Волшебники. Книга 1
Шрифт:
Все было бы гораздо проще, если бы он хотя бы понял, что это значит, но он не сумел. Может быть, он влюблён в Элис? Он попытался сравнить то, что он чувствовал к ней, с чувствами к Джулии, но эти чувства были совершенно разными. Ситуация просто вышла из-под контроля, вот и всё. Это были не они, это были тела тех животных. Никто не должен был воспринимать это слишком серьёзно.
Маяковский восседал во главе стола с самоуверенной улыбкой. «Он знал, что это случится», — рассерженно думал Квентин, вонзая вилку в сырную мамалыгу. Толпа подростков, запертая в Крепости Одиночества на два месяца, а позже застрявшая в облике похотливых животных. Конечно же, мы буквально были готовы сойти с ума.
Какое бы извращённое удовольствие Маяковский ни получал от того, что происходило,
Они впали в коллективный транс. Истощённая цветовая палитра Антарктики гипнотизировала их. Падающий за окном снег слегка обозначил невысокую гряду чёрного сланца, единственную топографическую особенность на совершенно ровной местности, и ученики смотрели на всё это, сидя на крыше, подобно тому, как обычно смотрят телевизор. Это напомнило ему пустыню в «Блуждающей Дюне» — Боже, он не вспоминал про Филлори уже уйму времени. Квентин задавался вопросом, не был ли весь остальной мир, вся его прошлая жизнь всего лишь плохим сном. Сейчас земной шар в его представлении выглядел как бесконечная Антарктика, целый мир за пределами этого одноцветного континента был покрыт льдом, словно метастазами рака.
Он немного свихнулся. Они все, но проявлялось это по-разному. Их высшие функции пребывали в таком оцепенении и истощении, что они превратились в животных, отчаянно ища хоть какого-нибудь контакта, который не требовал бы от них произнесения слов. Кто-то стал одержим сексом. Импровизированные оргии не были чем-то неслыханным. Квентин раз или два наталкивался на подобное по вечерам — по-видимому, они собирались в произвольные группы, в пустых кабинетах или в чьей-нибудь спальне, скованные частичной анонимностью, и их белая униформа была почти или полностью снята, взгляд был безразличным и скучающим, пока они входили, ласкали, и толкались, всегда в полной тишине. Однажды он видел там Джэнет. Вся эта демонстрация была скорее для других людей, чем для них самих, но Квентин никогда не принимал в этом участия, даже не был наблюдателем, он просто отворачивался, чувствуя превосходство и непонятную злость. Возможно, он просто был зол на то, что что-то удерживало его, не давая бездумно последовать за остальными. Он испытывал неимоверное облегчение от осознания того факта, что никогда не видел там Элис.
Шло время или, по крайней мере, Квентин знал, что теоретически так должно было быть, хотя он сам не видел никаких тому подтверждений, если только не принимать в расчет странный зверинец из усов и бород, и тогда можно было сказать, что он и его сокурсники становились старше. Хоть он много ел, он терял в весе всё больше и больше. Его сознание перешло от гипнотического состояния к галлюцинациям. Мелкие вещицы, случайно попадающиеся ему на глаза, приобретали огромную значимость — круглый камешек, отдельная соломинка из метлы, тёмное пятно на белой стене, — всё это вновь исчезало спустя пару минут. В кабинетах он иногда видел причудливых созданий среди сокурсников — огромного богомола с красивым коричневым окрасом, цепляющегося за спинку стула, гигантского ящера с ороговевшей кожей и немецким акцентом, чья голова полыхала белым пламенем — тем не менее, впоследствии он никогда не мог с уверенностью сказать, реально ли всё это, или только привиделось ему. Как-то раз ему показалось, что он заметил человека, чьё лицо было скрыто за веткой дерева. Он не мог больше этого выносить.
