Волк

— Молодожены! Включайтесь, что сидите? — командует отец.

Я беру за руку Марину, вывожу ее в круг и иду вокруг нее вприсядку. Тут уж не выдерживают и остальные. Пляска завершается общим хороводом и продолжением застолья с пением.

Мать, отец и Марина перебираются в соседнюю комнату. Наблюдая за ними через открытую дверь, я изумляюсь, как деликатно Марина разговаривает с моими родителями, как легко меняет тон и меру внимания. «Ух, ты!» — восхищаюсь я ею. Мама с Мариной сидят на диване, а отец стоит рядом. Мать, разглядывая Марину, что-то ей говорит. Я поднимаюсь из-за стола и подхожу чуть ближе.

— Он парень-то хороший, добрый, но уж больно независимый. Ты его не в лоб, сбоку забирай, — говорит мать. — Слава Богу, хоть одного балбеса пристроили удачно…

— Да, — улыбаясь Марине, соглашается отец. Мне кажется, что он даже выпячивает грудь. Я прячу ухмылку.

Как и положено, свадьба длится три дня, а на четвертый гости разъезжаются. Отец с матерью, да и я с Мариной, свободно вздыхаем. Мне с молодой женой родители выделяют комнату и, забрав братьев, укатывают на дачу. Мы остаемся одни.

Однако же на другой день и родители, и братья снова в Москве. Войдя к нам в комнату, отец зовет всех остальных и торжественно чеканя каждое слово, говорит:

— Сын! От имени всей нашей семьи я поздравляю тебя с величайшей победой. Наш космонавт Юрий Гагарин первый облетел на космическом корабле «Восток» вокруг Земли. В эту победу ты тоже вложил, хоть и небольшую, но свою лепту, когда служил в ракетных войсках…

Потом мы все мчимся на Красную площадь, а там вся Москва. Что творится на площади, сколько радости, как счастливы, как горды люди за свою Родину!

— Такое, — восхищается мать, — я видела только в день Победы над Германией.

Глава XXIII

Вроде бы и свадьба, и полет Юрия Гагарина, и окончание института были только вчера, а прошло уже более шести лет. Я сижу на утренней редакционной оперативке журнала «Вести комсомола». Ее проводит главный редактор Ким Николаевич Сильвестров. Идет она в обычном напряженном ритме, и через каких-нибудь пятнадцать минут Ким Николаевич объявляет:

— Значит, все. По коням! Якушин, оформляйте командировку, поедете в Псков. Нужен материал о работе комсомола на селе. Что и говорить, вы мастер писать о рабочей молодежи, об ударных комсомольских стройках, а вот теперь попробуйте свое перо на сельских делах. Завтра у нас выходной. Оформите командировку сегодня, и в понедельник с утра выезжайте.

Как только я располагаюсь на своем рабочем месте, звонит жена:

— У нас комсомольское собрание, я задержусь, — говорит она. — Ты после работы свободен?

— Да, — отвечаю я.

— Тогда забери Андрея.

— Ладно.

Андрей уже большой и очень тянется ко мне. Почти всю неделю он на Можайке, там и в детский сад ходит. Мы оба работаем: жена в министерстве нефтехимии, а я вот старший литсотрудник журнала. Живем мы теперь в Новых Черемушках, где получили однокомнатную квартиру.

В кабинет входит длинный, худой, в модном клетчатом пиджаке, с зачесанными назад светлыми волосами, неизменно веселый литсотрудник Юра Кириллов и садится за свой стол, что у окна.

— Соображаешь? — усмехается он.

— Пытаюсь.

— Ну-ну. Вечером чего делаешь, женатик?

— Перво-наперво еду к своим родителям за сыном. Жена на комсомольском собрании. Потом буду готовиться к командировке. У тебя есть предложения?

— Какие у холостого человека могут быть предложения? — ухмыляется Юра. — Самые легкомысленные, конечно.

— Допустим, к девицам, да?

— Сонька мне даст девиц.

— Так женись на ней, чего лучше?

— Чего лучше не знаю… пока, — смеется Кириллов. — Дрянь у тебя командировка, ни гостиницы, ни столовой. Ночевать придется у какой-нибудь бабули, да и питаться, может, тоже.

— Переживу. Слушай, я получу командировочные и смотаюсь. Если Ким спросит, скажи, ушел в библиотеку с проблемами села знакомиться.

— Мотай, прикрою.

В четыре часа я уже на Студенческой и иду к дому своего детства. Поднимаюсь на третий этаж, звоню, мать открывает дверь и только я успеваю ее поцеловать, как из-за ее спины, с криком «Папа!» выскакивает мой сын и бьется, точно рыбка, повиснув у меня на шее. Я прижимаюсь к его щеке:

— Дорогой ты мой, сыночек.

— Ой, папа, папа, папочка! — Андрюша тянет меня в комнату, где сидят мои отец и повзрослевшие после армии братья.

В ответ на мой поцелуй отец здоровается со мной ровным голосом. Я дружески пожимаю руки Валере и Володе. Андрей уже играет во что-то свое, раскладывая на полу кубики, но поминутно подходит ко мне с вопросами.

Мать, накрывая стол, хвастается:

— Теперь Андрюшка всегда при мне, всегда накормлен, всегда под присмотром. Гляди, отец, — обращается она ко мне, — парень хоть куда!

Хвастается она неспроста. Она ведь устроилась поваром в детский сад, куда ходит ее внук.

— Ну, как Андрей на твой взгляд?

— Чудесно. Даже вырос за неделю, что я его не видел, поразительно! — стараюсь я польстить матери.

За обедом я пытаюсь определить, на кого больше похож Андрей — на меня или на жену. Счастье, если ему не достанутся от нас обоих те свойства, которые могут навлечь на него беду. Меня захлестывает желание оградить его, уберечь. Я, кажется, знаю, что ему нужно больше всего. Я верю в твердость духа как в некую непреходящую ценность. Все прочее снашивается дотла.

Когда мы с сыном приезжаем домой, Марина встречает нас испеченным ею самой тортом.

В воскресенье утром, оставив жену заниматься хозяйством, я с Андреем еду в цирк на Цветной бульвар. Он любит смотреть клоунов, акробатов, жонглеров. В цирке он сидит гордо на своем месте. Ему четыре года. Он уже личность, с собственными понятиями и правилами. И у меня все сильнее проявляется желание вложить в него немного себя, пока формируется его характер.

После первого отделения мы сидим за столиком в буфете и едим мороженое. Играет музыка. Андрей, улыбаясь, говорит:

— Вкусное мороженое.