Волною морскою (сборник)

— Я всегда на стороне женщины, Анастасия Георгиевна, — говорит Алена наша, Аленушка. И изящно жмет Насте руку пониже локтя, научилась в «Вишневом саде».

— Женщины? Какой именно? — спрашивает Анестезия холодно.

Ладно, мы только хотели ее поддержать.

Теперь — родственники со стороны невесты. Тут еще интересней. Потом, все потом, Анестезия просит нас пройти в зал. Сама она вышла, говорит, подышать. Воздуха не хватает.

— Кричали «горько»?

— Нет, — отвечает Анестезия. И, она надеется, на свадьбе ее сына хоть в какой-то мере будут соблюдены правила не то что приличия — душевной гигиены. Хоть кем-нибудь. — Вот, — показывает на коробки, — видели?

Ладно, чего там. Подарок привез человек, дочь замуж выходит, родная кровь.

— Кровь? Его там — только сперматозоиды, — шипит Аленушка.

В смысле вкуса можете на нас положиться. Всецело, Анастасия Георгиевна.

Заходим, оглядываемся, размещаемся.

Гости сидят не вместе, редко. Сом, например, один.

— Так это, — говорит нам.

«Так это» у него вместо «здравствуйте», а где его новая… как ее? — ей бы Елену Андреевну играть, жену профессора в «Дяде Ване», красивое туловище, сегодня — почти что в одних трусах. Многим нравится. И Сому оно приглянулось, если после стольких-то лет…

Петечка — сразу к туловищу.

— У нас с Сомом непонимание, — говорит оно Петечке. — Непонимание меня.

Шуршим подарками, скромными, симпатичными. Дарим, в частности, молодым автобус, расписались на нем, всем театром. Двухэтажный, английский, с правым рулем, чего только нет в «Детском мире».

— Горько! — орет Петечка. — Горько!

Жених с невестой растерянно переглядываются, целуются все же, слегка.

— Еще, еще! — не унимается Петечка, коньяка уже хлопнул.

Да погоди ты, дай людям рассесться, налить!

Между гостями много пустот, мы протискиваемся, занимаем их.

Смотрите-ка, официант-негр!

— Послушай, э-э… милый, приборов нам принеси, — просит Сом. — Как объяснить этой Лумумбе, что у нас едят вилками?

Теперь, когда мы пришли, сцена полна людьми.

Сцена полна людьми, и самые интересные — не Сом и не туловище, даже не трагическая Анестезия и уж конечно не математики — мы в театральный пошли, чтоб математику не учить. Родители Милочки — вот кто! Мы первый раз с ними видимся.

Мы — первый, а они между собой — второй: заделали Милочку и — привет. Как мамашу ее зовут, предстоит выяснить, а подполковника мы сразу же, не сговариваясь, прозываем Вершининым. Мила его разыскала, сообразительная. Кто-нибудь помнит имя-отчество того Вершинина, настоящего? Этого Эмилем зовут. Мила, значит, — Эмильевна, ну и ну!

Мамаша ее и Вершинин хоть и рядом сидят, но не вместе, не рядышком, так что Алена втискивается между ними и говорит так:

— Когда я была девушкой, то читала «Анну Каренину» совсем иначе, чем когда стала женщиной. Помните, как Левин потерял интерес к Кити, после того как она родила? У меня тоже был знакомый, который пять раз женился и каждый раз после родов оставлял жену. Вас, простите пожалуйста, как зовут?

Алена — на стороне женщины. На Вершинина — никакого внимания, будто нет его. Рыжий такой, фактурный мужчина. Сидит улыбается.

— Теплая, — говорит, — осень. Повезло с погодой.

Понятно. Есть такая профессия — Родину защищать.

Сом, замечаем, с ним уже переглядывается: не сесть ли им вместе? не выпить ли за более близкое, так сказать?..

— Хорошо тут, в Замоскворечье, мне нравится. В этой части своей Москва не хочет казаться Европой, не правда ли?

Вот что, не умничай, подполковник! Дадим тебе слово. Во благовременье.

Как все-таки зовут маму Милочки? — Кира. — А полное имя? — Валькирия, — кричит Петечка. — Так, этому больше не наливать! — Мы подхватываем: Валькирия! Что-то грузинское, менгрельское, точно! Знаете анекдот про коррозию? Не про коррозию — про коррупцию! Никто не обидится, грузин нет? Да скажет же кто-нибудь тост?!

Кира и скажет. Встает — молодая еще женщина и вполне себе ничего, только стричься зачем так коротко?

— Мы счастливы, что наша дочь… — заметили это «наша»? — попала в семью к замечательным людям, в замечательную компанию. Многих из вас мы видели в театре, в кино и по телевизору…

Ха-ха! И еще увидите, у вас же теперь — домашний кинотеатр!

— У вас же харман-кардон! — кричит Петечка.

— …А Милочку я научила, — продолжает Кира, — чтобы был порядок в шкафах и в доме пахло пирожками. И еще у нее всегда есть желание, чтобы было все хорошо, понимаете?

Выпьем! Откуда это про порядок в шкафах?

Милочка улыбается, шепчет Кириллу на ухо. Тот оглядывается. Мать. Возвратилась с воздуха. — Что, полегчало, Анастасия Георгиевна? — Машет рукой: а!

— По японскому календарю… — начинает свою речь Алена.

Сом грохает по столу:

— Япона мать! — Сегодня он как-то особенно красноречив.

Праздник набирает обороты.

Мы желаем молодым всего: состариться на одной подушке, быть вместе, пока…

— И потом, потом! — кричит Аленушка, она верующая. Раздобрела очень, как стала в церковь ходить, поправилась.

И деток, конечно же. Плодитесь и размножайтесь. А может, невеста уже в положении? Зачем иначе выскакивать замуж в девятнадцать-то лет?

— По поводу «и потом» позвольте историю… — просыпается вдруг Вершинин.

Надо бы, подполковник, этикету тебя подучить. Дай же договорить даме!

Чего еще пожелать молодой семье? Достатка, естественно.

— Если едете под мостом, а на мосту поезд, — Аленушку не собьешь с толку, — держитесь за кошелек… Или еще лучше — выйти к молодому месяцу и попросить: месяц, дай денежку.

— Очень способствует, — кивает Петечка. — Даже в доме можно свистеть.

Нет, в доме свистеть нельзя, в театре — тем более.

Хорошая свадьба, весело. Время от времени Мила с Кириллом дотрагиваются друг до друга губами, уже безо всякого «горько».

Может, скажет кто-нибудь из коллег? Вон они сидят, математики. Симпатичная публика. Не спились, не стусовались ребята, учатся. Не всем быть артистами. Встает длинный — о, Господи! — в трениках!

— Большой, — шепчет Алена, — талант. — Все успела узнать.

Получил недавно важную премию. Финскую. Имеет право ходить без брюк.

— Доказательство принадлежности функции четности… — Что он несет? К какому-то экспо… Язык сломаешь! — Это откуда? — Поди ж ты! Булева алгебра. — Век живи!.. Буль. Буль-буль. Ну, поехали! — Не забывайте и про ням-ням. Тем более, вилки наконец-то доставили, теперь мы в полной комплекции. Фофан. Слыхали?! Фофаном негра зовут. Ничего, старик, у нас самый лучший поэт был негр.