Затем, ни с того ни с сего, однажды утром во время завтрака Маяковский объявил, что до окончания семестра осталось две недели, и время всерьёз задуматься над сдачей
выпускного экзамена. Тест заключался всего лишь в следующем: им нужно было пройти от Южного Брейкбиллс до Южного Полюса. Это означало преодолеть расстояние в пятьсот миль. Им не будет дано ни еды, ни карт, ни одежды. Они должны будут защищать себя и выживать самостоятельно, используя магию. Летать было запрещено — либо они передвигаются на ногах, либо вообще никак, в человеческой форме, а не в качестве медведей или пингвинов, или ещё каких-нибудь морозостойких животных. Общение между учениками было под запретом — можно считать это чем-то вроде гонки, если им так угодно. Нет никаких ограничений во времени. Экзамен не являлся обязательным.Двух недель было мало для того, чтобы подготовиться надлежащим образом, но этого было более чем достаточно, чтобы принять решение. Да или нет, внутри или снаружи? Маяковский подчеркнул, что предпринятые меры предосторожности будут сведены к минимуму. Он будет стараться изо всех сил следовать за ними в поле, но нет никакой гарантии, что если они облажаются, он сможет спасти их жалкие отмороженные задницы.
Нужно было изучить этот вопрос настолько, насколько это вообще было возможно. Будет ли яркое солнце проблемой? А «снежная слепота»? Следует ли им закалить ступни ног, сделав их более грубыми, или же попытаться создать что-то вроде волшебной обуви? Была ли какая-нибудь возможность раздобыть на кухне бараний жир, который мог им понадобиться для сотворения заклинания Обволакивающего Тепла Чхартишвили? И если тест даже не был обязательным, тогда какой в этом всём смысл? Что случится, если они его завалят? Это походило скорее на какой-то ритуал или же дедовщину, но никак не на выпускной экзамен.
В последнее утро Квентин проснулся рано, с целью порыться на кухне в поисках компонентов для контрабандных заклинаний. Он решил участвовать в состязании. Ему необходимо знать, сможет он это сделать или нет. Вот как всё обстояло.
Большая часть шкафчиков была закрыта — видимо, он не первый студент, кому пришла в голову подобная мысль, — но ему удалось наполнить свои карманы мукой, серебряной вилкой и прорастающими зубчиками чеснока, которые могут на что-нибудь сгодиться, пусть и непонятно, на что. Он спустился вниз.
Элис поджидала его на лестничной площадке между этажами.
— Мне нужно кое-что у тебя спросить, — её голос был полон решительности. — Ты влюблён в меня? Ничего такого, если нет, просто мне хотелось бы знать.
Она почти договорила, но не смогла произнести последнюю фразу в полный голос, вместо этого прошептав её.
Он не посмел даже взглянуть ей в глаза с того самого дня, как они вместе были лисами. По меньшей мере, три недели. Сейчас же они стояли на гладком прохладном каменном полу, в жалком человеческом обличье. Как мог кто-то, кто не мыл и не стриг волосы вот уже пять месяцев, быть таким прекрасным?
— Я не знаю, — сказал он. Его голос был грубым из-за нечастого применения. Слова ужасали больше, чем любое заклинание, когда-либо им сотворённое. — В смысле, ты думала, что я знаю, но нет. Я правда без понятия.
Он попытался звучать легко и непринуждённо, но ощущал тяжесть во всем теле. Пол стремительно ускорял своё движение с ними обоими, стоящими на нем. В этот момент, когда требовалось призвать его здравомыслие, он не имел ни малейшего представления о том, лгал он или же говорил правду. За всё то время, что он обучался здесь, всё, что он выучил, почему же он не смог узнать одной-единственной вещи? Он подводил их обоих, себя и Элис.
— Всё хорошо, — сказала она, слегка улыбаясь и говоря таким натянутым голосом, что у Квентина сердце сжалось в груди. — Я так не думала. Просто интересно было узнать, соврёшь ты или нет.
Он растерялся.
— Предполагалось, что я совру?
— Всё хорошо, Квентин. Это было приятно. Я имею в виду секс. Ты ведь понимаешь, что это нормально, делать иногда приятные вещи, так ведь?
Она спасла его от необходимости отвечать, встав на носочки и нежно поцеловав его в губы. Её губы были сухими и потрескавшимися, но кончик её языка был нежным и тёплым. Такое чувство, что это была последняя тёплая вещь в целом мире.