Волшебные дни (статьи, очерки, интервью)
Шрифт:
Иной раз хочется воскликнуть: старожилы Кубани, разбередите свою память, воскресите нам замолкшие дни своей молодости!
Заметна у нас частенько и недооценка благородного подвижничества краеведов, пропагандистов народного творчества. Есть случаи ироничного, а то и высокомерного отношения к их нуждам, просьбам. Такой душевной глухоты пора бы стыдиться. Всякий, кто замечает в себе равнодушие к родному прошлому, должен самого же себя и осмеивать. Не секрет, в некоторых станицах годами стучатся краеведы в правления колхозов, отделы культуры исполкомов с просьбами выделить помещение или хотя бы уголок для музея. И вроде бы никто не смеет им возражать. Но никто и не горит желанием помочь поскорее.
Возмутительная история произошла с фресками Троицкой церкви на улице Фрунзе в Краснодаре. Они ни с того ни с сего были замазаны белилами несколько лет назад. Их не вернуть. Построенную в начале века церковь
Разрушение церкви под станицей Казанской, утрата при пожаре уникальной деревянной церкви первых черноморцев в поселке Калинине, распахивание неприкосновенных археологических участков в Темрюкском районе (срыты остатки «Таманского Толоса», следы древнегреческой архитектуры мирового значения) — зачем же это?!
Времена вековечные и годы революции, Отечественной войны оставили свои реликвии одинаково щедро. Поздним потомкам они нужны, чтобы жить достойно.
Я побывал на полевых станах, в правлениях колхозов Курганинского, Темрюкского, Славянского районов. Всюду висят фотографии передовиков. А где же уголок колхозной истории? Где первые председатели колхозов, доярки, бригадиры? Где герои 20, 30, 40, 50–х годов? Разве они не заслужили вечного почета? Разве трудно оформить уголки так, чтобы имена, лица, краткие биографии напоминали молодежи о труде, испытаниях, которые отцы и матери вынесли когда-то, об их беспримерной отзывчивости на веление прошлых пятилеток, избавивших от многих тяжестей теперешние поколения?
Велико значение традиций во всем. Нужны традиции и в самом краеведении. Опытные работники музеев и архивов должны с большей щедростью передавать свое профессиональное мастерство сельским краеведам на семинарах и творческих встречах. Проводятся ли они у нас? Не одолели ли нас застойные формы работы? Везде ли в школах в полную силу занимаются в исторических кружках? Везде ли они есть? Хорошо бы музеям и архивам края периодически выпускать свои труды.
Что же это такое — в музеях и архивах числятся научные сотрудники, а мы редко видим за их подписью даже газетные заметки. Пять лет назад краевой государственный архив составил на основе своих фондов первый том хрестоматии по истории Кубани; учителя и студенты спрашивают: будет ли второй? И наконец вынуждены мы бросить упрек профессорам и доцентам кафедры истории Кубанского госуниверситета: где ваши книги, весомые статьи, которые бы стали событием в культурной и научной жизни края? Кто напишет «Историю Кубани»?
Традиции, традиции… Они разнообразны. В новое время они создаются нами самими. Архивы и музеи, куда мы теперь ходим, обогатились не сразу. Добрые благотворители пополняли их своими находками, наследственными реликвиями. Вот какое письмо послал однажды казак кому-то, кто влиял на развитие музея:
«Родной мой отец,
любя русскую старину, затратил я много средств на приобретение оружия, предметов древностей, панцирей, булавы польской и Богдана Хмельницкого, пушки чугунной и прочих вещей. Желая увековечить память отца, умершего в 1905 году, я хочу все старинные вещи подарить в Кубанский этнографический и естественно — исторический музей…»
Много таких беспокойных людей и в наши дни. В любви к своему краю, в старании сберечь сообща все родное последуем же за ними.
