"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6

Голос Иригойена звенел и торжествовал, вплетаясь в лунное серебро.

Из потёмок у подножия заросших горельников стали возникать робкие тени. Это были оборванные, серые люди, никогда не приходившие на шумную торговую площадь Дар-Дзумы. Кто без руки, кто без глаза, кто неестественно лысый. Нищие собиратели недогарков и самородной серы, оседавшей из ядовитого пара. Они издали кланялись матери Кендарат. Вот мелькнул рослый мужской силуэт и рядом – детское платьице… Мицулав тихо ахнула, подалась вперёд… Но нет. Показалось…

А она-то с неудовольствием наблюдала, как чужеплеменник марал угольком чистую стену…

Днём мы спешим на базар, принимаем гостей, Ночью – любимой своей зачинаем детей. В землю вернётся заколотый к пиру телец, А народится дитя – и бессмертен отец. День плодоносен, покуда заря не сгорит. Ночь нам задел до скончания века творит…

Обратно в дом вдовы Иригойен еле доплёлся. Ноги подкашивались, земля с небом норовили поменяться местами. Мать и дочь собрали поздний ужин, но от запаха съестного халисунца замутило, да так, что едва добежал до задка. Когда внутренности наконец успокоились, Иригойен улёгся прямо наземь и даже не почувствовал, как его закутали одеялом. Ночь стояла ясная, к рассвету могло стать прохладно.

Утром он проснулся от негромкого постукивания камней. Открыв глаза, Иригойен оценил положение солнца и пришёл в ужас. Волкодав наверняка давно уже рубил песчаник в тоннеле, Мицулав с Шишини и матерью Кендарат кололи и чистили ядрышки желтослива. Позже их слегка обжарят, разотрут маленькими жерновами, добавят немного мёда и масла… Не пропадут и скорлупки – они отправятся в печь. Каждый народ чтит благодатное растение, готовое накормить и обогреть человека. У соплеменников самого Иригойена это был хлопок, у родичей Волкодава – лён, а у здешнего люда, без сомнения, желтослив.

– Здравствуй, Иригойен, – сказала Шишини. – Можно, я срисую твои письмена и вымою стену?

В небе над горной стеной по ночам уже вспыхивали зарницы, и работники торопились что было сил. Скоро там, наверху, зарядят осенние дожди, и еле журчащая, обмелевшая под конец лета река примется реветь, расшатывая скалы величиной с дом. Русло было необходимо перекрыть прежде, чем по теснинам хлынет одичавший поток. Однако прямо сейчас делать это было нельзя, потому что на некоторое время Дар-Дзума должна была остаться совсем без воды. Уже теперь люди досуха вычёрпывали водовод, наполняемый скрипучим старым цоратом: в каждом доме старались сделать запасы. Кермнис Кнер с помощниками дневал и ночевал у реки, ожидая признаков скорого подъёма воды. При доме вейгила и ещё в нескольких богатых усадьбах имелись пруды, но кого к ним подпустят?..

Завершение тоннеля было не обязательно подгадывать к перекрытию русла, поскольку рукотворному озеру предстояло заполняться не один день, но рубщики спешили вовсю. Нижнюю часть каменной трубы уже выстилали глиняными корытами, поднимая их на стены на высоту, рассчитанную учёным аррантом. Верхняя часть дудки стала почти вертикальной. Мостники работали очень споро и вовсю насмешничали, наступая на пятки проходчикам.

Волкодав по-прежнему рубил камень в самом челе, как и обещал Кнеру. Другие артельщики в глаза говорили ему, что работает он за троих. Венн пожимал плечами. Чем хвастаться? Они были гончары, а он семь лет только тем и занят был, что дрался сквозь недра. Да не в мягком здешнем песчанике пополам с жилами глины, а в радужнике [72] и граните.

72

Радужник – лабрадорит, твёрдый камень, иногда с радужным блеском.

В толще горы было жарко и душно, люди сбрасывали рубахи. Волкодав слышал несколько раз, как люди потихоньку называли его варнаком [73] . Однако с расспросами не приставали.

– Не угнаться за тобой, – пропыхтел как-то Бизар.

Он криво улыбался. До появления северянина он считал себя проходчиком хоть куда.

– Меня бы за круг посадили… – хмыкнул в ответ венн.

