Вольный стрелок
Шрифт:
Двойка и туз!
Двойка и туз!!!
Он собрал флеш-стрэйт!!!
Флеш-стрэйт, стрэйт, стрэйт…
Пусильон мгновенно вспотел, старательно сдерживая эмоции — чтобы не выпустить их на свет, наружу, не показать никому своей удачи, своей победы, успеха, бешеного восторга! Он выиграл, он снова выиграл! Теперь самое главное — развести лохов, заставить их задрать ставки как можно выше, и дело сделано. Луи будет при деньгах на добрый год вперед.
— Пятьдесят, — предложил щеголь, кидая в кучку на середине стола сотню, и вытягивая на сдачу чей-то полтинник.
— Несерьезно
— Пятьдесят, тысяча, и четыреста пятьдесят сверху. Для ровного счета, так сказать, — добавил со своей стороны «перстнявый».
— Выходит, полторы? — Пусильон сделал серьезное, очень задумчивое лицо, постучал пальцами по столу, даже скрипнул зубами, всячески изображая сильное сомнение в собственных возможностях, глянул на свой расклад еще раз, мучительно простонал и выдавил: — Не оставь меня, пречистая праматерь, своей милостью… Ладно, попробуем рискнуть. Полторы и две сверху!
Щеголь цыкнул зубом и молча сбросил карты.
— Две с половиной и еще пятьсот, — немедленно отреагировал Бежеваль, ополовинивая остаток своей пачки.
— Две с половиной и еще пятьсот, — пожал плечами «перстнявый».
Внутри Пусильона все пело, взрывалось и клокотало, он готов был заорать от восторга: партнеры втянулись в торг и остановиться теперь смогут с большим трудом. А на столе, в банке уже сейчас лежало двенадцать тысяч евро! Из которых восемь — его чистый выигрыш!
— Тысяча и еще пятьсот, — внешне невозмутимо поднял он ставку еще немного.
— Тысяча и пятьсот, — ответил толстяк.
— Тысяча и пятьсот, — эхом отозвался «перстнявый».
— Тысяча и пятьсот, — невероятным усилием воли сохраняя спокойствие поддразнил их Луи.
— Да ну, это дурдом какой-то! — зло зарычал, не выдержав Этьен Бежеваль. — Так и будем сопли жевать? И вообще, засиделись мы тут, пора и честь знать. Покончим с этим разом. Играю на все!
Он пересчитал деньги на столе, кинул их в общую кучу, достал бумажник, вытянул из него еще заметную пачку, перелистал, положил сверху:
— Тысяча и еще пять пятьсот!
— Ну, смотри, Этьен… Отвечаю… — «Перстнявый» тоже полез за бумажником, пересчитал, чертыхнулся: — У меня только четыре. Полторы в долг поверишь? Или мне перстень с изумрудом снять?
— Э-э, перестань, — отмахнулся толстяк. — Долги всегда к ссоре. Давай, как с Жаном. На нем пятьсот повисло? Значит, на тебе будет три ужина со шлюхами.
— Я знаю, зачем ты это затеял, Этьен, — рассмеялся «перстнявый». — Чтобы пожрать на халяву!
Луи веселья партнеров не разделял. На столе в банке лежало двадцать пять тысяч евро. Но чтобы их получить, нужно было добавить в кучу еще пять с половиной тысяч. А у него осталась только одна.
— Мсье… — сквозь зубы выдавил он, холодея от неминуемого отказа. — Я тоже прошу поверить мне в долг. Вот тысяча, за мной еще четыре с половиной.
— Нет, мы так не играем, — мотнул головой «перстнявый». — Только на реальный интерес. Деньги на стол!
— Но вам же в долг поверили! — тут же напомнил Пусильон. — Я же не спорил! А рискуем мы одинаково, мой голос от голоса мсье Бежеваля ничем не отличается.
— Вот
это ты видишь? — Недовольный картежник поднес свой сверкающий золотом кулак к его лицу. — Если твоя карта перебьет мою, ты можешь забрать мою печатку, либо я оставлю ее Тильону в залог и через час привезу деньги. А чем заложишься ты? Или, может статься, за тебя кто-то поручится?Пусильон посмотрел по сторонам. Оказывается, вокруг их столика, забросив развлечения, собрались все мужчины, что заглянули этим вечером в подпольное, но известное всем окрестным кварталам казино. Тильон тоже был здесь и покачал головой:
— Нет, я поручаться за него не стану. Но обламывать парня так жестоко, по-моему, тоже нехорошо. Одно дело проиграть, и совсем другое — не добрать ставки для банка.
— Правила известны всем, — упрямо стоял на своем «перстнявый». — На ставку нужно ответить. Или не мешать играть другим.
— Я отвечаю! — ощутив поддержку, торопливо напомнил Пусильон. — Просто у меня нет при себе всех нужных денег. Если я проиграю, то отдам. Отдам все до сантима!
— Тебе нечем!
— Подожди, не горячись, — неожиданно остановил приятеля Бежеваль. — Мы же по чести играем, а не просто бабки из людей вытряхиваем! Нечто тебе его фортуна не интересна?
— Я реальным баблом рискую, а он словами пустыми раскидывается! Какой мне в этом интерес? На пустых словах я и миллион поставить могу! Интересно то, что на столе, а не в обещаниях.
— Луи, — перевел взгляд на Пусильона толстяк. — У тебя есть эти деньги? Только не ври мне! Они у тебя есть?
— Есть.
— И ты их сегодня же вернешь, если проиграешь?
— Да.
— Хорошо, коли так. Тогда клади на кон твою руку.
— Что? — не понял Пусильон.
— Руку, — повторил Бежеваль. — Я оцениваю твою руку, которой ты несколько раз меня обыграл, в четыре с половиной тысячи евро. Я хочу засушить ее и повесить у себя над столом. Проиграешь — она моя. И либо ты выкупаешь ее до заката, либо… Либо ты идешь в одну сторону, а она остается в другой.
— На кой черт мне его рука? — не понял «перстнявый».
— Если он врет про деньги, я ее у тебя выкуплю, — пообещал толстяк. — Я могу позволить себе потратиться на маленький сувенир?
— Ну, коли так… — Картежник пожал плечами. — Тогда все по-честному. Я при интересе. Думай, парень. Рука твоя.
В окружающей толпе повисла мертвая тишина.
— Ой, не делай этого, приятель, — громким шепотом попросил бакалейщик Фрэнк и опасливо перекрестился. — Не делай.
В душе Луи Пусильона зашевелился холодный червячок ужаса, сердце дрогнуло от неприятного предчувствия…
Но это были всего лишь предчувствия. Опыт же подсказывал, что толстяк Бежеваль при всех своих дуболомах-телохранителях — всего лишь самодовольный лох, что перебить одномастный флеш-стрэйт практически невозможно. И что на столе лежат двадцать пять тысяч евро, которые уже практически принадлежат ему — достаточно всего лишь открыть карты.
Пусильон повел плечами, кинул в банк оставшиеся деньги и наложил сверху левую пятерню:
— Отвечаю!
— Беги за деньгами, пацан! — расхохотался «перстнявый» и развернул карты веером: — У меня «каре»!