1980
Надо ли кого-нибудь убеждать теперь, что героическое и культурное наследие прошлого органично живет в современности? Кажется, все ясно. Патриотическая идея закреплена новыми законами, неоднократно поддержана указаниями партии и правительства. В газетах и журналах регулярно публикуются статьи об инициативе республик и областей по увековечиванию подвигов наших солдат, по сохранению памятников истории, созданию заповедников, а также по сбору материалов к ратным и трудовым летописям. Но отчего же еще так много приходит жалоб на нерадивых товарищей, уполномоченных должностью своей претворять слово в дела и, к сожалению, больше всего занятых формализмом, а то и обремененных всего — навсего корыстной ловкостью служебного самосохранения? Их
инициатива спит, их контроль за памятниками только в папках — скоросшивателях.Обычно вслед за статьей «о недостатках» в таком-то и таком-то месте в редакции газет текут сотни жалобных писем из мест других. Граждане (в самом высоком смысле этого слова) сообщают, как больно им видеть там, где они живут, похожую спячку, разрушение и т. д. Проходит время — писатели, журналисты и сами граждане снова обращаются к теме исполнения законов, задевая при этом конкретные города, села, учреждения. Появляются статьи и более мирные, с толковыми предложениями, советами, упреками, и чаще всего появляются они в центральной прессе. Публикация тревожных материалов «по месту жительства» мало приносит толку. Замечено: если не фельетон, не самый настоящий разгром, то статья па месте всеми читается и… на другой день предается забвению. Результатов нет: никаких наказаний виновных, ничего. Случаев же равнодушия, показной заботливости, убаюкивающих обещаний все больше, и не хватит газетных полос, не хватит сотрудников в Москве, чтобы прочесть и разобрать жалобы. И раз, и другой портит глаза над статьей старейший кубанский писатель. И что же? «По этому вопросу, — горестно заключает он в статье повторной, — я уже выступал в краевой печати. А воз и ныне там». Добавим от себя: воз и поныне там.
'Гак что же нам делать? Писать и писать обвинительные статьи, бьющие кого-то по лбу? И непременно в центральной печати? А если дома и если фамилии не названы, то и взятки гладки? Неужели на каждый малый случай нужна головомойка? А страна-то огромная.
Вялая реакция на крики о помощи стала на периферии подлинным бедствием. Тут и называние фамилий ничему не служит. Можно, допустим, назвать фамилию заместителя председателя краевого общества по охране памятников культуры и истории и добавить, что при его активном равнодушии и попустительстве разрушена и захламлена не одна церковь, густо замазаны фрески учеников Васнецова и ничего полезного не сделано по пропаганде исторических реликвий в нашем крае. Можно и не называть. Общая атмосфера на периферии такова, что пустому халтурному работнику не стыдно и не боязно заниматься исключительно сбором членских взносов и проведением очередных заседаний президиума, которые славятся дутыми отчетами, не больше.
Кого наказывать в Майкопском районе за упущения, из-за которых искренней скорбью наполняются строки письма Р.? Предварительно сказав несколько восторженных слов о чудесной инициативе в Белоруссии, он затем пишет: «Почему такую работу должны вести только в Белоруссии? Разве подвиги и люди, их свершившие в Российской Федерации, на Кубани, не достойны такой же чести? Пока что мы в районе не только не создаем комиссий по сбору материалов для составления летописей, мы почти ничего не делаем и по установлению памятников, обелисков в местах подвигов, совершенных в годы гражданской войны».
Дальше он приводит примеры борьбы за Советскую власть, вспоминает о гибели революционного отряда под станицей Ханской и о расправе белогвардейцев над невинной женщиной.
«В первых числах сентября 1918 года велись массовые аресты советских активистов и семей отступивших красноармейцев. Было объявлено: пять человек будут повешены на станичной площади. В числе подлежащих казни был отец красногвардейца Бекетова, павшего в бою с корниловцами и похороненного на станичной площади, и жена известного активиста Севастьяна Бондаренко. Когда об этом узнала мать Севастьяна, она решительно заявила своему мужу, что пойдет в правление и заявит, чтобы ее повесили вместо невестки, имевшей шесть душ малолетних детей. Старик со слезами ее отговаривал, но она немедленно отправилась в правление. Белые власти проявили «великодушие»: жену Севастьяна освободили, а мать повесили. Казнь совершили публично, на площади. Сейчас в дни праздников собираются школьники, жители станицы, выступают с трибуны ораторы, и никто никогда не упомянет о тех, кто пострадал за новую власть. В общем, память об этих жертвах стерта. А те, кто был расстрелян? Их немало. Но где их фамилии?
Вопрос о памяти жертв я неоднократно поднимал перед руководителями, но они проявляют ничем не оправданный консерватизм: дело, мол, серьезное и так просто его не решают».
Действительно — так просто ничего не решается. Но ведь уже после Отечественной войны минуло сорок лет, а после гражданской более шестидесяти лет! Сколько жда гь?
Не решали, значит, «так просто» и прежние руководители.
Статья, жалоба могут повлиять на местные власти станицы Ханской, да кто поручится, что в других точках не останется все так же, как и было? Почему, воскликну я с гневом, почему нужно всегда выводить на чистую воду кого-то персонально и почему, когда устраивается разгон одним, другие, столь же халатные, полагают, будто их это не касается? Авось пронесет?!