Волшебные рассказы

Можешь предугадать наиболее вероятное развитие событий. В будущем планета наша ещё не отобразила себя в пространстве. От наших фантазий это отличается тем, что, мечтая, мы можем представить себя где угодно. Путешествуя в машине времени, мы будем оставаться в пределах нашей Вселенной.

Но даже там, в вероятностном будущем – нас никто не заметить. А, отправившись в прошлое, там ничего не изменишь. Невозможен «парадокс деда», когда внук попадёт в прошлое и убьет своего деда, думает теперь Виктор. Попав в прошлое, мы будем только так – как фильм смотреть. Но ничего не сможем сделать…

Вот оно как! Жаль… А то автор этих строк уже представил себе картину, как Виктор отправляется в машине времени в тот злополучный мартовский день – к моменту смерти сына. Это случилось не так уж далеко от дома.

По дамбе, перегородившей речку, часто проезжают машины. Наверняка кто-то видел, как мальчик тонет, но – не бросился спасать. Если бы Виктор, перенесшись назад, подошел к сыну и предостерёг его, направил домой, всё могло бы быть иначе.

Можно вообразить себе как Виктор, немного постаревший и изменившийся, подходит к мальчику, идущему к воде, а тот, увидев его, спрашивает:

– Пап, а ты что тут делаешь? Ты же вроде на работу пошёл? – имея в виду отца из прошлого. А отец из будущего ему бы ответил:

– Иди-ка ты домой сынок, тебя мамка зовёт.

Мальчишка побежал бы домой, а отец из будущего осмотрел лодку. Ведь она вроде была в полном порядке. Отчего же вдруг прохудилась?

Собрана из подручных деталей, оставшихся с советских времён, действующая модель машины времени. Но 1000 вольт по-прежнему взять негде. Так и стоит изобретение рядом с сушильным шкафом. Ждёт. Что будет потом, изменится ли «пространственно-временной континуум», как говаривал док Браун из фильма «Назад в будущее» или всё будет как в фильме про Гарри Поттера – пока что об этом можно только догадываться.

Но и в нашем времени, в текущем моменте, много чего интересного. Тайн ещё очень много неразгаданных, изобретателя манят верховья Вилюя, где находится нечто, напоминающее летающую тарелку инопланетян, озеро Лабынкыр с чудовищным монстром, а то ещё в Приморье, был замечен какой-то летающий человек. И хочется ему поехать одному и надолго, чтобы неторопливо наблюдать, не уподобляясь некоторым нынешним экспедициям, которые ездят на пару дней и потом отчитываются, что ничего загадочного не обнаружили.

Надежда

Церковь в деревне есть. А значит по всем правилам – это село, а не деревня. Но в моем представлении она осталась «деревней». Как ни странно, официально – это тоже деревня. Данный населенный пункт правильнее, наверное, назвать «сельцом»? Но это уже слишком! Ведь даже «село» – для горожанина звучит нынче уничижительно, как и «деревня». Но село все-таки должно быть в моем представлении побольше: с несколькими улицами и, как минимум, одним перекрестком. И церковью естественно.

Она в деревне была: деревянная, наверное, брусовая? Но мне она показалась – какой-то дощатой, словно это вообще сарай. Но тут меня может подвести память, я внутри этого скромного сельского Храма никогда не был, даже проходил-то мимо всего один раз. Было это больше тридцати лет тому назад. Внимательно церковь я не рассматривал. Помню только, что она располагалась в дальнем конце улицы. Дальнем – если идти от хаты Василия и Ханы Прото.

Василий Леонтьевич и Анна Васильевна – белорусы. Он – худой, как трость, с вечной самокруткой в рыжих усах, с трехдневной щетиной. Она – кругленькая, серьезная. Разбитые башмаки на босу ногу, нарядной я ее не помню, но хозяйство – большое и исправное.

