"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6

– Вчера ты упоминал о каком-то пироге, – напомнил Иригойен.

– О да, – с готовностью отозвался старик. – Именно поэтому я намерен приобрести не крохотный кувшинчик, как большинство пришедших сюда, а самый большой жбан. Или два-три поменьше. А всё благодаря тому, что вы, по доброте своей, не позволили здешним ворам унести мой кошелёк, – добавил он с виноватой улыбкой. – Согласно обычаю, который свято блюдёт моё племя…

– Твоё племя? – с любопытством переспросила мать Кендарат, а Волкодав сразу вспомнил имури.

– Одно из многих, славящих Богиню и именующих себя саккаремцами, – пояснил Гартешкел. – Двести лет назад, во дни Последней войны, мергейты, наводнившие пределы этой страны, по обыкновению всех воинских людей, не обошли своим вниманием женщин. Иных ловили за косы, иные сами ложились с могучими всадниками, ведь женщины всегда тянутся к победителям. Прошло время, мергейтов выдворили обратно в Вечную Степь, и на ребятишек, унаследовавших ореховые глаза, стали коситься. Случалось, полукровок вместе с матерями выживали из родных деревень, поскольку мужчины очень не любят, когда им предпочитают чужеплеменников… Немало женщин в ту пору ушло от родных очагов, и общая судьба объединила изгнанниц. Вот от тех-то детей, почтенные странники, и пошёл быть мой народ.

Он умолк, задумавшись посреди разговора, как бывает со старыми людьми. Выждав, Иригойен решился напомнить ему, о чём шла речь:

– Так ты говоришь, пирог…

– Ах да, пирог, – спохватился Гартешкел и благодарно коснулся его руки. – Женщины долго измеряли шагами дорогу горя и нищеты, пока не оказались у порога того самого края, где мы сейчас обитаем. Наши места доныне считаются диковатыми, а тогда это вовсе был пустынный предел, отхожие земли, мало годные для житья. Племя, в котором было очень мало мужчин, возвело временную святыню во имя Матери Сущего и поставило плетёные шалаши. Люди не роптали на тяготы, одно горе – под конец зимы в коробах со съестным начало проглядывать дно. Матери задумывались, чем станут назавтра кормить детей…

Чувствовалось, что предание о начале своего племени старик излагал далеко не впервые.

– Мало весёлого в твоей повести, добрый старейшина, – сказал Иригойен. – Однако я всё равно назвал бы такой народ очень счастливым. Ведь ты рассказываешь нам о матерях, ставших отважными ради детей, и о детях, не пожелавших забыть подвига матерей!

– Спасибо тебе на уважительном слове, сын мой… – чуть помедлив, дрогнувшим голосом отозвался Гартешкел. Волкодаву показалось, будто старик украдкой промокнул глаза рукавом. – Если потускневшие зрачки меня не подводят, ты и сам дитя смешанной крови?

Иригойен кивнул:

– Мой прадед по отцу приехал из Мономатаны… Правда, нас никто не гнал за городские ворота. Может, оттого, что народ возле нашей пекарни начинал толпиться ещё до света.

Да и хлебопёки, многими кадками месившие тесто, сами хоть кого могли в тонкий блин раскатать, добавил про себя Волкодав.

– Что же было дальше с голодными матерями? – спросила жрица Кан. – Верно, Богиня, чьё святилище они воздвигли прежде своих жилищ, указала им дорогу к спасению?

– И вновь ты угадала, сестра, – с гордостью проговорил Гартешкел. – В отчаянии люди обратились к своему жрецу, и тот дал им удививший многих совет. «Соберите праздничное угощение, – сказал он. – Восславьте милость Богини». Хозяйки, только и думавшие, как бы ещё чуть-чуть растянуть пропитание для детей, не ослушались святого человека. Они начисто выскребли все закрома, чтобы сообща испечь большой и пышный пирог. Его начинили мясом последней курицы и двух голубей, яйцами, зеленью и орехами, а сверху сдобрили медовой поливой [64] , и говорят, что во всей деревне не было мужчины, женщины или ребёнка, чьи руки не отпечатались бы на том пироге. Его отнесли в храм и оставили на алтаре, гадая, что же случится назавтра…

64

Полива – глазурь.

Волкодав принялся было гадать, как же вознаградила Своих верных Богиня, но вовремя кое-что вспомнил и стал просто ждать продолжения.

