Волшебная ночь

Она молча смотрела на него.

— Я никогда больше не женюсь, — продолжал он. — И никогда ни с кем у меня больше не будет ничего такого… Если я буду нужен тебе, то я всегда здесь, рядом. Только позови меня — и я приду. Я люблю тебя, Шерон!

Шерон проглотила подступивший к горлу комок и вдохнула воздух, собираясь ответить.

Но Верити уже была рядом, счастливая и переполненная впечатлениями.

И опять она держала их за руки и тащила их за собой вниз по склону, заливаясь радостным смехом, визжа от восторга, когда ей удавалось поджать ноги и лететь, лететь, лететь.

Глава 24

Краузеры недавно открыли школу у себя в Кармартэншире. Пока там преподавали сама леди Краузер и ее дочь, иногда им помогали местный пастор и протестантский священник. Но лорд Краузер желал нанять постоянного учителя. У него было на примете несколько педагогов, но он с удовольствием решил оказать любезность своему старому другу сэру Джону Фаулеру и согласился, чтобы миссис Шерон Джонс попробовала свои силы в его школе. Он знал, хотя об этом не принято было говорить вслух, что миссис Шерон Джонс была побочной дочерью Фаулера.

Сэр Джон передал эту весть Шерон уже на следующий день, пригласив ее прогуляться с ним вдоль реки. Это очень хорошее предложение, сказал он. Школа новая, учителю дают небольшой домик поблизости и щедрое жалованье. Она может приступить к работе уже с Рождества, то есть почти через два месяца.

— Я согласна, — сказала Шерон, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание. — Ведь это такой шанс, которого нельзя упускать, правда? — И все-таки что-то пугало ее, она чувствовала себя как птенец, которого выталкивают из гнезда. Такого страха она не испытывала уже очень давно, со дня смерти матери.

Джон Фаулер взял ее за руку.

— Только если ты этого хочешь, Шерон, — сказал он. — Если тебе кажется, что это слишком далеко отсюда, я поищу что-нибудь поближе. Или, если хочешь, можешь вернуться в дом, где вы жили с матерью. Он, как и прежде, ждет тебя.

Нет, только не это. Она не может возвратиться туда. Это еще хуже, чем оставаться здесь.

— Ты передашь лорду Краузеру мое согласие? — попросила она. — И спасибо тебе за хлопоты. — Она застенчиво улыбнулась отцу. — Спасибо, папа.

Он крепко сжал ее ладонь.

Бабушка была страшно огорчена. Дедушка был вне себя от ярости. Эмрис мотал головой и отказывался принимать ее решение всерьез. Но Шерон уже жила мыслями о будущем, постепенно отдаляясь от жизни своих родных и знакомых, от жизни, о которой еще так недавно и так страстно мечтала. Она старалась заглушить в памяти последние слова Александра: «Тебе не кажется, что мы должны быть вместе, Шерон?» Если б он только знал, как близка она была к тому, чтобы согласиться с ним! Если б он только знал, как ей хотелось, чтобы он уговорил ее поселиться где-нибудь рядом с ним — так же, как ее мать жила неподалеку от сэра Джона Фаулера, — чтобы он мог приходить к ней два-три раза в неделю и уединяться с ней в спальне.

Она была рада, что он не знает об этом.

И все же какая-то предательская слабая часть ее души безрассудно мечтала о том, чтобы он догадался о ее желании, чтобы он пришел к ней и убедил ее остаться.

Она давно не видела его. Верити несколько раз приходила к ней, но теперь ее приводил и забирал слуга, тот самый мужчина, который в первый раз пришел к ней, чтобы передать приглашение графа.

Шерон старалась не замечать того, что происходило вокруг. А что-то определенно происходило. Эмриса по вечерам все чаще не бывало дома, а когда он возвращался, то говорил, что сидел с мужчинами в «Трех львах», хотя всегда был трезв как стеклышко. Шерон догадывалась, что он был не в пивной, а на собрании. Она не могла не чувствовать, как в поселке нарастает напряжение в ожидании каких-то событий.

Раньше она знала бы обо всем. Оуэн всегда рассказывал ей о том, что происходит, и дедушка с Эмрисом говорили об этом за ужином. Да и сама она раньше старалась разузнать обо всем. Раньше любопытство обязательно погнало бы ее ночью в горы, чтобы подсмотреть за собранием и своими ушами услышать, что затевают мужчины.

Но сейчас, даже понимая, что затевается что-то чрезвычайно важное, она не желала знать об этом. Она не желала гореть одним огнем со своими людьми. Потому что они больше не были ее людьми.

Нет, конечно же, не все. У нее оставались еще ее родные и родные Гуина. Оставался Йестин, которого, как ей казалось иногда, она любит больше всех на свете. Как-то воскресным октябрьским днем, когда листья деревьев пылали осенними красками, он провожал ее от церкви до дома.

— Йестин, — спрашивала его Шерон, — ведь уже скоро, правда?

Ей не надо было объяснять, что она имеет в виду. Весь город только и говорил о том, о чем она старалась не задумываться.

— Теперь уже со дня на день, — ответил он. «Ах, я не хочу знать», — подумала Шерон.

Но невозможно было совсем не думать об этом, трудно было притворяться, будто ты ничего не замечаешь. В воздухе ощущалась напряженность, и она возрастала час от часу.

К следующей субботе стало ясно, что роковой день назначен, хотя никто и словом не обмолвился ей об этом: просто слишком уж пусты и тихи стали улицы Кембрана. Мужчины не вышли на работу. Шерон даже не решилась спросить у Эмриса, почему он остался дома, — Эмрис был мрачнее тучи. Странная, неестественная тишина проникла даже в стены дедовского дома.

А потом было воскресенье и проливной дождь. Когда Шерон вернулась домой после службы и занятий в воскресной школе, дедушки и Эмриса не было. За чаем она спросила о них у бабушки, но та ничего не ответила, поспешно допила чай и ушла наверх в свою комнату. Только тогда Шерон поняла. Они ушли.

Они ушли в дождь. И сейчас они там, за густой пеленой дождя, бессмысленной толпой движутся в сторону Ньюпорта. Может быть, навстречу беде. От страха у нее все поплыло перед глазами. Но она заставила себя встать и залить кипяток в заварной чайник.

Ее это не касается, повторяла она себе. Она не должна думать об этом, не должна тревожиться за них. Ее не интересует то, что творится в Кембране. И она дала себе слово не думать о них — не думать о дедушке, Эмрисе, Хью и об остальных.

Ангхарад душили рыдания, а кроме того, она промокла до нитки, когда в полдень прибежала к флигелю Джошуа Барнса. Ей пришлось стучать дважды, прежде чем дверь открылась и Джошуа Барнс впустил ее в дом.

— Они вышли, мистер Барнс, — задыхаясь, проговорила она с порога. — Ушли, хотя сегодня воскресенье и идет дождь. Я не знала, что они выйдут, ни вчера, ни даже сегодня утром. Честное слово, я ничего не знала. Даже когда мой отец ушел, я не сразу поняла, куда он направился. Но потом я встретила Ифора Ричардса, и он мне все рассказал. И я сразу побежала к вам. Не сердитесь, мистер Барнс! Клянусь Богом, я ничего не знала!