Волки и ветер
Шрифт:
— Чего стоишь? Присоединяйся!
— Но ведь это твоя добыча.
— Моя — не больше, чем твоя. Это же ты научил меня, как поймать зайца.
Сарра неосторожно приблизился к трапезе. Его обдало волной недоверия.
— Но разве… — он замялся. — Тебя не учили, что нельзя заботиться о незнакомцах?
Ласса снова взглянула на сына своей Матери исподлобья с большим удивлением.
— Конечно, нет! — возмущённо вскрикнула она. — Отец учил меня делиться. А ты, наверняка, голоден, охотничек. Да и никакой ты не незнакомец, Сарра, сын своей с Матери.
— Я не смогу ничем отплатить тебе за доброту.
— И не нужно.
Ели молча, прислушиваясь к песне леса. Чавкали.
Сарра пытался обдумать нечто важное, что он понял, но для чего не сумел подобрать названия. Он понял, что относился к Лассе несправедливо: подозревал её в злом умысле, в то время, как умышляла она только благое. Не многие волки были готовы поделиться с ним своей пищей — что уж говорить о других животных.
И ещё он понял, что очень расстроится, если Ласса уйдёт, если он больше никогда не услышит её рыжий колокольчик и не увидит две бурых кисти, скользящие над белоснежным полотном Тундры.
— Почему ты сбежала? — поинтересовался волчонок, дожёвывая кусок.
— Я люблю учиться, но вместе с тем люблю отрабатывать полученный урок. Ты показался мне очень умным, но каким-то скучным, как наши лисы-старики. Они только и делают, что поучают и поучают без конца. С серьёзной миной…
— Ха, наши старики такие же… — Сарру торкнуло. Видимо, Волчий Волк напоминал о своём существовании.
Неужели он превратился в одного из них? Из Взрослых? Нет-нет. Это невозможно!
— Лисы вовсе не такие, на самом деле. Мы любим резвиться под лучами полуденного солнца и давать друг другу прозвища. Тебя, Сарра, сын своей Матери, я назвала бы… Хмуряк!
— Ах так…
«Хмуряк», размышлял юный охотник, — значит, это правда. Значит, я становлюсь самым обычным серым волком. И телом сер, и душою сер. А в старости я, как Ор`таа, буду читать нотации и кряхтеть. И хмуриться всё время. Хочу ли я этого? Нет, конечно, я этого не хочу! Я этого боюсь!
Волчонок уткнулся мордочкой ковёр и обдал Лассу тёплой лавиной.
Поначалу та оцепенела. Потом медленно повернулась к нему и по своему обычаю едва заметно склонила голову на бок. Она — к нему. А он только и делал, что кричал «Рыжёнка! Рыжёнка!».
И они долго носились, вначале — по поляне, а вскоре — уже по лесу, в безуспешной попытке поймать друг дружку. Каждый раз, когда серая тень приближалась к красной, — судьба отталкивала их. Ласса не могла с ней бороться, а Сарра — не хотел.
И только спустя множество холодных зим, серый волк догадался, что на самом деле, в тот запечённый солнечный день — первый день, который ему довелось прожить от рассвета до самого заката — всё было совсем не так. Что на самом деле, судьба заставляла их с Лассой сближаться: находить и догонять друг друга в бессвязном колючем лабиринте. А вот разбегались они уже по своей воле. Потому что Ласса могла, а Сарра — хотел. Но оба не знали, что такое любовь.
Он не желал отпускать её от себя. И всё же, она исчезла. Шмыгнула за один из тяжёлых стволов, а когда Сарра выскочил, её не оказалось на месте. Её, быть может, не было во всём лесу. А может, и на всём белом свете не было лисички Лассы.
Впрочем, это уже не имело значения. Он полюбил её, а значит, она была.
—
Любовь — это когда не можешь «без», — заключила Мать-Волчица.Над миром сгущались сумерки. Впереди — на западе — уже почти растворилась в ночном океане лиловая подушка Царя. Царь засыпал; наступала новая эпоха.
— «Без» чего? — вопрошал волчонок, силясь поспеть за мамой.
— Без объекта любви. Без того, кого любишь. Я не могу без тебя, не могу без Стаи… Не могу без Луны.
— Я тоже не могу без вас, — ответил юный охотник.
— Значит, наша любовь взаимна.
— Вза… имна? — переспросил.
— То есть, направлена в обе стороны. Если ты любишь лисичку, а лисичка любит тебя — ваша любовь взаимна.
А любит ли она меня? Наверное, нет, раз сбежала. С другой стороны, разве любовь обязана быть взаимной? Ведь я тоже люблю Луну. Не могу «без» неё. А она, наверное, может без меня. Что же это, плохо? Нет, вовсе это не плохо.
— А что ещё значит любить? — спросил Сарра.
— Творить добро для того, кого любишь.
Волчонок задумался. Луна освещала Стае путь во мраке. И не требовала ничего взамен. А Ласса поделилась со мною пищей. Выходит, и они любят меня. И любовь у нас взаимная! Только не замечал я этого! Как же славно, когда тебя любят! И как славно любить других!
— Мама! — воскликнул он в порыве счастья. — мудрец Ор`таа не прав! Нужно любить всех. И всех волков, и всех лисиц. И Старого Филина даже. Как снег мы любим или нашу Луну. Или как Небесного Волка я люблю!
А почему надо? Потому что любовь — это добро. И когда мы любим — любят нас, а когда любят нас — и нам добро достаётся. А ежели любить весь мир, то и мир тебя полюбит!
Если природе не только подчиняться, а ещё и любить её всю без остатка — как счастливо жить станет! И вольно!
Мать-Волчица ничего не ответила. Она глубоко задумалась. И долго она думала. До самого утра думала.
Минула первая неделя затяжного похода. Вопреки представлениям Сарры об устройстве Тундры, двигаясь на запад, Стая всё явственнее погружалась в пучину ельников, лишайников, мхов и прочей растительности.
Ветер всё набирался сил. Самым пугающим было то, что никто не знал, откуда стихии удавалось черпать эти силы, и во имя чего творила она своё злодеяние. Быть может, взрослые ведали разгадкой, да только отказывались делиться ею с Саррой. В эти дни они сделались совсем молчаливыми от усталости. Печально и страшно было наблюдать за тем, как одна за другой в своре тухли пары глаз. Тот, чей взгляд угасал, тут же оседал, скукоживался, как заморенный жук, и переставал реагировать на окружающий мир. Лишь бесцельно продолжал перебирать ногами. Словно по привычке, как заговорённый.
Днём раньше не стало Адамма. Он утонул в зелёной пучине. Волк плёлся в веренице замыкающим, когда бешеный порыв Ветра со свистом мотнул его с протоптанной дороги в гущу леса. Но злодей не прекратил, не остановился на том, чтобы только припугнуть охранителя Стаи. Он надавил с новой силой, заталкивая Адамма в чащу.
охотников бросились было ему на выручку, да сами едва не сгинули под леденящее кровь завывание.
Последним, сорвавшимся с губ охранителя заклятием, стало обещание разыскать Стаю в будущем и вернуться. А затем он скрылся из виду.