Усталые артельщики засмеялись.

Наконец Кермнис Кнер и призванный ему на подмогу смотритель цората сообща объявили, что река готова разлиться. Завтра будут сброшены камни.

73

Варнак – беглый каторжник.

Вечером в храм Богини сошлось на молитву небывалое количество народа. Когда толпа перестала помещаться даже во дворе, настоятель решил перенести службу на площадь. Там живо сколотили помост. Скоро над городом поплыли слаженные голоса жрецов, взывавших к Богине, Пот Отирающей. Люди подхватывали святые слова. Молитвы звучали всё громче, отзываясь далёким эхом в горной стене.

Сам настоятель не пел, потому что его тотчас скрутило бы кашлем. Он лишь размеренно кивал головой, как бы задавая лад хору, и время от времени грозил пальцем молодому послушнику. Тот никак не мог сохранить подобающей торжественности. Возле помоста устроился большой серый кот. Юноша всё косился на него, помимо воли расплываясь в улыбке.

Кермнис Кнер сидел на застланной коврами скамье рядом с вейгилом и другими почтенными горожанами. Аррант не молился саккаремской Богине, но, движимый любопытством учёного, даже записывал что-то на покрытой воском дощечке.

Волкодав тоже был иноверцем. Однако и он стоял всего в нескольких шагах от почётной скамьи, вместе с артелью передовых рубщиков. Он вполуха слушал жрецов и смотрел на вейгила.

Тот выглядел величавым и осанистым, пока сидел. Но дар-дзумцы помоложе ни разу не видели наместника стоящим во весь рост, да и сюда, на площадь, крепкие слуги доставили его в кресле. После той давней болезни вейгил едва мог ходить.

– Людям не по себе, – сказал он арранту.

– Ещё бы! – ответил Кермнис Кнер. – Как только я сброшу камни, обратного пути не будет. Простому народу свойственно бояться необратимого.

Сам он, похоже, испытывал только нетерпение и азарт.

– В Саккареме испокон веку устраивают запруды для водяных мельниц, – сказал вейгил. – При начале работ всегда закалывают петуха. Мы поступили так же, не представляя, насколько больше обычных окажется наша плотина. Теперь люди боятся, что она и жертву может потребовать значительнее.

– Что с того? Возле отвалов на окраине болтаются никчёмные люди, – отмахнулся Кнер. – Вели стражникам поймать одного из них. Сбросим дармоеда вместе с камнями.

Вейгил покачал головой:

– Горожане подкармливают нищих обитателей зольников, аррант, считая это благим делом во имя Богини. Нельзя их трогать. Если река рассердится и возжелает подарка, она сама его изберёт.

Волкодав стоял на самом верху горной стены, на макушке одной из тех самых скал, что с равнины казались древними сторожевыми башнями. Пустоши, сады и городок за ними выглядели маленькими и ненастоящими. Волкодав стоял у края теснины и смотрел вниз. Только что рассвело. Из каменной дыры медленно выплывали клочья тумана. Где-то там, в глубине, измеряемой десятками саженей, слышался грозный глухой рёв.

Глыбы громоздились на бревенчатом настиле, с немалой хитростью подпёртом лесинами: наваливай сверху ещё столько же, и, пока не будет исчерпана крепость дерева, брёвна не обрушатся. А выдерни клинышек – и всё посыплется. Необоримая тяга земная увлечёт вниз камень и дерево. Аррант утверждал, будто сам изобрёл такое крепление, но Волкодав видел его близкие подобия в Самоцветных горах. Почём знать? Когда человеческая мысль одолевает сходные преграды, сходным оказывается и решение…

Реку, пока ещё вольно гремевшую внизу, сверху нельзя было разглядеть. Это ущелье словно бы не меч прорубил, а прорезал тонкий поварской нож, наученный обходить кости. Протачивая себе русло, поток вылущивал и уносил более мягкую породу, оставляя твёрдые желваки. Замысел Кермниса Кнера учитывал прихотливость расселины. Вначале полагалось низвергнуться валунам левого берега, где стоял Волкодав. Труднику, смотревшему с другой стороны, следовало досчитать до десяти и только тогда дёргать верёвку, высвобождавшую клин. По мысли арранта, именно при таком порядке сброса камни должны были лечь правильно и хорошо.