Вольный стрелок

Все-таки не надо исключать, что все это – хорошо продуманная провокация. Начиная с «секс-бомбы» в пансионате. Если так задумано, то задумано хорошо. Заманить Серого в это глухое ущелье, расслабить его и подготовить, а потом нагрянут жаждущие мести бандюки, развернут толковище, кое о чем поспрашивают и с удовольствием сбросят его в глубокую пропасть или в глубокое море. А море – большое, ищи его потом…

Море-то большое, но небо все одно много больше.

С этой теплой мыслью я и уснул.

Проснулся рано – от мерных трескучих ударов. Закурил, подошел к окну.

У порога своей сакли Анчар яростно колол дрова, к вечерним шашлыкам джигит готовился. Голый до пояса, седые волосы, схваченные вокруг головы ремешком, спадают на плечи, покрытые седой же шерстью. В этом суровом «камуфляже», на фоне каменной хижины, издалека, он был похож не на Сталина, а на старого викинга. Или могучего и беспощадного снежного – вернее, заснеженного – человека. Если он своей лапой возьмет Серого за горло – заикой оставит. И дрова он колол умело: сперва несколько легких намечающих ударов, затем – один, от души, решающий – и буковый чурбак распадается на равные полешки, враз и дружно осыпающиеся вокруг колоды, стянутой стальным обручем. На ней он, наверное, и свою браконьерскую добычу разделывает. А если Мещерский посоветует, то и голову отделить сумеет. Тому же Серому, например…

Анчар воткнул топор в колоду, положил на макушку свою любимую плоскую войлочную шапочку и стал, напевая «по аэродрому, по аэродрому», класть у стены поленницу, чтобы каждое сухое полешко еще и напиталось солнечным жаром.

Пора и мне, стало быть, за работу. Долгая дорога начинается с первого шага, мудрые китайцы говорят.

Я поменял пижаму на плавки, покопался в чуланчике – подобрал себе ласты, маску и трубку – и пошел на пляж: не терпелось взглянуть на этот «райский» уголок со стороны моря. Тем более что утреннее солнышко оченно к тому располагало: невысоко поднявшись над водой, могло бросить какой-нибудь шальной луч в линзы бинокля. Если он там, в зарослях, есть, конечно. И если им, дурак, пользуется. Что вряд ли…

Море тихо шуршало, играя мелкими ракушками и крабовыми клешнями; край его, набегая на берег игрушечной волной, таял в песке, пузырясь и шипя. Словно песок был уже горячим, а вода еще холодной.

Я присел на вырубленную из цельного камня скамью (не Анчар ли топором потрудился?) и, мечтательно склонив к плечу голову (не спится дураку), стал вглядываться в романтически-розовую морскую гладь.

Справа ее грубо обрубал крутой, почти вертикальный срез горы. По центру, километрах в двух от берега, купалось несколько островков, точнее – камней, будто торчали из воды лобастые головы любопытных морских чудищ. И шнырял между ними красивый белый катерок. Любопытный такой, застенчивый.

Слева берег был не так крут. Прижавшись к нему, сонно покачивались расчаленные яхты: одна большая, парусно-моторная, с двумя рубками и тентом над палубой; другая – крошечный швертбот, из которого торчал пучок разложенных телескопических удилищ.

Чуть подальше уходила в море коса, которая, как я узнал позже, так и называлась – Песчаная. За ней, кстати, катерок и скрылся.

Вот и вся диспозиция. Или дислокация.

Я вошел в воду, надел ласты. Сполоснул изнутри маску, оставив в ней чуточку воды, чтобы не потело стекло, и поплыл, опустив лицо в воду, мерно работая ластами, как пароход плицами, только без брызг. А «дельфином» так и не научился. Не успел.

Солнце стояло невысоко, лучи его скользили по поверхности воды, не проникая вглубь – и она казалась от того серой, пасмурной. Но была чистой, и я хорошо видел дно в песчаных рубчиках, которое постепенно терялось в зеленоватой глубине. Стали появляться водоросли, покрытые мидиями камни. Пробежал между ними бойкий краб и сел на попу, угрожающе задрав клешни, когда на него упала моя тень. Плавно скользнула от меня стайка крупных лобанов, и я пожалел, что не захватил ружья.

Впрочем, у меня нынче другая охота. Или за мной?

Я повернулся лицом к берегу и, стоя в воде, чуть перебирая ластами, осмотрел скалы, окружавшие виллу. Они образовывали, замыкаясь, что-то похожее на кривобокую, зеленую изнутри чашу с отколотым со стороны моря краем. Ну, естественно, на дне чаши – вилла (умнее не придумаешь), поверху – сероватой опоясывающей каемкой просматривалась дорога, круто сбегающая у берега к воротам. Но вот что мне показалось: чаша эта не только кривая, но еще и с чуть заметной трещинкой, начинающейся у берега и исчезающей в глубине бухты – не тропа ли, опоясывающая склоны от моря до моря?

Как бы там ни было – за дурное дело Серый взялся. Оградить эту совершенно идиотски расположенную виллу от нежелательного вторжения – явного или тайного – просто невозможно.

Я поплыл к берегу. Тем более что Анчар уже давно махал мне своей шапчонкой.

Он сидел на скамье, курил трубку. У его ног, в песке, – большая деревянная фляга, рядом – деревянное блюдо с фруктами.

Анчар протянул мне кружку, наполненную вином:

– Пей. Хорошо перед завтраком. Такое вино ты никогда не пил. Оно для силы. И для храбрости.

Вино было прекрасное и изумительное – оно возбуждало жажду, его хотелось пить без конца. И я снова подставил кружку под кровавую струю из фляги.

– Сто литров выпьешь, – сказал Анчар, – сто лет проживешь.

– Сто литров разом? – спросил я, переводя дыхание. – Или за сто лет?

– Почему ты всегда смеешься надо мной? – вдруг спросил он. В голосе – ни тени обиды или вражды, только грустный интерес.

– Потому что я тебя боюсь.

Он покачал головой.

– Ты уже ничего не боишься. У тебя все было. И ты все оставил. Потерял.

Все мы здесь такие, подумал я. У всех нас многое было и ничего нет. В конечном итоге…

– Хочешь еще? – Он наклонил флягу. – Это вино только в нашем роду делали. Семейная лоза.

И что-то мелькнуло в его глазах, вернее – погасло. Словно чайка на мгновение уронила на них тень распахнутого крыла, закрыв им ясное солнце.

Ну и команда подобралась. Заговор обреченных.

– Послушай, Анчар, – спросил я не о том, о чем сейчас спросить хотелось. – Тут поверху тропа какая-нибудь есть?

– Есть. Но трудная. Не всякий одолеет.

– Покажешь?

Он кивнул.

– После завтрака свезешь меня в море?

Он даже не спросил – зачем?

– Я море не люблю, укачиваюсь. Но свезу. Пойдем кушать. Все встали уже.

Завтракали на веранде. В тени виноградных лоз, заплетавших решетчатую крышу. Над нами горячо созревали тяжелые гроздья. Листва, когда ее беспокоил ветер, пропускала на миг солнечные лучи, и они бегали по столу, искрились в графинах и бокалах, играли на лезвиях ножей, соскакивали на холодные плиты пола. Отзывались мягким блеском в глазах Виты…