– И вот наступило утро, – торжественно произнёс Гартешкел. – И с юга повеяло тёплым ветром, и смышлёный кот одной из хозяек приволок домой гуся, добытого на охоте. Дети сразу схватили пращи и побежали на озеро. Они увидели большой караван диких гусей, остановившийся на кормёжку, и поняли, что не зря вверили себя воле Богини. С тех-то пор мы, как перелётные гуси, каждую весну становимся на крыло, а старших сыновей называем кошачьими именами: Гартешкел, Гартимон, Гартебер. Ещё нам показалось, что на тот жертвенный пирог были возложены грехи женщин, искавших объятий иноплеменников, и невольная осквернённость их детей, рождённых вне благословенного брака. Поэтому каждый год в день весеннего равноденствия мы вновь печём такой пирог и несём его в храм, и каждый старается коснуться его. Ну а тесто, в знак покаяния, ставим на священной воде, доставленной из здешних ключей. – Сухие старческие пальцы легонько сжали плечо Волкодава. – Спусти меня на землю, добрый сын мой. Уже скоро вершина, дальше я должен идти сам.

Венн полагал, что родники, дававшие начало могучему Сиронгу, окажутся увенчаны величественным зданием, однако ошибся. Дорога на каждой своей петле пересекала зеленоватый поток, восходя на каменные горбатые мостики, и наконец миновала отверстие в склоне горы, откуда, собственно, била вода. Последний виток подъёма открыл взгляду круглое озеро, напоминавшее жерла огнедышащих гор, только вместо рдеющего расплава здесь клокотала, вихрилась оттенками зелени жидкая бирюза. Дорога обходила озеро по кругу, после чего людская вереница устремлялась на спуск. Волкодав обратил внимание, что с внутренней стороны круга была воздвигнута частая и высокая, запросто не перескочишь, решётка из одних вертикальных прутьев. Вдоль неё через каждый десяток шагов стояли храмовые охранники. Ну и правильно, рассудил про себя венн, вспомнив грешника, целовавшего чёрный камень дороги. Сиганёт такой в кипяток…

Потом он присмотрелся к середине озера и тотчас позабыл и об охранниках, и о решётке.

Над круглой дырой, уходившей в сокровенные бездны земли, витали густые облака пара. Они даже не то чтобы срывались с поверхности, они то и дело вспучивали её, вырываясь огромными пузырями, как из горшка, поставленного в слишком горячие угли. Временами ветер рвал плотную пелену. Тогда становилось видно что-то вроде длинного каменного причала, протянутого от дальнего берега. Только причалы обычно опираются на сваи, а тут Волкодав никаких опор не заметил. Узкий каменный язык в полсотни шагов чудесным образом висел над водой, причём, если люди не врали, с незапамятных пор. Завершался он круглой площадкой с отверстием посередине. Вокруг отверстия вели недвижный хоровод три тонкие и высокие арки, увенчанные каменным кольцом. Они казались не сложенными, даже не вытесанными, а словно бы вытянутыми всё из того же чёрного камня, для которого за пределами Саккарема не существовало даже названия. Из отверстия исходила тонкая струя пара, отливавшего жемчужным радужным блеском. В арках не было видно никаких завес, но ветер сквозь них словно бы не проникал, подхватывая и развеивая радужную струйку лишь за пределами венца наверху.

На площадке с внешней стороны арок без устали трудились полуголые жрецы с длинными черпаками. Они наполняли их и опоражнивали в ведёрки. Те из рук в руки плыли к берегу. Там священную воду разливали в кувшинчики. Их запечатывали сургучной смолой и ещё горячими продавали с лотков.

Деловитая людская возня вдруг показалась Волкодаву чужеродной и оскорбительной для этого воистину древнего места. Люди словно бы нашли что-то, чему не знали цены, и употребили это по своему убогому разумению. Вроде как взяли те самые тюки бесценного халисунского хлопка и выстелили им гнёзда для несушек в курятнике. И вообще ему здесь нравилось чем дальше, тем меньше…

Он понял причину, когда уловил исходивший от воды запах. Очень слабый. И жутковато знакомый.

Неужели возможно, чтобы срамная язва земли, вроде бы оставшаяся далеко-далеко, протянула отравленное щупальце даже сюда? И если так, я-то чего ради сюда пришёл? Неужели только затем, чтобы снова понять: тот мир по-прежнему крепко держит меня?..

Вниз по широким отлогим ступеням старик Гартешкел сошёл сам. Волкодав нёс лишь купленный им действительно объёмистый жбан. Ещё не хватало, чтобы дед расколотил хрупкую посудину и был вынужден лезть в гору за новой!