Волны словно кенгуру

ГОВОРИТ "МОСКВА-РАДИО"

Я насадил на крючок кусок рыбы, опустил его в воду и стал ждать. Но акула не дёргала.

– Насади мяса, - сказал артековец и накрошил ножом баранины.

Я продел крючок в кусок мяса, и алый комок быстро пошёл ко дну. Леска тут же натянулась, дёрнулась в глубине и поехала, разрезая воду.

На крючке отчаянно дёргалась тяжёлая серая рыбина. Я схватил её за жабры. Она выгнулась и больно ударила меня шипом.

– О палубу её, о палубу!
– крикнул Коля.

Я шмякнул рыбину, выдернул крючок и снова метнул в воду.

Но клёв кончился. Рядом со мной пританцовывал индийский повар, тянул какую-то непонятную песню. От берега к нам шли баржи с мешками. Опять пахло кунжутом, пылью. На краю неба отражался пустынный песок.

Вдруг леску слегка повело.

– Э-эй! Внимание!
– сказал Коля.

Леска ушла под корму. Я отвёл её от винта и стал тянуть.

– Дёргай!
– крикнул Коля.
– Дёргай! Я потянул быстрее.

Но тут откуда-то сверху меня окликнул Митя. Я показал: "Тихо: акула".

Но Митя закричал ещё громче:

– Какая акула?! Скорей в рубку! Москва!

– Что?
– переспросил я.

– Москва!
– крикнул, волнуясь, Митя.
– Москва! Леска полетела в воду, и я со всех ног бросился в

рубку.

Начальник рации поднял вверх палец и повернулся в кресле. Он снял наушники, передал мне и поднёс поближе микрофон. Я затаил дыхание и вжался в кресло.

В наушниках зашептало, зашелестело знакомое: "О мама миа!", раздался чей-то крик: "Вася, больше не пущу!"

Н вдруг откуда-то донёсся голос:

– "Старый большевик", "Старый большевик", говорит "Москва-радио", говорит "Москва-радио". Сейчас будете говорить. С кем будете говорить?

Я назвал фамилию, домашний телефон и испугался: а вдруг дома никого нет?! Вот так фокус будет! Но всё равно радостно: я слышу Москву! Голос из Москвы. Через пустыню, через хребты Гиндукуша. Кругом пески, волны, индийские акулы, а я говорю с Москвой.

СКОРО

Радио зашипело, я не выдержал и закричал:

– Алло! Алло!

– Спокойно, "Старый большевик", - сказала в Москве телефонистка, Сейчас будете говорить. Говорите...

Я нажал на кнопку приёма, и в трубке тотчас раздалось:

– Алло, алло! Это кто? Папа?

– Конечно, я! Здравствуй!

– Как здоровье?
– донеслось из Москвы.

– Здоров! Здоров!

– А что ты сейчас делаешь?

– Акулу ловлю!
– крикнул я.

В Москве что-то грохнуло! Наверное, у сына из рук выпала трубка.

– Шутишь!
– сказал сын.

– Какие там шуточки!
– сказал я. И в рубку донёсся голос артековца:

– Акула!

В это время в трубке затрещало. Разряд. Наверное, где-нибудь между нами - на Гиндукуше или в Сибири - ударила молния... А потом раздался уже тихий голос:

– Долго ты ещё?

– Так ведь ещё Австралия и Новая Зеландия!
– сказал я.

– Ты и так уже полгода плаваешь. И командировка твоя кончилась. Да и судно на Зеландию, говорят, ушло...

– А как же кенгурёнок?

– спросил я.

– Приезжай без кенгурёнка, - сказал сын.
– Ладно?

– Ладно!

– Скоро?

– Скоро!
– сказал я, а сам посмотрел в иллюминатор на пустыню, от которой тянулись баржи с мешками.

Вот загрузят нас через недельку или две, и тронемся в обратный путь. Через Индийский океан, мимо Индии и Цейлона, через Андаманское море и Малаккский пролив. Мимо Тайваня, мимо Филиппин, мимо Японии. А потом из Владивостока через всю Сибирь самолётом в Москву.

Скоро! Очень скоро!

ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНА БЫТЬ!

Ещё два месяца нас перебрасывало с волны на волну. То Индийский океан устраивал шумные пляски, валил с борта на борт, то во все флейты свистели ветры в Японском море. Наконец подошли мы к японским островам, остановились у вулкана. Сосенки с островов протянули навстречу нам ветви, пахнуло зимой.

Открыл я иллюминатор, полетели в него снежинки. Подставил я ладони. Снежинки-то свои, родные, с севера! Сели на руку одна, другая. Даже в горле защипало. Здравствуйте, милые! Летят снежинки, тают, а всё равно на руки садятся, своего узнают! Впереди родина, Владивосток. Вот и конец плаванию!

Стал я складывать вещи, каюту чистить, хлам выбрасывать. Поднял было осколки от кокосовых орехов, пошёл к трапу. А Валерий Иванович, "Чудеса ботаники", остановил меня:

– Что выбрасываешь? Да ты лучше с собой возьми. Им любой мальчишка обрадуется. Орех-то кокосовый, из Индии! Положил я осколки в картонный ящик. А тут заглядывает Иван Савельич.

– Пошли, - говорит, - за бечёвкой в артелку. Вещи увязывать.

Спустились в артелку по трапу, а там уже вся команда. Боцман отматывает бечеву - парусник и летучую рыбу упаковывать. Валерий Иванович, чтобы орехи связывать. Целую рощу домой увозит! Да и мне есть что увезти. Художнику - кисти, другу - монеты...

Вернулся я в каюту, открыл чемодан, а сверху - ещё чашка из Сан-Франциско, по которому мы всей командой ходили. Рядом лежит слон из Кочина. Стоят японские куклы - вон сколько проплыли!

А под ними маленькая книжица - пропуск в Диснейленд.

Уложил я всё, связал. И кружку, и слона, и кисти. Всё потихоньку вспомнил. Итак, получилось: и Индия, и Япония, и Америка - всё одной морской верёвочкой связано.

Только вот жаль, что Австралия и Новая Зеландия не увязались. А хотелось бы мне кенгурёнка покачать на ладони.

Но тут зашёл в каюту Веня, подбросил на ладони монету и протягивает мне.

– Б-бери, - говорит, - сыну отдашь! М-монета-то с к-кенг-гуру.

Положил я её рядом с сувенирами.

Стали мы подходить к Владивостоку; поднимаемся на цыпочки, в сопки вглядываемся, а навстречу идут суда. Мы - туда, а они - оттуда.

Смотрю я и думаю: "Куда это они? Может, в Австралию, может, в Японию?" Тут я, как пионеры в Бомбее, позавидовал: "А что, неплохо бы опять с ними в дальние страны!"