И деревня эта – белорусская, расположена в Каменецком районе Брестской области республики Беларусь. Будучи по российским масштабам селом, в Белоруссии она так и осталась деревней. Видно, церковью, храмом Божьим в Белоруссии никого не удивишь? Не совсем так. Удивительного тут много, получилось бы только рассказать…

Баба Ханна имела к церкви непосредственное отношение, как попова дочка. Однако ее родитель, батюшка отец Василий Митскевич служил в другом селе, и в другой церкви, хотя тут же неподалеку. Было это еще до Великой, Отвратительной, Страшной революции, и даже до Первой мировой войны. Когда германец наступал, отец Василий с семьей и церковным имуществом отправился в эвакуацию. Бежали они аж до самой Волги. Потом – обратно, с храмовым золотом в телеге.

Его, отца Василия, я не видел никогда, даже на фотографиях, которых, вероятно, и не было вовсе. Но он представляется мне этаким «черным монахом» из повести Чехова. Хотя монахом он, естественно, не был.

Уберегши иконы и кресты, подсвечники и кадила во время империалистической от «империалистов», от восставшего пролетариата, и всех остальных, во время революции батюшка все это уберечь не смог. Прятал где-то, закапывал… Под дулом винтовок не выдал, но потом сокровища у него выманили, взяли хитростью, якобы «на сохранение». Но обратно – ничего не вернули. От расстройства отец Василий тронулся умом, хотя говорят, что надежда – источник тревоги, свобода от нее – источник покоя.

Дочка его Ханна, которая была завидной, богатой невестой, после того как батюшка помешался, вышла замуж за бедного сироту Васю Прото. У них стали рождаться дети, граждане Польской республики, поскольку вся западная часть Белоруссии принадлежала во временном промежутке между большими войнами Польше: Миша, Нина, Надя, Маша, Ваня, еще не знавшие ни скорби, ни терпения, ни опытности, но знающие веру и любовь.

Они ходили в польские детсады, школы, кои были в каждой деревне, даже в этой, стоящей на самой опушке Беловежской пущи. Когда согласно пакту Риббентропа-Молотова Польшу поделили на две части, через деревню на восток – потянулись польские войска. Солдаты были веселы, как и вскоре пришедшие немцы, – промелькнувшие в промежутке энкаведэшники не запомнились, – играли с детьми. Маленькую Машу так затормошили, что она потом заболела, долго плакала.

Война и завоевания, с одной стороны, и усиливающийся деспотизм – с другой, помогают друг другу. У народа, состоящего из рабов, можно брать и брать средства и солдат, чтобы с их помощью покорять других. Война дает одновременно и предлог для новых поборов и другой не менее благовидный предлог для того, чтобы постоянно содержать многочисленные армии, чтобы держать народ в страхе.

Начиная с 22 июня 1941 года, на юге неделю грохотало, ночью полыхало зарево. Это немцы пытались взять Брестскую крепость. Началась немецкая оккупация.

Войну редко ведут по заранее определенному плану, чаще она сама выбирает пути и средства. Незначительные вроде бы обстоятельства привели вдруг к большим переменам.

27 сентября 1942 года в пущу спустились советские парашютисты. Об этом узнали немцы и начали лес прочесывать. В перестрелке погибли два немецких солдата, а диверсанты ушли.

Обозленные фашисты решили взять в заложники всю деревню, за одного немецкого солдата расстрелять 20 мирных жителей. Точнее сказать, не решили, а так полагалось по суровому нацистскому закону. Это делали везде: и во Франции, и в Греции. В ночь на 28 сентября солдаты окружили деревню и никого не выпускали. Оккупанты скомандовали: в течение двух часов всем жителям собраться с повозками и вещами в конце деревни. Выбрали 16 человек для копки глубокого рва длиной 20 метров. Отобрали для угона в Германию молодежь старше 16 лет. Оставшихся жителей деревни построили в колонну и погнали к яме.