успокойся, пап, — пожал я плечами. — Все не так плохо, как кажется. Меня заставляют проглотить горькую пилюлю, и эти сто восемьдесят миллионов подсластят ее.

— Макс, — преувеличенно весело сказал Дэнни, — нам с тобой предстоит долго работать вместе, так почему бы нам не вынести положительный опыт из неудачи? В конце концов, эти деньги получит твой сын! Что тут плохого?

Безумный Макс резко развернулся и смерил Дэнни взглядом. Потом картинно затянулся сигаретой, сложил губы в круглое маленькое «о» и сильным выдохом сфокусировал табачный дым в узкий лазерный луч полдюйма в диаметре, который направил прямо в улыбающееся лицо Дэнни с силой пушки времен гражданской войны. Дэнни исчез в облаке дыма, а Макс сказал:

— Позволь мне объяснить тебе кое-что, Поруш. То, что мой сын завтра покидает свой пост, вовсе не означает, что я вдруг зауважаю тебя. Уважение нужно заслужить, и если сегодняшнюю утреннюю летучку считать показательной в смысле будущего, не пора ли мне пойти зарегистрироваться на бирже труда? Да ты хоть знаешь, сколько законов сразу ты нарушил своей болтовней о геях? Я уже жду звонка от этого жирного ублюдка, Доминика Барбары. Именно к нему побежит этот юный перец с жалобой на тебя.

Повернувшись ко мне, он продолжил:

— Какого хрена ты приплел к соглашению о выкупе отказ от конкуренции? Какая к черту конкуренция, если тебе и без того уже запретили заниматься этим бизнесом? — Он еще раз затянулся сигаретой. — Ты и твой ублюдок Гаито — вы состряпали плутовскую схему! Это же фарс! И я не собираюсь в нем участвовать!

С этими словами Безумный Макс направился к двери.

— Пап, всего два слова, прежде чем ты уйдешь! — сказал я, поднимая руку.

— Что еще? — прошипел он, оборачиваясь.

— Во-первых, все юристы фирмы одобрили это соглашение. Откуда взялась цифра сто восемьдесят миллионов? По единственной причине — необходимо списывать деньги со счета в течение пятнадцати лет, чтобы не потерять налоговые льготы. Фирма платит мне миллион долларов в месяц, и за пятнадцать лет набегает как раз сто восемьдесят миллионов долларов.

— Не надо мне твоей арифметики, — огрызнулся он. — Меня это не впечатляет. А что касается налогового кодекса, так я его отлично знаю, равно как и твое с Гаито наглое пренебрежение этим кодексом. Так что не надо пудрить мне мозги, мистер. Еще что-нибудь?

— Надо бы перенести сегодняшний обед на шесть часов, — невинно добавил я, — Надин хочет взять с собой Чэндлер, чтобы вы с мамой могли повидаться с ней.

Скрестив пальцы, я ждал, когда имя Чэндлер произведет на Безумного Макса свое обычное волшебно-радостное воздействие. Лицо деда сразу смягчилось при упоминании имени его единственной внучки.

С широкой улыбкой и легким британским акцентом сэр Макс произнес:

— Ах, какой замечательный сюрприз! Твоя мать будет просто счастлива увидеть Чэндлер. Ну что же, хорошо! Я позвоню матери и сообщу ей хорошую новость.